Коэльо Пауло
Заир
 
 
 
Книга  прислана Камалдиновым Амиром, 
на сколько я понял, это не официальный перевод,
 потому как слегка отличается от версии издательства "София"
 
  Посвящение
  Я - свободный человек
  Вопрос Ханса
  Нить Ариадны
  Возвращение в Итаку
  От автора
 
О, дева Мария зачатая безгрешно, молись за нас, прибегающих к тебе. Аминь
 
Если у одного из вас сотня овец и вы потеряете одну, 
то разве не оставите девяносто девять на пастбище, 
чтобы отправиться на поиски заблудшей,
 пока не отыщете ее?
                                      Евангелие от Луки, 15-4
 
 
Когда ты отправишься в сторону Итаки,
 да будет долгим твой день
насыщенным приключеньями, полным познаний. 
 
Не бойся Лестригонов и Циклопов, ни яростного Посейдона; 
они не встретятся на твоем пути, если замысел будет возвышенным, а порыв ни на мгновенье не покинет тело и дух твои. 
 
Лестригоны и яростный Посейдон не окажутся на твоем пути
если их не будет в душе твоей,
если твоя душа не предпошлет их шагам твоим.
 
Надеюсь, что путь твой станет долгим.
Что летнее утро повторится много раз,
что наслажденье увидеть первые гавани
доставит невиданную радость. 
Посети же торжища Фениции
пожни на них наилучшее.
Отправляйся в города Египта,
поучись у народа, у которого столько всего, чему научить.
 
Не теряй Итаку из вида,
ибо там – цель твоего пути.
Но не ускоряй шагов своих;
лучше, если путь продлится много лет
и твой корабль бросит якорь у острова
лишь когда уже будешь обогащен знаниями по дороге.
 
Не жди от Итаки иных богатств.
Она дала тебе прекрасное путешествие;
если б не Итака, ты никогда не отправился бы в путь.
Она даровала тебе уже все, и более ничего не может дать.
 
А если в конце концов решишь, что Итака бедна,
не думай, что это обман.
Ибо ты стал мудрецом, прожил бурную жизнь,
и в этом – предназначенье Итаки.
 
         Константинос Кавафис (1863-1933)
 
 
ПОСВЯЩЕНИЕ
 
             В автомобиле я пояснил, что поставил точку в первом варианте моей книги. Когда вместе начали восходить на одну из гор в Пиренеях, которую мы считаем священной и где мы уже провели чудесные мгновенья, я спросил, хочет ли она знать главную тему или название книги; она ответила, что очень хотела бы, но из уважения к моему труду ничего не сказала, всего лишь стала довольной – очень довольной. 
             Назвал ей заглавие. Мы продолжили шагать молча, а на обратном пути услышали шум; приближался ветер, устремляясь по вершинам безлистных деревьев, спускаясь к нам, заставляя гору вновь проявлять свое очарование, свою мощь. И сразу же пошел снег. 
             Я остановился и принялся созерцать этот момент: хлопья падают, небо пепельное, лес, и она рядом со мной. Она, которая всегда была со мной, все время.
             Появилось желание сказать ей в тот же момент, но оставил на потом, чтобы она узнала, только когда впервые будет листать эти страницы. Эта книга посвящена тебе, Кристина, моя жена. 
                                                                              Автор
 
          По мнению писателя Хорхе Луиса Борхеса (знаменитый аргентинский литератор-эрудит, 1899-1986гг.  – Прим. перев.), верование в могущество Захира – исламского происхождения и датируется, судя по всему, XVIII веком. Слово «Захир» по-арабски значит «заметный», «видимый», неспособный пройти незамеченным. Нечто или некто, который, как только мы вступаем с ним в контакт, мало помалу занимает наши мысли до тех пор, пока мы уже не можем сконцентрироваться больше ни на чем ином. Это может считаться святостью или безумием. 
 Фобур Сен-Пер, «Энциклопедия Фантастического», 1953
  Я - свободный человек
           Она – Эстер, военный корреспондент, только что прибывшая из Ирака, поскольку вторжение в эту страну должно произойти в любой момент. Ей 30 лет, она замужем, без детей. 
   Он – неизвестный мужчина, примерно 23 или 25 лет, смуглый, с монголоидными чертами лица. Последний раз обоих видели в одном из кафе на улице Фобур Сент-Оноре. 
             Полиция была информирована, что они уже встречались ранее, хотя никому не было известно, сколько раз: Эстер всегда говорила, что этот мужчина, чью личность она скрывала под именем Михаил, был кем-то очень важным, хотя никогда и не объясняла, был ли он важным для ее журналистской карьеры или для нее как женщины. 
             Полиция начала официальное расследование. Были рассмотрены версии похищения, шантажа, похищения и последовавшего убийства, чему абсолютно не стоило бы удивляться, поскольку работа вынуждала ее в поисках информации часто контактировать с людьми, связанными с террористическими ячейками. Обнаружили, что ее банковский счет указывал на снятие крупной суммы денег в предшествовавшие ее исчезновению недели: следователи сочли, что это могло быть связано с платой за информацию. Она не захватила с собой никакой одежды, но, как ни странно, ее паспорт не был найден. 
             А он, очень молодой незнакомец без единого привода в полицию, не оставил ни одного следа, который бы позволил установить его личность.
             Она – Эстер, обладательница двух международных премий в области журналистики, 30-и лет, замужем. 
             Моя жена.
    
    
    
             Я немедленно попадаю под подозрение, и меня задерживают, поскольку отказывался сообщить мое местопребывание в день ее исчезновения. Но вот тюремщик только что распахнул дверь и сказал, что я – свободный человек. 
             Почему я свободный? Потому что сегодня все знают все обо всех, достаточно пожелать информацию, и вот она: где использовалась кредитная карточка, какие места мы посещаем, с кем спим. Между тем в моем случае было проще: одна женщина, тоже журналистка, подруга моей жены, но разведенная – и поэтому способная сообщить без проблем, что спала со мной, – узнав, что меня арестовали, вызвалась дать свидетельские показания в мою пользу, и предоставила конкретные доказательства того, что я был с ней в день и ночь исчезновения Эстер. 
             Беседую с главным инспектором, который возвращает мои вещи, просит извинения, но утверждает, что мой быстрый арест был основан на законе, и что я не смогу обвинить государство или возбудить против него процесс. Объясняю, что у меня нет ни малейшего желания делать это и знаю, что любой человек всегда находится под подозрением и под наблюдением 24 часа в сутки, даже если он не совершил никакого преступления. 
   -         Вы свободны, - говорит он.
   Я спрашиваю о деле моей жены: возможно ли, что с ней действительно что-то случилось? Она же говорила мне, что из-за ее огромной паутины контактов в подполье терроризма иногда чувствовала слежку за собой издалека. 
   Инспектор не поддерживает разговора. Я настаиваю, но он молчит. 
   Спрашиваю, могла ли она использовать в поездках свой паспорт, и он отвечает «да», ведь она не совершила никакого преступления: почему бы ей свободно не покидать страну и не возвращаться?
   -         Тогда существует вероятность ее отъезда?
   -         Вы считаете себя покинутым из-за девушки, с которой спите? – спрашивает он с тонкой иронией. 
             Это его не касается, отвечаю я. Инспектор на секунду задумывается, становится серьезным и говорит, что меня арестовали, поскольку это – рутинная мера, но он огорчен исчезновением моей жены. Он тоже женат, и хотя ему не нравятся мои книги (значит, ему известно, кто я! Он не так невежествен, как кажется!), он может представить себя в моем положении, и знает, как тяжело то, что происходит сейчас со мной. 
             Спрашиваю, что я должен делать с этого момента. Он протягивает мне свою визитную карточку, просит сообщить, если появится какая-либо весть, и я чувствую, что происходит сцена, виденная мною в стольких фильмах. Он не убедителен, похоже, им известно больше того, о чем они рассказывают. 
             Задает мне вопрос, встречал ли я однажды человека, который был с Эстер, когда ее видели последний раз. Отвечаю, что знаю лишь его кодовое имя, но никогда не был с ним знаком лично. 
             Он спрашивает, есть ли у нас проблемы дома. Говорю ему, что мой брак великолепен, мы вместе уже более десяти лет. 
             Деликатно задает вопрос, шла ли недавно между нами речь о разводе или не подумывала ли моя жена расстаться. Отвечаю, что такой гипотезы никогда не существовало, хотя у нас, как и у всех супружеских пар, иногда возникали споры. Часто или иногда? Иногда, упорствую я. 
             Тогда он спрашивает еще более деликатно, подозревала ли она о моей связи с ее подругой. Говорю, что тогда мы спали вместе первый и последний раз. Это не было серьезно, случилось, по правде сказать, от безделья, день был тоскливый, после обеда нечем было заняться, а игра в обольщение всегда пробуждает нас к жизни, и поэтому мы оказываемся в постели. 
   -         Вы оказываетесь в постели с женщиной только потому, что день скучен?
   Хочу ответить, что подобный вопрос не входит в расследование, но я нуждаюсь в его соучастии, возможно, он мне понадобится в дальнейшем, ведь в конце концов, существует невидимое учреждение по названию Банк Одолжений, который всегда мне был весьма полезным. 
   - Иногда так и случается. Интересного дела нет, женщина – в поиске эмоций, а я ищу приключение, и вот, пожалуйста. На следующий день оба изображаем, что ничего не произошло, и жизнь продолжается. 
   Он благодарит, протягивает мне руку, говорит, что в его мире дело обстоит не совсем так. Бывают скука, досада и даже желание переспать с женщиной, однако все находится под гораздо большим контролем, и никто не поступает так, как ему мечтается или хочется. 
   -         Видно, с творческими людьми все происходит свободнее, - замечает он.
   Отвечаю, что мне его мир знаком, но сейчас не хочу прибегать к сравнениям наших различных общественных слоев. Выжидаю его следующий шаг. 
   -         Что касается свободы, то вы можете идти, - говорит инспектор, немного разочарованный тем, что писатель отказывается беседовать с полицейским. – Теперь, когда я с вами знаком лично, прочту ваши книги; я сказал, что они мне не нравятся, но по правде, никогда их не читал. 
   Не первый и не последний раз слышу подобную фразу. Этот эпизод по меньшей мере послужил моему завоеванию еще одного читателя; я прощаюсь и ухожу прочь. 
             Я свободен. Вышел из тюрьмы, моя жена исчезла при загадочных обстоятельствах, моя работа не требует четкого расписания, у меня нет проблем во взаимоотношениях, и если Эстер действительно меня покинула, то я быстренько найду кого-нибудь ей на замену. Я свободен и независим.
             Но что такое свобода?
             Я провел значительную часть жизни, будучи рабом чего-то, поэтому должен бы понимать смысл этого слова. С детских лет боролся за то, чтобы оно стало моим главным сокровищем. Боролся с моими родителями, которые хотели, чтобы я стал инженером, а не писателем. Боролся с моими друзьями в школе, которые с самого начала избрали меня жертвой своих жестоких шуток, и только после многих кровотечений из моего и их носов, лишь спустя много вечеров, в которые я вынужден был скрывать от матери свои шрамы, ибо считал, что личные проблемы должен решать я, а не она, - доказал, что мог оказаться избитым, но не заплакать в их присутствии. Боролся за то, чтобы добиться работы, дающей средства к существованию, - продавцом в скобяной лавке, так что я никогда не был обременен традиционным родительским шантажом: «Мы снабжаем тебя деньгами, а ты обязан сделать это и то». 
             Боролся, хоть и безуспешно, за девочку, которую любил в отрочестве, и которая любила меня; кончилось тем, что она покинула меня, ибо ее родители убедили ее в том, что у меня нет будущего. 
             Боролся с враждебным журналистским окружением, в котором первый хозяин заставил меня дожидаться его три часа, и уделил мне немного внимания, лишь когда я принялся рвать на куски книгу, в чтение которой он был погружен. Тогда он удивленно взглянул на меня и убедился: перед ним человек, способный добиться своего и противостоять неприятелю, а это качества, так необходимые хорошему репортеру. Боролся за идеалы социализма, оказался в тюрьме, покинул ее и продолжил борьбу, ощущая себя героем рабочего класса, пока не услышал «битлов» и не пришел к выводу: любить рок-н-ролл гораздо забавнее, чем Маркса. Боролся за любовь моей первой, второй, третьей жены. Боролся за то, чтобы набраться храбрости для развода с первой, второй и третьей женой, поскольку любовь не выдержала испытаний, а я должен был двигаться вперед, пока не найду человека, появившегося этом мире для встречи именно со мной, а ни одна из этих женщин не были таковыми. 
             Боролся за обретение мужества, чтобы бросить работу в газете и пуститься в авантюру написания книги, даже зная, что в моей стране нет никого, кто мог бы жить литературным трудом. Отрекся от этой идеи спустя год, когда были написаны более тысячи страниц, которые я и сам не мог понять. 
             Пока боролся, наблюдал людей, выступавших от имени свободы, и чем больше они отстаивали это уникальное право, тем большими проявляли себя рабами желаний своих родителей, супружества, в котором обещали быть вместе «всю оставшуюся жизнь», банковского счета, режимов, прерванных на середине пути проектов, любовных отношений, которым нельзя сказать «нет» или «хватит», выходных дней, в которые они были вынуждены обедать с нежеланными людьми. Проявляли себя рабами шикарными, с роскошной внешностью, с роскошной внешностью внешности. Рабами некой жизни, которую они не выбирали, но решили прожить, ибо кто-то обнаружил, что так лучше для них. И так проходили их одинаковые дни и ночи, в которых «приключение» было словом книжным или кадром на экране постоянно включенного телевизора, а когда появлялась какая-то возможность, они всегда заявляли: 
             «Мне это неинтересно, нет желания».
             Откуда им было знать, есть ли у них желание, если они никогда этого не испытывали? Да и спрашивать не было нужды: на деле, они боялись любых перемен, способных встряхнуть привычный им мир. 
             По словам инспектора, я свободен. Свободен сейчас, и свободным был в тюрьме, поскольку свобода это по-прежнему то, что я ценю больше всего на этом свете. Конечно, это вынуждало меня переступать через себя, делать то, что не следовало бы и что не стану повторять; получить немало шрамов на моем теле и в моей душе, ранить некоторых людей – у которых в итоге просил прощение в период, когда понял, что способен на все, кроме как заставить другого подражать мне в моем безумии, моей жажде жизни. Не раскаиваюсь в тех моментах, когда приходилось страдать, я ношу свои шрамы как медали, мне известно, что у свободы цена высока, так же высока, как и цена рабства, а единственное различие состоит в том, что эту вы платите с удовольствием и улыбкой, даже сквозь слезы. 
             Выхожу из полицейского участка. День хорош - солнечное воскресенье, которое никак не гармонирует с моим состоянием духа. Мой адвокат встречает меня на улице несколькими утешительными словами и букетом цветов. Говорит, что обзвонил все больницы, морги (сделал то, как всегда поступают, когда кто-либо долго не возвращается домой), однако Эстер не нашел. Сообщает, что принял меры, чтобы журналисты не разузнали, где я находился под арестом. Он говорит, что ему нужно побеседовать со мной, чтобы наметить юридическую стратегию, обеспечивающую мою защиту от предстоящего обвинения. Благодарю его за предупредительность; понимаю, что он не хочет намечать никакой юридической стратегии, а просто не желает оставлять меня одного, но не знает, как я отнесусь к этому. Отвечаю, что у меня важные дела, и что как ему, так и мне известно, что меня не задержат снова. 
             Свобода. Свобода быть несчастно одиноким. 
             Беру такси до центра Парижа, прошу остановиться у Триумфальной арки. Бреду Елисейскими полями по направлению к отелю «Бристоль», где обычно мы с Эстер пили горячий шоколад, когда она возвращалась из зарубежных командировок. Для нас это было словно ритуалом возвращения домой, погружением в любовь, которое поддерживало наше единение, хотя жизнь всякий раз все больше подталкивала нас к разным путям. 
             Продолжаю шагать. Люди улыбаются, дети радуются этим немногим весенним часам в разгар зимы, автомобили движутся без проблем; кажется, что все в порядке, за исключением того, что никто из этих людей не знает или не хочет знать, что я только что потерял жену. Разве им непонятно, как я страдаю? Они должны бы почувствовать печаль, проявить сочувствие, солидарность с мужчиной, чья душа кровоточит любовью; однако они продолжают смеяться, погрузившись в свои незначительные и жалкие жизни, проявляющиеся лишь в выходные. 
             Что это за смехотворные мысли, ведь у многих встречных душа тоже изорвана в клочья, а мне неведомо, отчего и как они страдают. 
             Захожу в бар, чтобы купить сигарет, и человек отвечает мне по-английски. Захожу в аптеку за мятными леденцами, которые обожаю, и продавец говорит со мной по-английски (хотя в обоих случаях я обращался по-французски). Перед тем, как я добрался до отеля, меня остановили два парня, только что приехавшие из Тулузы, они хотят узнать, где находится некий магазин, обратились к нескольким прохожим, но никто их не понял. Что произошло? Изменили язык Елисейских полей за 24 часа моего ареста? 
             Туризм и деньги способны на чудеса. Ну как я не заметил этого раньше? Потому, видимо, что мы с Эстер уже давно не пили того шоколада, хотя она несколько раз уезжала и возвращалась в этот период. Всегда случается что-то более важное. Всегда есть безотлагательное обязательство. Да, любовь моя, мы выпьем шоколад в следующий раз, возвращайся скорее, мой сотовый телефон включен, можешь мне звонить, сообщить, что совершила глупость – неважно, ведь я их уже совершил больше тебя. 
             Сотовый звонит неоднократно, и всякий раз сердце мое обрывается, но я вижу на экранчике имена ищущих меня людей, и не отвечаю никому. Хоть бы появился «неопределенный»; это была бы только она, поскольку номер этого телефона имеется лишь у двадцати с небольшим человек, которые поклялись его не распространять. Но этого звонка нет.
             И что теперь?
             Вхожу в «Бристоль», который Эстер всегда характеризовала как один из немногих отелей в Париже, где с клиентами обращаются как с гостями, а не как с бездомными в поисках крова. Меня приветствуют, словно я завсегдатай, выбираю столик возле красивых часов, слушаю игру на пианино, разглядываю сад, что снаружи. 
             Я должен быть практичным, изучить альтернативы, ведь жизнь продолжается; я не первый и не последний муж, которого покидает жена, – но надо же было, чтобы именно в этот день люди улыбались на улицах, дети распевали песни, а весна впервые сигнализировала о себе, солнце сияло, водители соблюдали пешеходные переходы? 
             Беру салфетку, буду извлекать эти идеи из моей головы и помещать их на бумагу. Отложим в сторону чувство вины и посмотрим, что нужно предпринять: 
             А) учесть возможность того, что она действительно была похищена, и ее жизнь сейчас подвергается опасности, а я ее муж, ее спутник во все моменты жизни, должен сдвинуть небеса и землю, чтобы ее отыскать. 
             Ответ на эту вероятность: она взяла с собой паспорт. Полиция не знает, но она прихватила также некоторые личные вещи, будто готовилась к дальнему путешествию. Забрала деньги из банка. 
             Вывод: она подготовилась к отъезду. 
             Б) Учесть возможность того, что она поверила некоему обещанию, оказавшемуся ловушкой. 
   Ответ: она много раз оказывалась в опасных ситуациях, это было неотъемлемой частью ее работы. Но она всегда меня предупреждала, поскольку я был единственным человеком, кому она доверяла полностью. Сообщала мне, где должна находиться, с кем вступать в контакт (впрочем, чтобы не подвергать меня опасности, в большинстве случаев называла прозвище человека), и говорила, что мне надлежало сделать, если она не вернется в определенный час. 
   Вывод: она не держала в уме встречу со своими источниками информации. 
   В) Учесть возможность того, что она встретила другого мужчину.
   Ответ: нет ответа. Из всех предположений это – единственное, имеющее смысл. А я не могу с этим смириться, принять ее уход подобным образом, даже не объяснив мне по меньшей мере его причину. Как я, так и Эстер всегда гордились тем, что сообща встречали все невзгоды. Мы страдали, но никогда не обманывали друг друга, хотя правила игры учитывали возможность не замечать некоторые внесупружеские случаи. Да, она стала заметно изменяться после знакомства с неким Михаилом, но разве это оправдывает разрыв почти пятнадцатилетнего брака? 
             Даже если она с ним и спала, влюбилась, разве она не взвесила бы все пережитые нами моменты, все завоеванное нами, прежде чем пустилась в безвозвратную авантюру? Она была свободна ехать, когда захочет, жила в окружении мужчин, солдат, подолгу не видевших женщины, но я никогда не расспрашивал ее, а она никогда ничего мне не говорила. 
             И тем не менее, Эстер исчезла. Оставив следы, известные лишь мне, словно секретное послание: я ухожу. 
             Почему?
             А разве стоит отвечать на этот вопрос?
             Нет. Ибо в ответе спрятана моя собственная неспособность удержать при себе любимую женщину. Стоит ли искать ее в попытке убедить вернуться? Умолять, выклянчивать еще один шанс нашего супружества? 
             Это кажется смешным; лучше страдать, как уже приходилось раньше, когда другие любимые в конце концов оставляли меня. Лучше зализать свои раны, так же, как я уже поступал в прошлом. Какое-то время я буду думать о ней, превращусь в горемыку, раздражающего своих друзей, ведь у меня не будет другой темы, кроме ухода жены. Попытаюсь оправдать случившееся, буду проводить дни и ночи, мысленно возвращаясь к совместно проведенным мгновениям, и закончится это выводом, что она была жестока со мной, а я всегда старался быть хорошим и поступать наилучшим образом. Найду себе других женщин. Когда стану бродить по улицам, начну постоянно всматриваться в поисках той, которая может оказаться именно ею. Буду страдать днем и ночью, ночью и днем. Это может продлиться дни, недели, месяцы, а вероятно, и более года. 
             До тех пор, пока однажды не проснусь - и все прошло. Сердце изранено, но оно заживет, и снова сможет замечать красоты жизни. Такое случалось раньше, и, я уверен, случится вновь. Кто-то уходит, ибо кто-то на его место придет – и я снова обрету любовь. 
             И вот уже смакую мысль о том, что я богат, знаменит и холост. Могу появляться на людях с кем пожелаю и при свете дня. Могу вести себя на вечеринках так, как не вел себя все эти годы. Новость распространится быстро, и скоро многие женщины, молодые и не очень, богатые и не настолько, каковыми хотели бы казаться; умные, или, может, всего лишь воспитанные настолько, чтобы говорить мне, по их мнению, приятное, - словом, постучаться в мою дверь. 
             Хочется верить: быть свободным – прекрасно. Свободным снова. Готовым встретить настоящую любовь своей жизни, ту, что все еще дожидается меня, о которой ни я, ни она пока не догадываемся. 
    
             Приканчиваю шоколад, гляжу на часы. Еще не наступило ощущение того, что я снова – неотъемлемая часть человечества. Какое-то мгновение мечтаю, что Эстер войдет вот в ту дверь, продефилирует по красивым персидским коврам, молча сядет рядом, закурит сигарету, взглянет на зимний сад и коснется моей руки. Проходит полчаса, и полчаса я верю в только что выдуманную историю, пока не отдаю себе отчета, что это снова всего лишь бред.
             Решаю не возвращаться домой. Направляюсь к портье, прошу комнату, зубную щетку, дезодорант. Гостиница заполнена, но метрдотель изловчился: я оказываюсь в симпатичном сдвоенном номере с балконом, видом на Эйфелеву башню, парижские крыши, мало-помалу загорающиеся огни; воскресенье, и семьи собираются ужинать вместе. Но чем красивее все вокруг меня, тем паршивее я себя чувствую.
             Прочь телевидение. Прочь ужин. Усаживаюсь на балконе и анализирую свое прошлое. Юноша, мечтавший стать знаменитым писателем, и вдруг увидевший, что реальность абсолютно иная – он пишет на языке, на котором почти никто не читает, в стране, где, как утверждали, нет читателей. Семья принуждает его стать адвокатом, он восстает, объезжает мир в эпоху хиппи и в конце концов встречает певца, пишет слова к музыке, и вдруг умудряется заработать больше денег, чем его сестра, послушавшаяся родителей и ставшая инженером-химиком. 
             Сочиняю новые песни, их исполнитель выступает все успешнее, покупаю несколько квартир, ссорюсь с певцом, но располагаю достаточным капиталом, чтобы не работать в ближайшие годы. Женюсь первый раз на женщине старше меня, многому учусь у нее – как заниматься любовью, руководить, говорить по-английски, поздно засыпать, - однако закончилось все это нашим расставанием, потому что я, по ее мнению, «чувственно незрелый, волочащийся за пышногрудыми девушками». Женюсь второй и третий раз на женщинах, которые, как надеюсь, принесут мне стабильность эмоций: достигаю желаемое, однако делаю открытие, что эта стабильность сопровождается глубокой скукой. 
             Еще два развода. Снова ощущение свободы, но это всего лишь ощущение; свобода – не отсутствие обязательств, а способность делать выбор и брать на себя обязательство в отношении той, с кем чувствуешь себя лучше. 
             Продолжаю любовный поиск, продолжаю заниматься сочинительством песен. На вопрос, что я делаю, отвечаю, что я – писатель. Когда говорят, что знают лишь мои слова песен, отвечаю, что это – один из этапов моей жизни. Когда просят извинить и говорят, что не читали ни одной моей книги, поясняю, что сейчас работаю над одним проектом – что является ложью. На деле у меня есть деньги, связи, но нет мужества взяться за новую книгу – моя мечта может стать реальностью. Если предприму попытку и провалюсь, то не представляю, каким окажется остаток моей жизни. Поэтому лучше и дальше лелеять мечту, нежели столкнуться с вероятностью увидеть, что она не сбылась. 
             Однажды ко мне явилась журналистка за интервью: хотела узнать, что испытывает человек, чье творчество известно всей стране, но никто не знает, кто он такой, поскольку обычно лишь певец светится в средствах массовой информации. Журналистка красивая, умная, молчаливая. Мы с ней встретились вновь на одной вечеринке, уже вне рабочего стресса, и мне удалось увести ее в постель в ту же ночь. Я в нее страстно влюбился, а она сочла, что все было скверно. Названиваю ей, она постоянно отвечает, что занята. Чем больше она меня отвергает, тем сильнее я в ней заинтересован, пока не убеждаю ее провести выходные дни в моем загородном доме (хотя я и был паршивой овцой, но строптивость зачастую вознаграждается – я был единственным среди моих друзей, кому удалось приобрести загородный дом).  
             Мы провели в уединении три дня, любуясь морем, я готовил ей еду, она рассказывала мне случаи из своей работы, и наконец влюбилась в меня. По возвращении в город начала регулярно спать у меня. Однажды утром ушла раньше обычного и возвратилась с пишущей машинкой: с тех пор, без каких-либо слов, моя квартира превратилась в ее дом. 
             Но возникают те же самые конфликты, что были у меня и с прежними женами: они все время стремились к стабильности, верности, а я находился в поисках приключений и неизведанного. Однако на этот раз связь длится дольше, но все равно через пять лет прихожу к мысли, что пора Эстер вернуть на место в ее доме пишущую машинку и прочие вещички, появившиеся у меня вместе с ней. 
    
   -         Мне кажется, ничего хорошего из нашего брака не выйдет
   -         Но ты же любишь меня, а я – тебя, разве не так?
   -         Не знаю. Если спросишь, нравится ли мне быть с тобой, я отвечу – да. Но если захочешь узнать, смогу ли я жить без тебя, то ответ тоже будет – да. 
   -         Я не хотела бы родиться мужчиной, меня устраивает принадлежность к женскому полу. В конце концов, главное, что вы, мужчины, от нас ожидаете – чтобы мы были умелыми кухарками. В свою очередь, от мужчин ожидают всё, абсолютно всё – чтобы они были способны содержать семью, заниматься любовью, защищать потомков, добывать пропитание, добиваться успеха. 
   -         Не в этом дело. Я вполне доволен собой. Люблю общаться с тобой, но убежден, что ничего у нас не выйдет. 
   -         Тебе нравится общаться со мной, но ты ненавидишь оставаться наедине с собой. Постоянно ищешь приключений и забываешь о важных вещах. Стремишься наполнить вены адреналином, забывая, что там должна течь кровь, и ничего больше.
   -         Я не избегаю важных дел. Что, к примеру, ты считаешь важным?
   -         Написать книгу.
   -         Уж это я могу сделать в любой момент.
   -         Тогда делай. А потом, если захочешь, мы разойдемся. 
    
   Счел ее замечание абсурдным, ведь я могу написать книгу, как только захочу, я знаком с издателями, журналистами, людьми, которые чем-то мне обязаны. А Эстер – всего-навсего женщина, которая боится меня потерять, и придумывает всякое. Говорю ей – довольно, наши отношения исчерпали себя, и речь не о том, что, как она полагает, сделает меня счастливым, речь – о любви. 
   А что такое любовь? – спрашивает она. Я затрачиваю больше получаса на разъяснение, и прихожу к выводу, что не могу дать четкого определения. 
   Она говорит, что, пока мне не удается определить, что такое любовь, мне нужно попытаться сочинить книгу. 
   Отвечаю, что я могу уйти в этот же день, а она пусть остается в квартире сколько захочет, я переселюсь в гостиницу, пока не подыщу себе жилье. Заявляет, что это не проблема, что могу уходить, меньше чем через месяц квартира будет освобождена – завтра же она займется поиском жилья. Собираю чемоданы, а она принимается читать книгу. Замечаю вслух, что уже поздно и уйду завтра. Она советует уходить немедленно, поскольку завтра я дам слабину, ибо у меня будет меньше решимости. Спрашиваю, не желает ли она от меня избавиться, а она смеется, говорит, что это я решил покончить со всем этим. Отправляемся спать, а на следующий день желание уйти уже не столь велико. Но Эстер заявляет, что дело не закончено: пока я не поставлю на карту все то, что считаю подлинным смыслом моей жизни, подобное будет случаться и впредь. 
   Она убывает в свою редакцию, я же решаю посвятить этот день отдыху (помимо сочинения текстов песен, я работал тогда в звукозаписывающей студии). Сажусь за пишущую машинку. Встаю, читаю газеты, отвечаю на важные письма, а когда они заканчиваются – на менее важные, составляю список того, что необходимо сделать, слушаю музыку, прогуливаюсь по нашему кварталу, беседую с булочником, возвращаюсь домой, и вот целый день уже прошел, а я так и не смог сформулировать даже простой фразы. Делаю вывод, что ненавижу Эстер, ведь она вынуждает меня заниматься тем, чего я не желаю. 
   По возвращении с работы она ни о чем не спрашивает и заявляет, что я ничего не смог написать. Говорит, что взгляд у меня такой же, как и вчера. 
   Буду работать завтра, но вечером снова приближаюсь к столу с пишущей машинкой. Читаю, смотрю телевизор, слушаю музыку, возвращаюсь к машинке, и так проходят два месяца. Бумага передо мной остается девственно белой. 
   Всячески оправдываю себя – в этой стране никто не читает, у меня пока нет сюжета, я очень занят работой над такой-то статьей или неким текстом к музыке. В конце второго месяца она приходит домой с билетом на самолет. 
   «Хватит», - говорит она. Просит меня прекратить притворяться занятым, говорит, что я человек, сознающий свою ответственность, что мир нуждается во мне. Я в любой момент могу возглавить газету, в которой публикую некоторые репортажи, всегда могу стать президентом выпускающей диски компании, для которых пишу слова и где работаю только потому, что фирма не желает, чтобы я перешел к ее конкурентам. Я всегда смогу заниматься тем, что делаю сейчас, но моя мечта не может больше дожидаться. Ее надо или реализовать, или забыть. 
   А куда билет? В Испанию. 
   Разбиваю несколько стаканов. Билеты стоят дорого, но сейчас я не могу поехать. Потеряю много заказов музыкальной студии, и вообще проблема не я, а наше супружество. Если захочу написать книгу, никто не помешает мне это сделать. 
   «Ты можешь, ты хочешь, но ты не делаешь этого», - говорит мне она. «Поскольку твоя проблема – не моя, а твоя собственная, лучше, если ты побудешь один». 
   Показывает мне карту. Я должен лететь в Мадрид, там сесть в автобус до Пиренейских гор на границе с Францией. Оттуда начинается средневековый путь – дорога Сантьяго: мне предстоит преодолеть ее пешком. В конце пути Эстер будет меня поджидать, и тогда согласится со всем сказанным мною: что я ее больше не люблю, что прожил пока недостаточно для создания литературного произведения, что не желаю помышлять о том, чтобы стать писателем, что все это было лишь мечтой подростка, и не более того. 
   Это – галлюцинация: женщина, с которой я уже три года, а это целая вечность в любовной связи, принимает решения о моей жизни, заставляет меня бросить работу, хочет, чтобы я пешком пересек целую страну! Все это столь бредово, что вдруг решаю воспринять всерьез. Напиваюсь в течение нескольких ночей, а она, хотя и ненавидит спиртное, напивается вместе со мной. Становлюсь агрессивным, говорю ей, что она завидует моей независимости и этот сумасшедший замысел зародился потому, что я объявил о желании оставить ее. Она отвечает, что все это возникло, еще когда я учился в школе и мечтал стать писателем, но теперь хватит прибегать к проволочкам, я должен или преодолеть себя, или провести остаток жизни женясь, разводясь, рассказывая красивые истории о своем прошлом и деградируя все больше. 
   Разумеется, я не мог согласиться с тем, что она права, но понимал, что говорит правду. И чем больше в этом убеждался, тем более агрессивным становился. Она воспринимала это безропотно, напоминая лишь, что дата путешествия надвигается. 
   Как-то ночью, уже незадолго до намеченного дня, она отказывается заняться любовью. Выкуриваю целую сигарету гашиша, выпиваю две бутылки вина и падаю в обморок посреди залы. Когда прихожу в себя, чувствую, будто ангел пообщался со мной: я, столь гордый своей смелостью, вдруг увидел, насколько труслив, приспособленчив, скареден в отношении собственной жизни. В то утро я бужу ее поцелуем и заявляю, что она права. 
   Отправляюсь в поездку и на протяжении 38 дней преодолеваю пешком дорогу Сантьяго. Добравшись до Компостелы, понимаю, что мой подлинный путь начинается там. Принимаю решение жить в Мадриде за счет моих авторских прав, позволить океану отделить меня от тела Эстер, хотя официально останемся вместе и будем довольно часто разговаривать по телефону. Очень удобно оставаться женатым, зная, что всегда можешь вернуться в ее объятия, и в то же время обладать самой полной в мире независимостью. 
   Влюбляюсь в каталанскую ученую, в аргентинку-ювелира, в девушку, поющую в метро. Деньги за музыкальные авторские права поступают исправно, их достаточно для удобной жизни, не работая и располагая свободным временем, чтобы… писать книгу. 
   Но книга всегда может подождать следующего дня, ибо мэр Мадрида решил превратить этот город в вечный праздник, изобрел любопытный лозунг («Мадрид меня убивает»), стимулирует посещение нескольких баров за одну ночь, придумав романтическое название «мадридское кочевье» (когда, «кочуя» ночью из одного питейного заведения в другое, посетители выпивают «по предпоследней». – Прим. перев.), а уж такое я не могу отложить на завтра, ведь происходящее очень забавно, дни коротки, а ночи длинны. 
   В один прекрасный день Эстер объявляет мне по телефону, что приедет в Мадрид: по ее словам, необходимо раз и навсегда решить наш вопрос. Она заказала авиабилет так, что у меня остается неделя, чтобы придумать ряд отговорок (я отправляюсь в Португалию, но вернусь через месяц, говорю белокурой девушке, которая раньше пела в метро, а теперь ночует в гостинице квартирного типа, и каждый вечер отправляется со мной на «мадридское кочевье»). Привожу в порядок квартиру, заметаю любые следы женского присутствия, предупреждаю друзей о приезде моей жены на месяц и прошу их хранить полное молчание. 
   Эстер выходит из самолета с незнакомой и ужасной стрижкой на голове. Мы отправляемся в глубинку Испании, посещаем городки, которые многое значат для одной ночи, но если бы мне понадобилось туда сегодня вернуться, то я бы их уже не отыскал. Присутствуем на боях быков, танцах фламенко, и я превращаюсь в лучшего в мире мужа, ибо хочу, чтобы она уехала с впечатлением, что я все еще ее люблю. Не знаю, откуда это желание, может потому, что в глубине души понимаю: мадридская мечта однажды исчезнет. 
   Выражаю недовольство ее прической, она молчит, и снова становится миловидной. Остается всего 10 дней до конца ее отпуска, я хочу, чтобы она уехала довольной и снова оставила меня наедине с Мадридом, который меня убивает, с дискотеками, открывающимися в 10 утра, боями быков, бесконечными разговорами об одном и том же, спиртным, женщинами, с новыми боями быков и снова со спиртным, женщинами и с абсолютным отсутствием распорядка дня. 
   Как-то в воскресенье, направляясь к открытой всю ночь закусочной, она спрашивает меня о запретном – о книге, которую я якобы пишу. Я выпиваю бутылку хереса, пинаю металлические двери по пути, цепляюсь словами к прохожим и спрашиваю ее, зачем она совершила столь длинное путешествие, если ее единственной целью было превратить мою жизнь в ад, лишить меня радости. Она ничего не говорит, но мы оба понимаем, что я уже на пределе. Провожу бессонную ночь, а на следующий день, упрекнув метрдотеля в том, что телефон работает плохо, а горничную - что она не меняет постельное белье уже неделю, приняв бесконечный душ, чтобы избавиться от похмелья предыдущей ночи, я сажусь за пишущую машинку, только чтобы показать Эстер, что пытаюсь, честно пытаюсь работать. 
   И вдруг происходит чудо: когда я всматривался в эту женщину напротив меня, которая только что сварила кофе, а сейчас читает газету, в женщину, в чьих глазах – усталость и отчаяние, которая по своему обычаю молчит, которая не всегда проявляет свою ласку жестами; в ту, что вынуждает меня произносить «да», когда хочется сказать «нет», которая заставила меня бороться за то, что считала – вполне разумно – смыслом моей жизни; в ту, которая отказалась от моего общества, ибо ее любовь ко мне была сильнее любви к себе самой, которая вынудила меня уехать на поиски моей мечты; когда я вглядывался в эту женщину, почти девушку, тихую, чьи глаза говорили больше любых слов, нередко с запуганным сердцем, но всегда смелую в своих действиях, способную любить, не унижаясь, не прося прощения за борьбу за своего мужчину – вдруг мои пальцы застучали по клавишам машинки. 
   Появляется первая фраза. И вторая. 
   И тогда я провожу два дня без еды, сплю лишь необходимое время, слова будто выплескиваются из неизвестного источника, - так же, как это происходило с словами для песен, в тот период, когда после многих споров и бессмысленных разговоров я и мой партнер понимали, что «это» удалось, оно готово, и пора поместить это на бумагу и музыкальные ноты. На этот раз сознаю, что «это» появилось из сердца Эстер , моя любовь возрождается, я пишу, потому что она существует, она преодолела трудности, не плачась, не считая себя жертвой. Начинаю излагать свой опыт в единственном деле, которое встряхнуло меня за все эти последние годы – в преодолении пути Сантьяго. 
    
   По мере работы над книгой начинаю замечать, что переживаю ряд важных изменений в моей манере видеть мир. На протяжении многих лет я изучал и практиковал магию, алхимию, оккультные науки: был захвачен идеей о том, что некая кучка людей удерживала безмерную власть, которая ни коим образом не могла быть поделена с остальным человечеством, так как было бы рискованно позволить этому огромному потенциалу попасть в неопытные руки. Я был участником тайных обществ, впутывался в экзотические секты, добывал дорогущие книги, каковых не было в продаже, потратил огромное количество времени на ритуалы и молитвы. Жил тем, что вступал в группировки и братства, и выходил из них в надежде встретиться с кем-то, кто откроет мне, наконец, тайны невидимого мира, и постоянно разочарованный открытием в итоге, что большинство этих людей – хотя они и были благонамеренными – всего лишь следовали той или иной догме, в большинстве случаев превращаясь в фанатиков, как раз потому, что фанатизм служит единственным выходом из сомнений, которые не перестают провоцировать душу человеческого существа. 
   Я обнаружил, что многие из ритуалов действительно срабатывали - что правда, то правда. Но я также обнаружил, что эти люди, выдававшие себя за наставников и обладателей тайны жизни, утверждавшие, что владеют способом предоставления любому человеку возможности достичь всего, чего он ни пожелает, уже полностью потеряли связь с учениями древних. Идти по дороге Сантьяго, вступать в контакт с простыми людьми, сделать открытие, что Вселенная говорит на особом языке по названию «знаки», а чтобы уразуметь его, достаточно посмотреть на происходящее вокруг нас незашоренными глазами, - все это заставило меня усомниться, является ли в действительности оккультизм единственной дверью к этим тайнам. В книге об этой дороге я начинаю обсуждать другие возможности роста, и формулирую свой вывод фразой: «достаточно уделить внимание; уроки появляются тогда, когда вы готовы их выучить, а если будете внимательны к знакам, то сумеете их различать». 
    
   Человеческое существо сталкивается с двумя великими проблемами: знать, когда начать, и когда остановиться. Неделю спустя я приступил к первому, второму, третьему редактированию. Мадрид меня уже не убивает, пора возвращаться – чувствую, что один цикл завершен и срочно пора начинать другой. Говорю городу «прощай», как всегда произносил это в моей жизни: надеясь, что смогу изменить намерение и однажды возвратиться. 
   Возвращаюсь с Эстер в свою страну в уверенности, что, наверное, пора найти новую работу, но пока ее не найду (а не найду, потому что в ней нет нужды), буду продолжать правку книги. Не верю, что нормальный человек очень интересуется романтичной, но трудной дорогой в Испании, а также романтичным и трудным опытом человека, ее преодолевшего. 
   Спустя четыре месяца собираюсь взяться за десятое по счету редактирование, и обнаруживаю, что рукописи нет на месте, как и Эстер. А когда я был близок к безумию, Эстер возвратилась с почтовой квитанцией в руках – она отправила рукопись своему бывшему любовнику, который стал владельцем маленького издательства. 
   И бывший любовник опубликовал текст. В прессе об этом не появилось ни строчки, но некоторые стали покупать книгу. Они советовали сделать это другим, а те – своим знакомым. Через шесть месяцев первое издание разошлось полностью. Год спустя вышли уже три издания, и я начал зарабатывать деньги с помощью того, о чем никогда не мечтал – с помощью книги. 
   Мне было неведомо, сколько времени это продлится, но я решил проживать каждый момент как если бы он был последним. И заметил, что успех распахивает передо мной двери, чего я столько времени дожидался: издатели желают публиковать мой ближайший труд. 
   Однако нельзя же ежегодно шагать по дороге Сантьяго, но тогда о чем писать? Неужели возобновится драма – сидеть за пишущей машинкой и заниматься чем угодно, кроме составления фраз и абзацев? Решаю придерживаться своего курса, рассказывая о жизненном опыте. Но как это сделать? Кого эта тема заинтересует? Предпринимаю попытки в течение нескольких дней и многих ночей, и прихожу к выводу, что это невозможно. Но однажды вычитал интересную историю в «1001 ночи», и меня осенило: там содержится символ моего собственного пути, нечто, что помогло мне понять, кто я таков и почему промедлил так долго, прежде чем принял решение, меня дожидавшееся. Отталкиваясь от той сказки, решил написать книгу о пастухе овец, идущем за воплощением своей мечты – сокровищем, запрятанном в пирамидах Египта. Рассказать об ожидающей его любви, как Эстер дожидалась меня, пока я совершал витки в своей жизни. 
   Я больше не тот, кто мечтал кем-то стать: я уже стал им. Стал писателем, и, следовательно, должен продолжать публикацию своих текстов. Когда завершил новый роман, то понял не до конца, что же получилось: похоже на волшебную сказку для взрослых , но взрослых больше интересуют войны, секс, истории о власть предержащих. Тем не менее, издатель принял рукопись, книга вышла в свет, и читатели снова включили ее в список самых продаваемых. 
   Три года спустя мое супружество находится в прекрасной форме, я занимаюсь любимым ремеслом, появляются первый, второй переводы на иностранные языки, и успех – медленный, но основательный – разносит мой труд на все четыре стороны Света.  
   Я принял решение переселиться в Париж, из-за его кафе, писателей, его культурной жизни. И обнаружил, что ничего этого уже нет: кафе превратились в туристические места с фотографиями людей, сотворивших их славу. Большинство писателей сильнее озабочено стилем, чем содержанием своих произведений, они пытаются быть оригинальными, но добиваются лишь того, что становятся скучными. Они замкнуты в своем мирке, и я усваиваю любопытное выражение французского языка: «переслать лифт». Это значит: я хорошо отзываюсь о твоей книге, ты – о моей, и так мы создаем новую культурную жизнь, революцию, новое философское мышление, ибо никто не может нас понять, как случалось с гениями прошлых времен. Они так поступают, но ничего не происходит – люди перестают читать критику, литературные приложения теряют свое значение, Интернет и его упрощенный язык появляются, чтобы изменить мир, публика покупает то, что ей нравится, а не расхваленное критикой, поскольку устала от этого и почувствовала обман. 
   Тем временем в Париже возникает параллельный мир: новые писатели, владеющие новым языком, которые прилагают усилия к тому, чтобы их слова и души были поняты. Имеется публика, способная отличить лицемерие тех, которые считают себя мудрецами, от честности тех, кому действительно есть что рассказать. Я присоединяюсь к этим новым писателям в кафе, которые никому не известны, потому что не знамениты. Самостоятельно шлифую мой стиль, и учусь у одного известного издателя тому, что необходимо знать о сообщничестве. 
    
   -         Что такое Банк Одолжений?
   -         Это вам известно. Любое живое человеческое существо его знает. 
   -         Возможно, но я еще не понял, о чем речь. 
   -         Он был упомянут в книге одного американского писателя. Это самый могущественный банк в мире. Он присутствует повсюду.
   -         Я приехал из страны, не имеющей литературной традиции, и не смог бы никому сделать одолжение. 
   -         Это не имеет ни малейшего значения. Могу привести пример: мне известно, что вы будете расти, и однажды приобретете большое влияние. Я знаю это, ибо был, как и вы, амбициозным, независимым, честным. Сегодня я уже не столь энергичен, как раньше, но намерен вам помочь, так как не могу бездействовать, мечтаю не о выходе на пенсию, а об этой интересной борьбе, каковой являются жизнь, власть, слава. 
   Начинаю делать вклады на ваш счет, но эти вклады не деньги, а контакты. Я представлю вас этим и тем, облегчу некоторые сделки, если они будут законными. Вам известно, что вы кое-что мне должны, хотя я никогда не беру плату. 
   -         А однажды…
   -         Верно. Однажды я попрошу кое о чем, а вы, возможно, откажете мне услугу, но знайте, что вы - должник. Выполните мою просьбу, и я продолжу помогать вам, а другим станет известно, что вы надежный человек, и они сделают вклады на ваш счет – исключительно контактами – ибо этот мир состоит из одних лишь контактов. Они тоже о чем-нибудь попросят вас однажды, вы будете уважать и поддерживать того, кто оказал вам помощь, и со временем возобладаете сетью, разбросанной по всему миру, познакомитесь со всеми, кого нужно знать, и ваше влияние станет усиливаться. 
   -         Или тогда я откажусь выполнить вашу просьбу.
   -         Конечно. Инвестиции в Банк Одолжений рискованны, как и в любой другой банк. Вы отказываетесь сделать одолжение, о котором я попросил, считая, что вы получили помощь заслуженно, вы – супер, и все мы обязаны признавать ваш талант. Ладно, я поблагодарю и обращусь к другому человеку, на чей счет сделал вклады, но с этого момента всем станет известно даже без слов, что вы не заслуживаете доверия. 
   «Сможете вырасти наполовину, а не насколько стремитесь. И вот ваша жизнь начнет убывать, вы достигните середины, а не конца, будете наполовину довольны – наполовину разочарованы, ни неудачником, ни реализовавшимся человеком. Ни тепло, ни холодно; вы станете пресным, а, как изрек один евангелист в некоем священном писании, пресное не затрагивает вкуса». 
    
    
              Издатель сделал много взносов – контактов – на мой счет в Банке Одолжений. Я учился, страдал, мои книги переводились на французский, и случилось чудо: иностранца приняли хорошо. Через десять лет - у меня просторная квартира с видом на Сену, меня любят читатели, ненавидит критика, меня читают, я богат и знаменит. Всегда вовремя плачу по депозитам, и вскоре сам начинаю одалживать контакты. Мое влияние усиливается. Я научился просить и делать то, о чем другие просят меня. 
   Эстер добилась разрешения работать журналистской. Если не считать обычных семейных конфликтов, то я доволен. Впервые осознаю, что все мои провалы с предыдущими влюбленностями и женитьбами не имеют ничего общего с женщинами, которых я познал, но с моими собственными огорчениями. А вот Эстер оказалась мудрой: вынудив меня обрести самого себя, она заставила меня также обрести ее. Мы восемь лет вместе , я считаю ее женщиной моей судьбы, и хотя иногда (лучше сказать, довольно часто) она в конце концов позволяет мне влюбляться в других женщин, встречающихся на моем пути, мне ни разу не приходит в голову возможность развода. Никогда не спрашиваю, знает ли она о моих внебрачных вылазках. А она никогда ничего не говорит и не задает ни одного вопроса. 
   Поэтому она застала меня врасплох, объявив на выходе из кинотеатра, что попросила редакцию своего журнала командировать ее в Африку, чтобы подготовить репортаж об одной из гражданских войн. 
    
   -         Ты что мне говоришь?
   -         Что хочу стать военным корреспондентом.
   -         Ты с ума сошла, тебе это ни к чему. Ты занимаешься любимым делом. Зарабатываешь хорошо, хотя на жизнь эти деньги тебе и не нужны. У тебя все необходимые связи в Банке Одолжений. Ты талантлива, тебя уважают твои коллеги. 
   -         Ну тогда, скажем, мне нужно побыть одной. 
   -         Из-за меня?
   -         Мы вместе строим наши судьбы. Я люблю своего мужа, а он - меня, хотя он и не самый верный из супругов. 
   -         Ты впервые заговорила об этом.
   -         Потому что это для меня неважно. Что есть верность? Ощущение того, что владею телом и душой, которые мне не принадлежат? А ты думаешь, что за все эти годы, что мы вместе, я ни разу не побывала в постели с другим мужчиной? 
   -         Это меня не интересует. Не хочу знать.
   -         Ну и я тоже.
   -         Тогда что это за выдумка с войной в забытом месте мира?
   -         Мне это нужно. Повторяю, нужно.
   -         Тебе чего-то не хватает?
   -         У меня есть все, чего может пожелать женщина.
   -         А что в твоей жизни не так?
   -         Именно это. У меня есть все, но я несчастлива. Я такая не одна: за все эти годы в моем окружении находились или я брала интервью у самых разных людей – богатых, бедных, могущественных, приспособленцев. Во всех взглядах, пересекавшихся с моими, я читала бесконечную грусть. Печаль, в которой не всегда признавались, но которая была, независимо от того, что они утверждали. Ты меня слышишь?
   -         Слышу. И размышляю. По-твоему, счастливых людей нет?
   -         Некоторые кажутся счастливыми: они просто не задумываются над этим. Другие строят планы: вот выйду замуж, у меня будет квартира, двое детей, загородный дом. Пока они заняты этим, они напоминают быков в поисках тореадора: не задумываясь, просто движутся вперед. Приобретают автомобиль, иногда даже «Феррари», полагая, что смысл жизни состоит именно в этом, и никогда не задают вопросов. Но несмотря на все это, их глаза выдают печаль, о которой даже им самим неведомо. А ты счастлив?
   -         Не знаю.
   -         А я не знаю, все ли несчастливы. Однако мне известно, что люди постоянно заняты: работая сверхурочно, заботясь о детях, муже, карьере, дипломе, о том, что делать завтра, что нужно купить, что надо иметь, чтобы не ощущать свою ущербность и т.д. Словом, мало кто говорил мне: «Я несчастлив». Большинство заявляет: «Со мной все в порядке, я добился всего, чего желал». Тогда я спрашиваю: «Что делает тебя счастливым?» Ответ: «У меня все, о чем может мечтать человек – семья, дом, работа, здоровье». Снова спрашиваю: «А ты уже останавливался, чтобы задуматься, что в жизни этого достаточно?» Ответ: «Да, достаточно». Настаиваю:  «Значит, смысл жизни – в работе, семье, детях, которые вырастут и покинут тебя, в жене или муже, которые превратятся скорее в друзей, нежели настоящих влюбленных. А работа когда-то завершится. Что будешь делать, когда такое случится?» 
   «Ответ: нет ответа. Они меняют тему разговора».
   - На самом деле, они отвечают: «Когда мои дети вырастут, когда мой муж – или моя жена – станет скорее другом, чем страстным любовником или любовницей, когда выйду на пенсию, у меня появится время осуществить давнюю мечту: путешествовать». 
   «Вопрос: «Но разве ты не сказал, что счастлив сейчас? Разве не занимаешься тем, о чем всегда мечтал?» Вот тогда они действительно говорят, что очень заняты, и меняют тему. 
   -         Многие из тех, которые утверждали, что довольны жизнью, когда я расспрашивала немного подробнее, в конце концов обнаруживали, что им чего-нибудь да не хватает. Владелец фирмы еще не заключил сделку, о которой мечтал, домохозяйка хотела бы быть независимее или иметь больше денег, влюбленный юноша боится потерять свою возлюбленную, выпускник вуза задает себе вопрос, выбрал ли он свою карьеру сам или ее избрали за него, зубной врач хотел бы стать певцом, певец – политиком, политик – писателем, писатель – деревенским жителем. И даже когда я встречала человека, который занимался избранным им самим делом, все равно душа его не была спокойна. Он не находится в согласии с собой. Повторяю: ты счастлив?
   -         Нет. У меня любимая жена, карьера, о которой всегда мечтал. Свобода, которой завидуют все мои друзья. Поездки, почести, поздравления. Но есть кое-что…
   -         Что именно? 
   -         Полагаю, что если остановлюсь, то жизнь лишится смысла.
   -         Разве ты не можешь расслабиться, полюбоваться Парижем, взять меня за руку и сказать: я достиг всего, чего желал, а теперь мы воспользуемся остатком жизни.
   -         Могу любоваться Парижем, могу взять тебя за руку, но не могу произнести этих слов. 
   -         А я могу держать пари, что на этой улице, по которой мы сейчас идем, все чувствуют то же самое. Только что прошедшая элегантная женщина проводит свои дни в попытке остановить время, контролируя свой вес, так как считает, что от этого зависит любовь. Взгляни на ту сторону улицы, на супружескую пару с двумя детьми. Они испытывают большое счастье, когда выходят на прогулку с детьми, но в это же время подсознательно думают о работе, которой могут лишиться, о трагедиях, которые могут случиться, о том, как их избежать, как защититься от мира. 
   -         А этот попрошайка на углу?
   -         Не знаю: ни с одним из них я никогда не беседовала. Он – портрет несчастного человека, но его глаза, как и глаза любого другого нищего, похоже, что-то скрывают. В них печаль так заметна, что я не могу этому поверить. 
   -         Чего тебе не хватает?
   -         Не имею ни малейшего понятия. Разглядываю журналы о знаменитостях: все они смеются, все довольны. Но, поскольку я замужем за знаменитостью, мне известно, что на самом деле это не так: все смеются и развлекаются именно в тот момент, на той фотографии, однако ночью или утром будет совсем другая история. Что надо сделать, чтобы и впредь появляться на страницах журнала? Как скрыть, что у меня уже недостаточно денег для поддержания роскошной жизни? Или как распорядиться моей роскошью, увеличить ее, сделать более яркой, чем у других? Смеющаяся актриса, что рядом со мной на этом фото, завтра может перехватить мою роль! Лучше ли ее я одета? Зачем мы улыбаемся, если ненавидим друг друга? Зачем продаем счастье читателям журнала, если сами глубоко несчастны, если мы - рабы славы?
   -          Повторяю: чего не хватает?
   -         Несколько лет назад я прочла книгу, которая рассказывала интересную историю. Представим, что Гитлер победил в войне, покончил со всеми евреями в мире и смог убедить свой народ в наличии расового превосходства. Исторические книги начинают переписывать, а через сто лет его преемники добились истребления индейцев. Проходит еще триста лет, и полностью уничтожены негры. Требуются еще пятьсот лет, и наконец могучая военная машина смогла стереть с лица земли восточную расу. Исторические книги рассказывают о давних битвах с варварами, но никто их внимательно не читает, потому что это не имеет ни малейшего значения. 
   «И тогда, две тысячи лет спустя после зарождения нацизма, в одном из баров Токио – где уже почти пять веков живут высокие, голубоглазые люди, - Ханс и Фриц пьют пиво. Вдруг Ханс смотрит на Фрица и спрашивает: «Фриц, ты думаешь, все так было всегда?»
   «Так – это как?», - интересуется Фриц. 
   «Мир». 
   «Конечно, мир всегда был таким, разве мы с тобой заучили не это?»
   «Да, конечно, не знаю, зачем задал этот идиотский вопрос», - говорит Ханс. Они допивают свое пиво, говорят о других вещах, и забывают эту тему.
   -         Нет необходимости заглядывать в будущее так далеко, достаточно вернуться на 2000 лет в прошлое. Ты смогла бы обожать гильотину, виселицу, электрический стул?
   -         Знаю, до чего ты хочешь дойти: до худшего из всех человеческих мучений – до креста. Помню, вычитала у Цицерона, что это было «отвратительной карой», вызывавшей ужасные страдания до наступления смерти. И тем не менее, сегодня люди носят крест на груди, вешают на стене в своей комнате, стали отождествлять его с религиозным символом, забыв, что перед ними – пыточный инструмент.
   -         Или взять Рождество: прошли два с половиной века, прежде чем кто-то решил, что пора покончить с языческими празднествами, происходившими во время зимнего солнцестояния, в день, когда Солнце находится на наибольшем отдалении от Земли. Апостолы и преемники апостолов были слишком заняты распространением послания Иисуса, и не были обеспокоены natalis invict Solis, праздником рождения Солнца, происходившим в день 25 декабря. Пока один епископ не решил, что эти празднования солнцестояния представляют угрозу вере, и вот вам пожалуйста! Сегодня в этот день у нас мессы, рождественский вертеп, подарки, проповеди, младенцы из пластика в дубовых яслях для скота, и убежденность, абсолютная и полная уверенность в том, что Христос явился на свет в этот день!
   -         И еще у нас рождественская елка. Знаешь ее происхождение? 
   -         Признаться, не имею ни малейшего представления.
   -         А я знаю, так как только что написала статью для моего журнала. Святой Бонифаций решил «христианизировать» германский ритуал, посвященный почитанию бога Одина (верховный бог в скандинавской мифологии. – Прим. перев.), когда тот был еще мальчиком: раз в год клали подарки вокруг дуба, чтобы дети могли их найти. Считалось, что таким образом доставляли радость языческому божеству.
   -         Возвращаясь к истории Ханса и Фрица: не считаешь ли ты, что цивилизация, человеческие отношения, наши желания и достижения – все это плод плохо рассказанной истории?
   -         Когда ты написал о пути Сантьяго, то пришел к такому же выводу, разве не так? Раньше ты полагал, что лишь группе избранных было известно значение магических знаков, а сегодня знаешь, что это значение известно всем нам, хотя оно и забыто. 
   -         Знать это – ничего не прибавляет: люди предпринимают огромные усилия, чтобы не позволить себе вспомнить, не позволить себе воспринять безмерный магический потенциал, которым они владеют. Это вывело бы из равновесия их упорядоченные вселенные.
   -         Но даже так, все обладают способностью, правда?
   -         Абсолютно верно. Но повторяю: следовать мечтам и знакам не хватает мужества. Может, оттуда и исходит эта грусть?
   -         Не знаю, и вовсе не утверждаю, что я несчастлива все время. Я развлекаюсь, люблю тебя, обожаю свою работу. Но время от времени ощущаю эту глубокую печаль, иногда замешанную на чувстве вины или страха; со временем это проходит, чтобы вернуться вновь и снова пройти. Как и наш Ханс, задаю вопрос, но поскольку не могу ответить, просто его забываю. Я могла бы помогать голодным детям, основать ассоциацию в поддержку дельфинов, попытаться спасать людей во имя Иисуса, делать что-нибудь, что принесло бы мне ощущение полезности: но я не хочу.
   -         А почему возникла эта история с поездкой на войну?
   -         Потому что я считаю, что, поскольку на войне человек находится на пределе, ибо он может погибнуть на следующий же день, его взгляды изменяются. Меняется все – ведь он становится способен на самые варварские или самые героические поступки.
   -         Значит, ты хочешь ответить на вопрос Ханса?
   -         Хочу. 
    
   Сейчас, в этом двойном номере отеля, когда иллюминация Эйфелевой башни каждый час сверкает в течение пяти минут, бутылка вина не тронута, сигареты заканчиваются, люди приветствуют меня, словно ничего серьезного не случилось, я задаю себе вопрос: все это началось в тот день, когда мы вышли из кино? Разве я был обязан отпустить ее на поиски этой некой плохо рассказанной истории или должен был проявить твердость, сказав, чтобы забыла об этом, поскольку она – моя жена, и я очень нуждался в ней и ее поддержке? 
    
             Но тогда, как и сейчас, мне было известно, что не существовало другого выхода, кроме как согласиться с ее желанием. Если бы я заявил «выбирай между мной и твоим намерением стать военным корреспондентом», я бы предал все то, что Эстер создала для меня. Даже не будучи убежденным в ее цели – отправиться за «плохо рассказанной историей» - я счел, что ей необходимо было немного свободы, появляться на людях, испытать сильные ощущения. Что в этом плохого?
             И я согласился – не без того, чтобы ясно дать понять, что она извлекала крупную сумму из Банка Одолжений (если хорошенько подумать, до чего же это смешно!). В течение двух лет Эстер присутствовала на нескольких конфликтах, меняя континенты чаще, чем туфли. Всякий раз, когда возвращалась, я надеялся, что теперь-то она откажется от поездок, ведь невозможно долго жить в местах, где нет приличной еды, ежедневной ванны, кино или театра. Я спрашивал, ответила ли она уже на вопрос Ханса, а она мне постоянно говорила, что находится на верном пути, и я был вынужден смириться. Иногда ее не было дома по несколько месяцев; но в противоположность тому, что гласит «официальная история супружества» (я уже начинал использовать ее термины), эта разлука заставляла нашу любовь расти и показывать, насколько мы были важны друг для друга. Наша связь, которая, как я всегда считал, достигла идеальной точки, когда мы переехали в Париж, с каждым разом улучшалась. 
             Насколько я понял, она познакомилась с Михаилом, когда ей понадобился переводчик в поездке в одну из стран Центральной Азии. Поначалу она говорила мне о нем с большим энтузиазмом – это человек впечатлительный, он смотрит на мир, как на реальный, а не на такой, каким он должен быть, к чему нас приучили. Он был на пять лет моложе нее, но обладал опытом, который Эстер расценивала как «волшебный». Я выслушивал ее терпеливо и вежливо, словно тот парень и его взгляды меня очень интересовали, однако на деле я находился далеко, моя голова перебирала в памяти предстоящие дела, возможные мысли для какого-нибудь текста, ответы на вопросы журналистов и издателей, способ соблазнить некую женщину, которая, похоже, проявляет ко мне интерес, планы поездок для продвижения книг. 
             Заметила ли она это – не знаю. Только знаю, что сам я не заметил, как Михаил мало-помалу уходил из наших бесед, пока не исчез полностью. В то же время она стала проводить вне дома по несколько ночей в неделю, неизменно ссылаясь на то, что готовила репортаж о нищих. 
             Когда это началось, я решил, что у нее появилась любовная связь. Страдал в течении недели, и спросил себя: должен ли я сказать ей о своих догадках или сделать вид, что ничего не происходит? Решил проигнорировать, исходя из принципа, что «чего не видят глаза, не чувствует сердце». Кроме того, я был абсолютно убежден, что нет ни малейшей вероятности того, что она меня бросит – она ведь много поработала, чтобы помочь мне стать тем, кем я стал, и было бы нелогично отказаться от всего этого из-за мимолетной страсти. 
             Если б я действительно интересовался миром Эстер, то должен был бы спросить ее хотя бы раз, что произошло с ее переводчиком и его «волшебной» чувствительностью. Должен был с подозрением отнестись к ее молчанию, отсутствию информации. Когда она иногда спрашивала, интересуюсь ли я ее работой, мой ответ всегда звучал одинаково: «интересуюсь, но не желаю вмешиваться, хочу, чтобы ты свободно шла к воплощению своей судьбы по собственному выбору, как это помогла мне сделать ты». 
             Ясно, что это не выходило за рамки полного отсутствия интереса. Однако, поскольку людям всегда нравится верить в то, во что им хочется верить, Эстер была довольна моим замечанием. 
             И снова мне пришла в голову фраза, сказанная инспектором в момент моего выхода из тюрьмы: вы свободны. Что есть свобода? Видеть, что твоему мужу абсолютно безразлично то, чем ты занимаешься? Чувствовать себя одинокой, не имея никого, с кем можно поделиться сокровенными мыслями, ибо на самом деле человек, за которого ты вышла замуж, погружен в свою работу, в свою важную, великолепную, трудную карьеру?
             Снова гляжу на Эйфелеву башню: истек еще час, так как она снова засверкала, словно бриллиант. Не ведаю, сколько раз это произошло, пока стою здесь у окна. 
             Знаю только, что во имя нашего супружества я не заметил, что Михаил исчез из разговоров моей жены. 
             Чтобы снова появиться в одном из баров и исчезнуть опять, на этот раз прихватив ее с собой, и оставив знаменитого и успешного писателя в качестве подозреваемого в преступлении. 
             Или, хуже того, в качестве покинутого мужа. 
    
    
    
  Вопрос Ханса
    
           В Буэнос-Айресе Захир – обычная монета достоинством в двадцать сентаво; на той монете навахой или перочинным ножом были подчеркнуты буквы N и T и цифра 2; год 1929-й выгравирован на аверсе. (В Гуджарате в конце XVIII века Захиром звали тигра; на Яве – слепого из мечети в Суракарте, которого верующие побивали камнями; в Персии Захиром называлась астролябия, которую Надир-шах велел забросить в морские глубины; в тюрьмах Махди году в 1829-м это был маленький, запеленутый в складки тюрбана компас, к которому прикасался Рудольф Карл фон Слатин… 
             
             Год спустя я проснулся, думая об этой истории Хорхе Луиса Борхеса: то, до чего однажды дотронешься или увидишь, не забывается никогда, и постепенно занимает наши думы, пока не доведет до помешательства. Мой Захир – это не романтические метафоры со слепцами, компасами, тигром или некой монетой.
             У него есть имя, и это имя – Эстер.
             После тюрьмы, разумеется, моя фамилия появилась на нескольких обложках скандальных журналов: они начали упоминать возможное преступление, но во избежание того, что я подам в суд на их редакции, завершали публикации, «утверждая», что я был признан невиновным (невиновным? Да против меня даже не было выдвинуто обвинение!). Через неделю, убедившись, что журнал расходится хорошо (конечно, хорошо, ведь я был писателем выше всяких подозрений, и все хотели знать, как это человек, пишущий о духовном, скрывал свое столь мрачное свойство). И тогда они нападали снова, утверждали, что она сбежала из дома, поскольку я был известен своими внебрачными связями: один немецкий журнал дошел до того, что намекнул на вероятную связь с певицей, двадцатью годами моложе меня, которую я встретил, по его словам, в Осло, в Норвегии (это правда, но встреча состоялась из-за Банка Одолжений – один мой приятель настойчиво просил меня об этом и был все время с нами во время единственного совместного ужина). Певица заявляла, что между нами ничего не было (но если так, то зачем же поместили нашу фотографию на обложке?) и воспользовалась случаем, чтобы сообщить о выпуске своего нового диска: и я, и журнал использовались в ее рекламных целях, и мне до сих пор неизвестно, был ли провал ее творчества последствием этого типа дешевой рекламы. 
   Однако скандал вокруг знаменитого писателя продолжался недолго: в Европе, особенно во Франции, к супружеской неверности относятся не только терпимо, но и я бы даже сказал, с тайным поощрением. И никому не нравится читать заметку о том, что может стрястись с ним самим. Так что тема ушла с обложек, но гадание продолжалось: похищение, уход из дома из-за плохого обращения (фотография официанта, говорившего, что мы часто спорили; помнится, однажды я действительно громко поспорил с Эстер в ресторане о ее мнении об одном южноамериканском писателе, которое было полностью противоположно моему). Один английский таблоид утверждал – хорошо еще, что это не вызвало широкого отклика – что моя жена ушла в подполье, поддерживая исламистскую террористическую организацию. 
   И все-таки в нашем мире, насыщенном предательствами, разводами, убийствами, терактами, через месяц эта тема оказалась забытой публикой высшего общества. Многолетний опыт научил меня, что этот тип новостей никогда не повлияет на моего верного читателя (подобное случалось и раньше, когда одна аргентинская телевизионная программа показала журналиста, заявившего, что у него имеются «доказательства» моей тайной встречи в Чили с будущей первой леди этой страны, - но мои книги остались в списке наиболее продаваемых). Сенсационность создана, чтобы длиться всего пятнадцать минут, говаривал один американский художник; меня больше заботило другое – задача заново наладить свою жизнь, встретить новую любовь, снова работать над книгами и сохранить в маленьком пространстве на границе между любовью и ненавистью какое-либо воспоминание о моей жене.
   Точнее сказать, мне было необходимо быстро свыкнуться с новым понятием: о моей бывшей жене. 
   И кое-что из предвиденного мной в том гостиничном номере в итоге случилось. Я провел период времени, не выходя из дома: не знал, как посмотреть в глаза моим друзьям, глаза в глаза, и просто сказать: «моя жена бросила меня из-за более молодого мужчины». Когда я выходил из дома, никто ни о чем меня не спрашивал, но, выпив несколько стаканов вина, я ощущал себя обязанным затронуть эту тему – словно умел читать мысли остальных, будто полагал, что у них нет иной заботы, кроме как узнать, что же происходит в моей жизни, но они были достаточно воспитаны, чтобы ни о чем не расспрашивать. А в зависимости от моего настроения в тот или иной день Эстер воистину была святой, заслуживающей лучшей участи, или коварной женщиной, предательницей, втянувшей мужа в столь сложное положение, что меня чуть ли не начали считать преступником. 
   Друзья, знакомые, издатели, все те, кто сидели за моим столом на многочисленных торжественных ужинах, которые я был обязан посещать, поначалу выслушивали меня с некоторым любопытством. Но постепенно я стал замечать, что они пытались изменить тему разговора – эта некогда их уже интересовала, но теперь не вызывала повседневного любопытства – более интересно было поговорить об актрисе, убитой певцом, или о подростке, написавшем книгу о своих случаях с известными политиками. Однажды в Мадриде я заметил, что приглашения на разные мероприятия и ужины начали иссякать: хотя моей душе очень пошло на пользу излияние чувств, возложение вины на Эстер или благословление ее, я начал осознавать, что был хуже, чем обманутый муж: я стал докучливым человеком, с которым никто не хочет быть в одной компании. 
   Тогда я решил предаваться своему горю молча, и приглашения снова стали заполнять мой почтовый ящик. 
   Однако Захир, о котором поначалу я думал с нежностью или раздражением, все равно нарастал в моей душе. Я принялся искать Эстер в каждой встречавшейся мне женщине. Стал высматривать ее во всех барах, кинотеатрах, на автобусных остановках. Не раз приказывал водителям такси остановиться посреди улицы или следовать за кем-то, пока не убеждался, что это не та, кого я искал.
   Поскольку Захир начал занимать все мои мысли, я нуждался в противоядии, в чем-то таком, что не позволит мне дойти до отчаяния. А для этого существовало только одно средство: найти себе возлюбленную. 
   Я повстречался с тремя-четырьмя интересовавшими меня женщинами, и в конце концов заинтересовался Ниной, 35-летней итальянской актрисой. Она была единственной, не сказавшей мне глупости типа «ты мне нравишься как мужчина, а не как интересующий всех человек», или «я бы предпочла, чтобы ты не был знаменитым», или хуже того, «деньги меня не интересуют». Лишь она искренне была довольна моим успехом, поскольку и сама была известной и знала, что слава чего-то стоит. Слава – стимулятор любви. Быть с мужчиной, сознавая, что он выбрал именно ее – хотя мог бы предпочесть многих других – было приятно для ее Я. 
   Нас стали часто видеть вместе на вечеринках и приемах: пошли слухи о нашей связи, но ни она, ни я ничего не подтверждали и не утверждали, и тема зависла в воздухе, а журналам оставалось лишь дожидаться фотоснимка знаменитого поцелуя – который так и не случился, ибо я, как и она, считали вульгарным подобный публичный спектакль. Она отправлялась на свои киносъемки, у меня была моя работа; когда мог, ездил в Милан, а когда могла она, встречалась со мной в Париже, и мы чувствовали себя близкими, но независимыми. 
   Нина делала вид, что ей неизвестно о происходящем в моей душе, а я притворялся, будто не знал о том, что происходит в ее (невозможная любовь к ее женатому соседу, хотя она и могла добыть себе абсолютно любого мужчину, какого бы пожелала). Мы были друзьями, товарищами, развлекались одинаково, я бы даже рискнул сказать, что имелось место и для некоторого типа любви – отличающегося от моего чувства к Эстер или ее – к соседу. 
   Я возобновил свое участие в вечерах раздачи автографов, снова стал принимать приглашения на конференции, хотя и ненавижу выступать на публике. Брался за все, за исключением того, чем должен был заниматься: работой над книгой. Но я не придавал этому значения, считая в глубине души, что моя писательская карьера завершилась, ибо той, кто заставила меня ее начать, не было больше со мной. 
    
    
    
   Следующий год был годом Святого Компостела, его отмечают всегда, когда день Сантьяго-де-Компостела, 25 июля, выпадает на воскресенье, и особые церковные врата остаются открытыми все 365 дней. Согласно поверью, тот, кто войдет в кафедральный собор Сантьяго через эти врата, получит ряд особых благословений. 
   В Испании проводились различные памятные мероприятия, и поскольку я был чрезмерно благодарен своему предпринятому паломничеству, решил поучаствовать по меньшей мере в одном событии: в январской дискуссии в Стране Басков. Для того, чтобы избавиться от рутины – попытки написать книгу/посетить вечеринку/аэропорт/войти в Интернет/аэропорт – предпочел преодолеть 1400 км в одиночку на машине. 
   Каждое место, даже то, в котором я никогда не бывал, напоминало моего личного Захира. Думалось о том, что Эстер очень понравилось бы увидеть это, она получила бы большое удовольствие от обеда в этом ресторане, от прогулки по этому берегу реки. Я остановился на ночевку в Байонне, и прежде чем сомкнуть веки, включил ТВ и узнал, что около 5000 грузовиков стоят на границе между Францией и Испанией из-за неожиданной сильной снежной бури. 
   Проснувшись наутро, подумал о возвращении в Париж: у меня прекрасное оправдание отменить свое участие, и организаторы легко поймут – на дорогах неразбериха, на асфальте гололед, как испанское, так и французское правительства советуют в этом районе не покидать дома в эти выходные, так как велик риск автокатастроф. Ситуация серьезнее, чем накануне вечером: утренний выпуск новостей сообщает, что на другом отрезке дороги заблокированы 17 тысяч человек, мобилизована гражданская оборона для оказания помощи продовольствием и временным кровом, поскольку горючее у многих машин иссякло и больше нет возможности держать обогрев включенным. 
   Тем не менее, повинуясь инстинкту, решаю продолжить путь. В отеле мне объясняют, что, если мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО так необходимо ехать, если это вопрос жизни и смерти, то я могу двигаться по узкой объездной дороге, сделать крюк, который займет два часа, хотя и не ручаются за состояние ее покрытия. Что-то подталкивает меня вперед, на скользкий асфальт, к многочасовому терпеливому пребыванию в «пробках». Что именно?
   Вероятно, название города: Витория (Победа). Или мысль, что я слишком привык к комфорту и лишился способности импровизировать в кризисных ситуациях. А возможно, энтузиазм людей, которые в этот момент пытаются восстановить кафедральный собор, сооруженный много веков назад – и чтобы привлечь внимание к своим усилиям, они пригласили нескольких писателей для выступлений. Или, быть может, мнение завоевателей американского континента, говоривших: «плавать по морям необходимо, а жить – нет». 
   И я поплыл. Спустя много времени, испытав большой напряг, добрался до Витории, где меня поджидали еще более напряженные люди. Они отметили, что подобного снегопада в их местах не было более 30 лет, благодарят меня за предпринятое усилие, но теперь необходимо выполнять официальную программу, а в нее включено и посещение кафедрального собора Святой Марии. 
   Юноша с особым блеском в глазах начинает рассказывать мне историю этой церкви. Поначалу была крепостная стена. Позднее она сохранилась на месте, но одна из стенок была использована для строительства часовни. Минули десятки лет, и придел превратился в церковь. Еще век спустя она стала готическим собором. Он познал свои моменты славы, но возникли некоторые проблемы в его структуре, он был заброшен на какое-то время, прошел через ремонт, который исказил его облик, при этом каждое поколение полагало, что оно решило проблему, переделывая оригинальный проект. Так в последовавшие столетия возводились одна стена здесь, другая – там, сносилась балка вон там, добавлялись подпорки с этой стороны, создавались и закрывались витражи. 
   А собор выдерживал всё. 
   Обхожу его каркас, глядя на нынешние переделки: на этот раз архитекторы заверяют, что нашли наилучшее решение. Повсюду – строительные леса и металлические крепежи; высказываются предположения о будущих шагах и некоторая критика сделанного в прошлом. 
   И вдруг, посреди центрального нефа, осознаю нечто весьма важное: кафедральный собор – это я сам и каждый из нас. Мы растем, меняя форму, сталкиваемся с некоторыми слабостями, которые необходимо преодолеть, не всегда выбираем наилучшее решение, но несмотря на все это, продолжаем идти вперед, силясь не сгибать спину, быть правильными, чтобы чествовать не стены, врата или окна, а пустое пространство внутри нас самих, в котором мы обожаем и почитаем то, что нам дорого и важно. 
   И в самом деле, мы – это кафедральный собор, вне всякого сомнения. Но что находится в пустом пространстве моего внутреннего собора?
   Эстер, то есть – Захир. 
   Она заполнила все пространства. Оглядевшись, готовлюсь к конференции и догадываюсь, почему я смело встретил снег, «пробки», лед на автостраде: чтобы вспомнить, что каждый день я должен перестраивать себя самого, и чтобы - впервые в моей жизни – признать, что люблю человеческое существо больше самого себя. 
   Возвращаясь в Париж – уже в гораздо лучших погодных условиях – впадаю в некий транс: не размышляю, а лишь уделяю внимание движению машин на дороге. По прибытии домой прошу служанку никого не впускать, ночевать здесь в ближайшие дни, готовить завтраки, обеды и ужины. Наступаю на маленький прибор, позволяющий мне подключаться к Интернету, и полностью ломаю его. Отключаю настенный телефон. Кладу сотовый в пакет и отсылаю его моему издателю с просьбой вернуть, только когда я лично за ним приду. 
   В течение недели по утрам хожу к набережным Сены, а по возвращении запираюсь в своем кабинете. Будто слыша голос ангела, пишу книгу – точнее, письмо, длинное письмо женщине моей мечты, женщине, которую люблю и буду любить всегда. Может, когда-нибудь эта книга попадет ей в руки, но даже если этого не случится, я уже обрел мир со своей душой. Я больше не веду борьбу со своей раненой гордостью, уже не ищу Эстер на всех углах, в барах, кинотеатрах, на ужинах, в Нине, в газетных новостях. 
   Напротив, я доволен своей гордостью – ведь она доказала мне мою способность любить, о чем мне не было известно, и я благодарен за это. 
   Я принимаю Захира и позволю ему довести меня до святости или безумия. 
    
    
    
   «Время раздирать, и время сшивать», - книга с таким названием, основанным на строке из Экклезиаста, была опубликована в конце апреля. На второй неделе мая она уже была на первом месте в списках бестселлеров. 
   Литературные приложения, никогда не церемонившиеся со мной, на этот раз удвоили атаку. Я вырезал некоторые из главных фраз и поместил в тетрадь, где находились критические статьи предыдущих лет; в основном они твердили то же самое, поменяв лишь название книги: 
   «и вновь в наши бурные времена автор заставляет нас бежать от действительности с помощью любовной истории» 
   «фразы коротки, стиль поверхностен»
   «автор открыл секрет успеха – маркетинг»
   «хотя он продаст столько же экземпляров, сколько продает всегда, это доказывает, что человеческое существо не готово лицом к лицу встречать окружающую нас трагедию». 
   Впрочем, некоторые тексты были иными: помимо упомянутых фраз они добавляли, что я воспользовался скандалом предыдущего года, чтобы заработать еще больше денег. Как случалось всегда, негативная критика способствовала еще большему распространению моего произведения: мои верные читатели продолжали его покупать, а те, кто уже подзабыл о том случае, вспомнили и тоже купили свои экземпляры, поскольку хотели узнать мою версию исчезновения Эстер (но так как книга не касалась этого, а представляла собой гимн любви, то они, видимо, были разочарованы). Авторские права были немедленно проданы на все страны, где публиковались мои книги, а презентации запрограммированы на весь год. 
   Нина, которой я вручил текст, прежде чем отправить его в издательство, проявила себя такой женщиной, каковой я ее и считал: вместо того чтобы приревновать или заявить, что я не должен был выворачивать свою душу таким манером, подбодрила меня продолжать в том же духе, и была очень довольна моим успехом. В тот период она зачитывалась учениями одного почти неизвестного мистика, и любила цитировать его во время всех наших бесед. 
    
    
   -         Кенан Рифаи говорит, что, когда нас хвалят, мы должны обратить внимание на свое поведение. 
   -                  Критика никогда меня не хвалила.
   -         Я имею в виду читателей: ты получил как никогда много писем, и в конце концов уверишься в том, что ты лучше, чем думаешь, уступишь ложному чувству уверенности, которое может стать очень опасным. 
   -         Но, по правде говоря, после посещения того кафедрального собора, полагаю, что я лучше, чем думал о себе раньше. Я открыл любовь, сколь абсурдным это бы ни показалось. 
   -         Прекрасно. Больше всего в твоей книге мне нравится то, что ты ни в чем не винишь свою бывшую жену. И себя тоже. 
   -         Я научился не тратить на это свое время. 
   -         Вселенная возьмет на себя труд исправить любую допущенную нами ошибку. 
   -         А как вселенная это сделает?
   -         Не с помощью трагедий; они происходят, ибо являются частью жизни, и не должны восприниматься как наказание. Обычно вселенная указывает нам на наши заблуждения, когда лишает нас самого важного – друзей. А это, если не ошибаюсь, не раз случалось с тобой. 
   -         Недавно я сделал открытие: подлинные друзья – это те, кто находятся рядом, когда случается хорошее. Они болеют за нас, радуются нашим победам. Ложные же друзья появляются только в тяжелые моменты, с печалью на лице, проявляют «солидарность», когда в действительности наше страдание служит утешением в их жалких жизнях. Во время прошлогоднего кризиса объявились несколько человек, которых раньше я никогда не видел, и которые пришли меня «утешить». Я это ненавижу.
   -         Такое случается и со мной.
   -         Благодарю тебя за то, что ты появилась в моей жизни, Нина.
   -         Не спеши благодарить, наша связь еще недостаточно прочна. Тем временем я подумываю переехать в Париж или просить тебя поселиться в Милане: как в твоем, так и в моем случае, этот никак не скажется на нашей работе. Ты всегда трудишься дома, а я – в других городах. Ты хочешь перейти на другую тему или продолжим обсуждать эту возможность? 
   -         Хочу переменить тему. 
   -         Тогда поговорим о другом. Твоя книга была написана с большим мужеством. Но меня удивляет то, что ты ни разу не винишь парня. 
   -         Он меня не интересует.
   -         Ясно, что интересует. Ясно, что иногда ты задаешь себе вопрос: почему она выбрала его? 
   -         Я не задаю этого вопроса.
   -         Лжешь. Я задаю вопрос, хочу знать, почему мой сосед не развелся со своей неинтересной женой, которая все время улыбается, все время следит за порядком в доме, заботится о еде, детях, оплате счетов. Если я спрашиваю себя, то и ты тоже. 
   -         Ты хочешь услышать, что я его ненавижу за то, что он похитил мою жену?
   -         Нет. Хочу услышать, что ты его простил. 
   -         Я не способен на это.
   -         Это очень тяжко. Но выбора нет: если ты этого не сделаешь, то постоянно будешь помнить причиненные им страдания, и эта боль никогда не исчезнет. 
   «Я не утверждаю, что он должен тебе понравиться. Что ты должен его отыскать. Не предлагаю тебе увидеть в нем ангела. Как там его зовут? Если не ошибаюсь, какое-то русское имя».
   -         Его имя не имеет значения. 
   -         Вот видишь? Даже его имя ты не хочешь произнести. Что это, некое суеверие? 
   -         Михаил. Вот тебе его имя.
   -         Энергетика ненависти не приведет тебя никуда; а энергетика прощения, проявляемая через любовь, добьется положительного изменения твоей жизни. 
   -         Ты похожа сейчас на тибетскую проповедницу, изрекая теоретически очень красивые слова, которые, однако, неосуществимы на практике. Не забывай, что я был ранен много раз. 
   -         По этой причине в тебе сохраняется мальчик, который плакал тайком от родителей, и который был самым слабым в школе. Ты сохранил метки хилого подростка, которому не удавалось найти себе девушку, и который не смог проявить себя в каком-либо виде спорта. Ты не смог избавиться от шрамов, оставленных некоторыми несправедливыми действиями, которые совершили в течении твоей жизни. И что хорошего добавляет тебе это? 
   -         Кто тебе сказал, что это происходило в моей жизни?
   -         Мне известно. Это говорят твои глаза, и это не добавляет тебе абсолютно ничего. Лишь постоянное желание проявлять сострадание к самому себе, ибо ты был жертвой более сильных. Или перейти на противоположную сторону: обрядиться в тогу мстителя, готового ранить еще сильнее того, кто тебя ушиб. Тебе не кажется, что ты теряешь время?
   -         Я нахожу свое поведение гуманным.
   -         Действительно, оно гуманно. Но не умно и не благоразумно. С уважением относись к своему времени на Земле, и знай, что Бог всегда тебя прощал, и ты прости тоже.
    
    
   Взирая на толпу, собравшуюся на мой вечер автографов в торговом мега-центре на Елисейских полях, я размышлял: у скольких из этих людей такой же опыт, какой был у меня с моей женой?
   У очень немногих. Может, у одного или двоих.
   Работа над книгой – один из видов деятельности, требующих наибольшего в мире одиночества. Один раз в два года я сажусь за компьютер, заглядываю в неизвестное море своей души, замечаю в нем некие острова - идеи, которые развились и готовы к разработке. Тогда я сажусь в свою лодку по имени Слово, и решаю плыть к ближайшему острову. На пути противостою течениям, ветрам, бурям, но продолжаю грести, обессиленный, и уже сознающий, что острова, которого я намеревался достичь, больше нет на моем горизонте. 
   Пусть так, но повернуть назад нельзя, я должен продолжать во что бы то ни стало или окажусь затерянным посреди океана – и в этот момент мне приходит в голову целая серия ужасающих сцен, как провести остаток жизни, рассказывая о былых событиях или с горечью критикуя новых писателей, только потому, что у меня больше нет мужества публиковать свои новые книги. Разве моей мечтой не было стать писателем? Тогда я должен продолжать создание фраз, абзацев, глав, работая до самой смерти, не позволяя успеху, поражению, ловушкам парализовать меня. В противном случае, каков смысл моей жизни: возможность приобрести мельницу на юге Франции и посвятить себя заботе о саде? Выступать с лекциями, ибо легче говорить, нежели писать? Уйти из мира продуманно, таинственно, чтобы породить легенду, которая принесет мне много радости? 
   Побуждаемый этими пугающими мыслями, обнаруживаю силу и храбрость, о существовании которых не знал: они помогают мне рисковать неизвестной стороной моей души, я позволяю течению нести меня, и завершаю путь, ставя свою лодку на якорь у острова, на который меня отнесло. Провожу дни и ночи, описывая увиденное, спрашивая себя, почему я так поступаю, все время приговаривая, что усилие не стоит того, что мне уже не нужно никому ничего доказывать, что я уже достиг желаемого – и намного больше того, о чем мечтал. 
    
   И похоже, что процесс написания первой книги все время повторяется: просыпаюсь в девять утра, готовый сесть за компьютер сразу после кофе; читаю газеты, выхожу прогуляться, захожу в ближайший бар поговорить, возвращаюсь домой, смотрю на компьютер, обнаруживаю, что надо позвонить ряду людей, гляжу на компьютер, уже пора обедать, питаюсь, думая о том, что должен бы писать с 11 часов утра, но теперь надо поспать, просыпаюсь в пять часов пополудни, наконец, включаю компьютер, просматриваю электронные письма, и вспоминаю, что уничтожил свою связь с Интернетом, остается только пойти туда, где можно подключиться, в десяти минутах ходьбы от дома, но неужели до этого я не смогу хотя бы для очистки совести поработать хотя бы полчаса? 
   Начинаю писать из чувства долга – но вдруг «это» завладевает мною, и я не могу остановиться. Служанка зовет ужинать, прошу меня не прерывать, через час она снова зовет, я голоден, но напишу еще только одну строчку, одну фразу, одну страницу. Когда сажусь за стол, блюдо уже остыло, быстро ужинаю и возвращаюсь за компьютер – теперь уже больше не контролирую свои действия, остров постепенно раскрывается, меня подталкивают по его тропинкам, мне встречаются находки, о которых раньше я не думал и не мечтал. Пью кофе, потом еще, и в два часа ночи наконец перестаю писать, потому что устали глаза.
   Ложусь в постель, еще в течении часа делаю заметки для использования завтра в следующем абзаце, которые всегда доказывают свою полную бесполезность – они служат лишь для того, чтобы освободить голову к тому времени, как наступит сон. Обещаю себе, что завтра начинаю писать в 11 часов обязательно. А на следующий день повторяется то же самое – прогулка, беседы, обед, сиеста, чувство вины, злость на то, что нарушил связь с Интернетом, насилие над первой страницей и т.д. 
   И вдруг проходят две, три, четыре, одиннадцать недель, я понимаю, что близок к завершению, мною завладевает чувство пустоты и кого-то, кто закончил размещать в словах то, что должен был хранить для себя. Но теперь я должен добраться до последней фразы – и добираюсь. 
   Раньше, читая биографии писателей, я полагал, что они пытались приукрасить эту профессию, утверждая, что «книга пишется сама собой, а писатель – всего лишь дактилограф». Сегодня знаю, что это истинная правда, ибо никому не известно, почему течение уносит их на определенный остров, а не на тот, до которого они мечтали добраться. Начинается одержимое редактирование, сокращения, а когда уже не могу больше перечитывать одни и те же слова, посылаю рукопись издателю, который еще раз сверяет ее, и публикует. 
   И к моему постоянному удивлению, другие тоже были в поиске того же острова, и находили его в книге. Один читатель рассказывает другому, и таинственная цепь растягивается, а то, что писатель считал работой в одиночестве, превращается в мост, в лодку, в среду, в которой души перемещаются и сообщаются. 
   Начиная с этого момента, я уже не затерявшийся в буре человек: я встречаюсь с самим собой через моих читателей, осознаю написанное мной, вижу, что другие тоже понимают – но никогда раньше этого момента. В какие-то редкие мгновения, как в то, которое готово случиться совсем скоро, мне удается заглянуть некоторым из этих людей в глаза, и понять, что моя душа тоже не одинока. 
    
    
    
   В намеченный час я начал раздавать автографы. Быстрый контакт глаза в глаза, но возникает ощущение соучастия, радости, взаимного уважения. Рукопожатия, несколько писем, подарки, комментарии. Спустя девяносто минут прошу десятиминутный перерыв для отдыха, никто не возражает, а мой издатель (как это уже стало традиционным на моих вечерах автографов) приказывает принести фужер шампанского каждому ожидающему продолжения (я пытался привить эту традицию в других странах, но там всегда ссылаются на дороговизну французского шампанского и в конце концов подают минеральную воду, что, впрочем, тоже демонстрирует уважение к стоящим в очереди).
   Возвращаюсь к столу. Через два часа, вопреки тому, что должны думать наблюдающие это событие, я не чувствую усталости, но, напротив, полон энергии и мог бы продолжать эту работу до глубокой ночи. Между тем магазин закрыл двери, очередь заканчивается, внутри остаются сорок человек, которые превращаются в тридцать, двадцать, одиннадцать, пять, четыре, три, два… и вдруг наши глаза встречаются. Т
   -         Я дождался конца. Хотел быть последним, потому что у меня поручение.
   Не знаю, что и ответить. Смотрю в сторону – издатели, представители сбыта и торговцы книгами с энтузиазмом беседуют, скоро мы отправимся ужинать, выпивать, немного делиться настроением этого дня, рассказывать забавные истории, происходившие, пока я подписывал книги. 
   Раньше я никогда его не видел, но знаю, кто он. Беру из его рук книгу и пишу:
   «Михаилу, с любовью». 
   Не говорю ничего. Я не могу его потерять – а любое слово, любая фраза , любое резкое движение могут заставить его уйти и никогда не вернуться. В какую-то долю минуты понимаю, что он , и только он, спасет меня от благословения  – или проклятия – Захира, поскольку знает, где тот , и я наконец-то смогу задать вопросы, которые столько времени повторяются в моей душе. 
   -         Я хотел бы, чтобы вы знали, что с ней все в порядке. И, возможно, она прочла вашу книгу. 
   Подходят издатели, представители сбыта, торговцы книгами. 
   Они обнимают меня, говорят, что встреча удалась. Теперь надо расслабиться, выпить, потолковать об этом вечере. 
   -         Хотел бы пригласить этого читателя, - говорю я. – Он был в конце очереди и будет представлять многих читателей, которые были здесь с нами.
   -         Не могу. У меня дела. 
   И, повернувшись ко мне, говорит чуть испуганно: 
   -         Я пришел только затем, чтобы выполнить поручение.
   -         Какое поручение? – спрашивает один из продавцов.
   -         Он никогда никого не приглашает! - говорит мой издатель. - Ну же, давайте поужинаем вместе!
   -         Благодарю, но я участвую по четвергам в одной встрече.
   -         В котором часу?
   -         Через два часа.
   -         А где?
   -         В одном армянском ресторане. 
   Мой водитель-армянин спрашивает, в каком именно, и сообщает, что это находится всего в пятнадцати минутах езды от того места, где мы будем ужинать. Все хотят мне угодить: они думают, что если я кого-то приглашаю, то этот человек должен быть доволен и рад оказанной ему чести, а все остальное может отложить на другой день. 
   -         Как вас зовут? – спрашивает Нина.
   -         Михаил.
   -         Михаил – я вижу, что Нина поняла все, - вы побудете с нами не менее часа; ресторан, в котором мы поужинаем, здесь близко. Потом шофер отвезет вас туда. Но если хотите, мы отменим наше резервирование и поедем все вместе ужинать в армянский ресторан, и так вам будет удобнее. 
   Я не устаю его разглядывать. Он не особо красив и не особо страшен. Не высок и не низок. Одет в черное, просто и элегантно – а под элегантностью я понимаю полное отсутствие клеймен или лейблов. 
   Нина берет его под руку и ведет к выходу. У торговца еще остается стопка книг читателей, которые не смогли придти. Я должен был на них расписаться, но обещаю зайти на следующий день. Колени у меня трясутся, сердце отчаянно бьется, и тем не менее, я должен притворяться, что все в порядке, что я доволен успехом, что заинтересован в том или ином мнении. Мы пересекли проспект Елисейских полей, солнце заходит за Триумфальную арку, и я почему-то осознаю, что это - знак, некий хороший знак. 
   Если сумею совладать с ситуацией. 
   Отчего мне хочется с ним поговорить? Сотрудники издательства продолжают со мной беседовать, я автоматически отвечаю, никто не замечает, что я нахожусь далеко, не понимая причину приглашения к себе за стол человека, которого должен бы ненавидеть. Желаю обнаружить, где находится Эстер? Желаю отомстить этому парню, такому неуверенному, такому потерянному, который, несмотря на это, смог отдалить от меня любимого мной человека? Желаю доказать самому себе, что я лучше, намного лучше его? Желаю подкупить, обольстить его, чтобы он уговорил мою жену вернуться?
   Не могу ответить ни на один из этих вопросов, и это не имеет ни малейшего значения. До сих пор единственной фразой, которую я произнес, было «я хотел бы, чтобы вы поужинали с нами». Я уже много раз воображал эту сцену: встретить его, схватить за шею, дать ему зуботычину, унизить в глазах Эстер; или получить трепку, и заставить Эстер увидеть, что я борюсь за нее и страдаю. Воображал сцены агрессии или притворного равнодушия, публичного скандала, - но ни разу в мою голову не пришла фраза: «я хотел бы, чтобы вы поужинали с нами». 
   Хватит вопросов о моем поведении, мне необходимо лишь следить за Ниной, которая на несколько шагов идет впереди меня, держа Михаила под руку, как влюбленная. Она не должна его отпускать, и в то же время я спрашиваю себя, отчего это она помогает мне таким образом, зная, что встреча с этим парнем может также означать обнаружение места пребывания моей жены.
   Приехали. Михаил настоял на том, чтобы сесть далеко от меня, возможно, желая избежать параллельных разговоров. Веселье, шампанское, водка и икра, я заглядываю в меню и с ужасом обнаруживаю цену каждого приносимого на стол компота: только на закуски торговец книгами тратит около тысячи долларов. Идет общий разговор, Михаила спрашивают о вечере автографов, он говорит, что ему понравилось, расспрашивают о книге, он отвечает, что она очень понравилась. Тут же о нем забывают, и все внимание обращено на меня – доволен ли я, была ли очередь организована так, как я хотел, хорошо ли сработала команда, обеспечивавшая безопасность. Мое сердце продолжает отчаянно биться, но мне удается сохранять видимость спокойствия, поблагодарить за все, за безупречное планирование и проведение мероприятия. 
   Через полчаса беседы и многих рюмок водки я заметил, что Михаил расслабился. Он не в центре внимания, ему не нужно ничего говорить, достаточно еще немного потерпеть, а потом можно уйти восвояси. Знаю, что он не солгал о ресторане, и теперь у меня есть след. Значит, моя жена по-прежнему в Париже! Я должен быть любезным, попытаться завоевать его доверие, первоначальная напряженность исчезла. 
   Проходит один час. Михаил смотрит на часы и я вижу, что он уйдет. Я должен сделать что-то, и немедленно. Хотя каждый раз, когда гляжу на него, чувствую себя все более ничтожным, и все меньше понимаю, как это Эстер променяла мня на кого-то, кажущегося столь далеким от действительности (она упоминала, что он обладает «магической» силой), и хотя очень трудно изображать непринужденность, беседуя со своим врагом, я должен что-то предпринять. 
   - Давайте побольше узнаем о нашем читателе, - обращаюсь к сидящим за столом, которые немедленно умолкают. – Он здесь, и скоро ему придется уйти, а он почти ничего не сказал о своей жизни. Чем вы занимаетесь?
             Михаил, несмотря на выпитую водку, кажется, протрезвел. 
   -         Я организую встречи в армянском ресторане. 
   -         Что это значит?
   -         Что я рассказываю истории на сцене. И позволяю слушателям тоже рассказывать их истории. 
   -         Я делаю то же самое в моих книгах. 
   -         Знаю. Именно это заставило меня сблизиться…
   Сейчас скажет, кто он такой! 
   -         Вы родились здесь? – спрашивает Нина, мгновенно перебив продолжение фразы («… сблизиться с вашей женой)».
   -         Я родился в Казахстане. 
   Казахстан. У кого хватит храбрости спросить, где находится Казахстан?
   -         Где находится Казахстан? – спрашивает представитель сбыта.
   Блаженны, кто не страшатся скрывать то, чего не знают. 
   -         Я ожидал этого вопроса, - теперь глаза Михаила выражают некоторую радость. – Всякий раз, когда говорю, что родился там, через десять минут начинают утверждать, что я родом из Пакистана, Афганистана. Моя страна - в Центральной Азии. Она насчитывает всего 14 миллионов жителей на территории во много раз большей, чем Франция с ее 60 миллионами человек. 
   -         Иными словами, там никто не жалуется на нехватку пространства, - смеясь, комментирует мой издатель. 
   -         Это место, где на протяжении XX века никто не мог жаловаться ни на что. Сначала, когда коммунистический режим покончил с частной собственностью, скот оказался покинутым в степях, и 48,6% жителей умерли от голода. Понимаете? Почти половина населения моей страны вымерла от голода в 1932-1933 годах.
   За столом воцарилась тишина. Однако трагедии мешают празднованиям, и один из присутствующих меняет тему. Между тем я настаиваю, чтобы «читатель» продолжал рассказывать о своей стране. 
   -         Как выглядит степь? – спрашиваю его. 
   -         Это гигантские равнины почти без растительности, вам должно быть известно. 
   Мне-то известно, но была моя очередь о чем-нибудь спросить, поддержать разговор. 
   -         Я кое-что вспомнил о Казахстане, - заявляет мой издатель. – Некоторое время назад получил рукопись одного писателя, живущего там, который описывает атомные испытания, проведенные в степи. 
   -         У нашей страны кровь и в ее земле, и в ее душе. Изменилось даже то, что не могло измениться, и мы будем платить за это на протяжении жизни многих поколений. Мы добились исчезновения целого моря. 
   -         Никто не может заставить море исчезнуть, - на этот раз вмешивается Нина. 
   -         Мне 25 лет, и потребовалось лишь это время, всего одно поколение, чтобы вода, находившаяся там тысячи лет, превратилась в пыль. Правители коммунистического режима решили изменить течение двух рек – Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, чтобы можно было орошать некоторые плантации хлопчатника. Они не достигли своей цели, но было уже слишком поздно – большая часть обрабатываемой земли превратилась в пустыню. 
   «Нехватка воды полностью изменила местный климат. В наши дни гигантские песчаные бури развеивают 150 тысяч тонн соли и пыли ежегодно. Пятьдесят миллионов человек в пяти странах пострадали от этого безответственного – но необратимого - решения советских бюрократов. Немногая оставшаяся вода загрязнена и служит источником всех видов болезней». 
   Я мысленно записывал сказанное им. Могло пригодиться для какой-нибудь из моих лекций. Михаил продолжал говорить, и в его тоне не было ничего экологического, но было трагическое. 
   -         Мой дед рассказывает, что Аральское море в древности называлось Синим морем из-за цвета его воды. Сегодня ничего больше нельзя выращивать, но все равно люди не хотят покидать свои дома и переселяться: они все еще мечтают о волнах, рыбе. 
   -         А атомные взрывы действительно были? – настаивает мой издатель.
   -         Думаю, что все, кто родились в моей стране, знают, что испытала ее земля, ибо у каждого казаха его земля – у него в крови. На протяжении 40 лет равнины сотрясались от взрывов ядерных и термоядерных бомб, всего их было 456 до 1989 года, незадолго до обретения страной своей независимости. Из этих взрывов 116 были произведены в открытом пространстве, суммарной мощностью в 2500 раз больше бомбы, сброшенной на японский город Хиросиму во время Второй мировой войны. Результат - тысячи людей были заражены радиацией, рак легких, а тем временем тысячи детей рождались с дефектами двигательного аппарата, отсутствием конечностей или с психическими проблемами. 
   Михаил посмотрел на часы.
   -         Теперь, если позволите, я должен идти. 
   Половина сидящих за столом выражает сожаление, - беседа становилась интересной. Другая половина довольна: абсурдно говорить о печальных и далеких вещах в приближающуюся такую радостную ночь. 
   Михаил прощается со всеми кивком головы и обнимает меня. Не потому, что испытывает ко мне особую симпатию, а чтобы прошептать: 
   -         Как я уже сказал, с ней все в порядке. Не беспокойтесь. 
    
     
   - Не беспокойтесь, сказал он мне! Отчего бы мне волноваться: из-за женщины, которая меня бросила? Вынудившей меня подвергнуться допросу в полиции, появиться на первых страницах скандальных газет и журналов, страдать денно и нощно, почти лишиться друзей и…
    
   -         …и написать «Время раздирать, и время сшивать». Но послушай, мы же взрослые, уже пожившие люди, давай не будем заниматься самообманом: ясно, что ты хотел бы знать, как она там.
   «И более того, ты хотел бы ее увидеть». 
   -         Если тебе это известно, зачем же ты помогла мне с ним встретиться? Теперь у меня есть след: он появляется по четвергам в неком армянском ресторане. 
   -         Прекрасно. Иди по этому следу. 
   -         Ты меня больше не любишь?
   -         Сильнее, чем вчера, и меньше, чем завтра, как гласит одна из почтовых открыток, которые мы покупаем в магазинах канцтоваров. Да, я люблю тебя. По правде говоря, влюблена страстно, подумываю перебраться сюда, в эту гигантскую и полупустую квартиру, - а как только затрагиваю эту тему, перебираешься ты… на другую тему. Но несмотря на это, я переступаю через свое самолюбие и намекаю, что было бы важно жить вместе, однако слышу в ответ, что пока рано, и думаю, что, видно, ты чувствуешь, что можешь потерять меня, как потерял Эстер, или лишиться своей свободы, боишься остаться и одиноким, и вдвоем – словом, наши отношения – это полное безумие. Но поскольку ты спросил, вот тебе ответ: я очень тебя люблю. 
   -         Тогда зачем же ты так поступила?
   -         Затем, что не могу постоянно сосуществовать с призраком жены, которая ушла без объяснений. Прочитав твою книгу, я поняла значение этой женщины в твоей жизни. Полагаю, что только когда ты найдешь ее, когда этот вопрос решится, твое сердце действительно сможет стать моим. 
   «Именно это случилось с моим соседом: я была с ним достаточно близка, чтобы разглядеть, сколь труслив он в наших отношениях, как он никогда не брал на себя то, чего так желал, но считал слишком опасным иметь. Ты много раз говорил, что абсолютной свободы не существует: есть лишь свобода выбора чего-то, и с этого момента – обязательство выполнить свое решение. Чем ближе я становилась своему соседу, тем больше восхищалась тобой, мужчиной, который предпочел любить бросившую его женщину, не желающую больше о нем знать. Не только предпочел, но и решил сделать это достоянием публики. Вот отрывок из твоей книги, который я знаю наизусть: 
           «Когда мне было нечего терять, я получил всё. Когда перестал быть тем, кем был, обрел самого себя. Когда познал унижение и несмотря на это, продолжал путь, понял, что был свободен в выборе своей участи. Не знаю, болен ли я, была ли моя женитьба сном, который я не сумел истолковать, пока он длился. Зато знаю, что могу без нее жить, но хотел бы ее встретить снова, чтобы сказать то, что никогда не говорил, пока мы были вместе: я люблю тебя больше, чем самого себя. Если сумею это сказать, то смогу идти дальше с миром, ибо эта любовь меня вознаградила». 
   -         Он сказал мне, что она, должно быть, это прочла.
   -         Даже если это так, для того, чтобы ты оставался моим, нужно, чтобы ты ее отыскал и сказал ей это в лицо. Вероятно, это невозможно, она больше не хочет видеть тебя - но попытаться надо. Я освобожусь от «идеальной женщины», а ты избавишься от наваждения – Захира, как ты это называешь.
   -         Ты смелая. 
   -         Нет, мне страшно. Но у меня нет выбора.
    
    
    
   На следующее утро я пообещал себе, что не буду пытаться узнать место пребывания Эстер. В течение двух лет я неосознанно предпочитал верить, что ее вынудили уйти, что ее похитила или подвергла шантажу террористическая группировка. Но теперь, узнав, что она жива и с ней все в полном порядке, (как мне сказал этот парень), к чему упорно пытаться снова увидеть ее? У моей бывшей жены было право на поиск счастья, и я должен уважать ее решение. 
   Эта мысль продлилась чуть больше четырех часов: ближе к вечеру я пошел в церковь, поставил свечку, и снова дал обещание, на этот раз – священным, ритуальным образом: попытаться найти ее. Нина права, я уже достаточно взрослый, чтобы продолжать заниматься самообманом, делая вид, что это меня не интересует. Я уважал ее решение уйти прочь, однако тот же самый человек, который так помог мне построить мою жизнь, почти уничтожил меня. Она всегда была стойкой: почему же на этот раз сбежала, как вор под покровом ночи, не заглянув своему мужу в глаза и не объяснив причину? Нина права, мы достаточно взрослые люди, чтобы действовать и выдерживать последствия наших действий: поведение мое жены (поправка: бывшей жены) не сочеталось с нею самой.  
   Оставалась еще неделя – целая вечность для подобной театральной пьесы, и мне требовалось заполнить время. В последовавшие дни я согласился на интервью, на которые никогда бы не согласился, написал несколько статей для газеты, позанимался йогой, медитацией, прочел книгу об одном русском художнике, еще одну – о преступлении в Непале, написал два предисловия и выдал четыре рекомендации для издателей, которые постоянно просили меня об этом, а я всегда отказывал. 
   И все-таки оставалось еще много времени, и я воспользовался им, чтобы оплатить некоторые счета Банка Одолжений – приняв приглашение на ужины, краткие лекции в школах, в которых учились дети моих друзей, нанес визит в гольф-клуб, провел импровизированный вечер автографов в книжном магазине одного друга на проспекте Сюффрэн ( о чем оповещал в течении трех дней плакат на витрине, а удалось собрать максимум 20 человек). Моя секретарша сказала, что я, видимо, был очень доволен, поскольку уже давно она не видела меня таким активным: я ответил, что, когда твоя книга в списке самых продаваемых, то это побуждает работать еще больше. 
   В ту неделю я не сделал лишь двух вещей: не прочел рукописи – по мнению моих адвокатов, тексты необходимо немедленно возвращать по почте заказным отправлением, иначе я подвергался риску, что кто-нибудь заявит, будто я воспользовался его сюжетом (а я никогда не мог понять, зачем мне присылают рукописи, ведь в конце концов, я – не издатель). 
   И не поискал в атласе, где находится Казахстан, хотя и понимал, что для завоевания доверия Михаила необходимо знать побольше о его происхождении. 
    
    
    
   Посетители терпеливо дожидаются, пока отроют дверь в салон в глубине ресторана. Ничего общего с шармом баров Сен-Жермен-де-Пре, никаких чашечек кофе с маленьким стаканом воды; хорошо одетые и разговорчивые люди. Ничего общего с элегантностью театральных фойе, ничего общего с магией представлений по всему городу в маленьких бистро с их артистами в постоянном ожидании появления когда-нибудь крупного импресарио, который обнаружит их гениальность и пригласит выступать в большом культурном центре.
   Откровенно говоря, мне непонятно, почему здесь столько народа: я никогда не встречал упоминания об этом заведении в специализирующихся на развлечениях и культурных событиях журналах. 
    
   Пока ожидаю, беседую с хозяином – и обнаруживаю, что он собирается вскоре использовать все помещение своего ресторана. 
   -         С каждой неделей публики все больше, - говорит он. – Поначалу я согласился по просьбе одной журналистки, и салон редко используется по четвергам. Теперь в ожидании они пользуются случаем поужинать, и пожалуй, это приносит самый большой доход за неделю. Опасаюсь только одного: что это секта. Как вам известно, законы здесь очень строгие. 
   Да, мне известно, и были даже некоторые, намекавшие, что мои книги связаны с опасным течением мысли, религиозной проповедью, несовместимой с общепринятыми ценностями. Франция, столь либеральная практически ко всему, испытывала некую разновидность паранойи в отношении всего того, что выходило бы за рамки общепринятых религий. Недавно опубликован пространный доклад о «промывании мозгов», которое практиковали в отношении беспечных людей. Словно люди умеют выбирать всё – школу, университет, зубную пасту, автомобили, фильмы, - но в области веры позволяют легко манипулировать собой. 
   -         Как это рекламируется? - спрашиваю я.
   -         Не имею ни малейшего представления. Если б знал, то использовал бы этого же специалиста для продвижения моего ресторана. 
   И только дабы развеять любое сомнение, поскольку не знает, кто я такой: 
   - Никакая это не секта, могу ручаться. Это артисты.
    
   Дверь в салон открывается, толпа входит – оставив по 5 евро в корзинке у входа. Внутри безучастно стоят на сцене два парня, а также две девушки в белых широких юбках на обручах, создающих широкую окружность вокруг туловища. Кроме этих четверых, там также мужчина постарше, с барабаном в руках, и женщина с огромной бронзовой тарелкой с побрякушками по краям; каждый раз, когда она нечаянно встряхивает свой инструмент, слышатся звук металлического дождя. 
   Один из юношей – Михаил, теперь совсем не тот парень, которого я встретил на моем вечере автографов: его глаза, уставившиеся в пустую точку пространства, блестят по-особому. 
   Зрители рассаживаются на стульях по всему залу. Юноши и девушки одеты так, что, встреть я их на улице, принял бы за анархистов. Менеджеры или чиновники среднего возраста с супругами. Двое-трое детей девяти или десяти лет, которых, наверное, привели родители. Немногие пожилые люди – им, видимо, пришлось приложить немалые усилия, чтобы добраться сюда, ведь ближайшая станция метро находится в пяти кварталах. 
   Выпивают, курят, громко беседуют, будто на сцене никого нет. Вскоре разговоры становятся все громче, слышится частый хохот, атмосфера веселая и праздничная. Секта? Разве если только братство курильщиков табака. Тревожно поглядываю по сторонам, мне мерещится Эстер в каждой из присутствующих женщин, но, приблизившись, убеждаюсь, что это не она – иногда абсолютно не похожая внешне на мою супругу (ну что я никак не привыкну говорить «моя бывшая супруга»?). 
   Спрашиваю одну из хорошо одетых женщин, что здесь происходит. Похоже, ей не хватает терпения для ответа – она смотрит на меня, как на новичка, нуждающегося в обучении познанию тайн жизни. 
   - Любовные истории, - говорит она. – Истории и энергия. 
             Истории и энергия. Лучше не настаивать, хотя женщина и выглядит абсолютно нормальной. Собираюсь спросить кого-нибудь другого, но предпочитаю помолчать – скоро и так узнаю сам. Некий господин рядом со мной глядит на меня и улыбается:
             - А я читал ваши книги. И, конечно, знаю, отчего вы здесь. 
             Я испугался: может, ему известно о связи Михаила с моей женой – и тут я снова должен себя поправить – о связи между одним из мужчин на сцене и моей бывшей супругой? 
   -         Такому автору, как вы, известны Тенгри. Они напрямую связаны с тем, что вы именуете «воинами света». 
   -         Конечно, - отвечаю с облегчением. 
   А сам думаю: никогда не слыхал об этом.
   Через двадцать минут, когда в зале из-за сигаретного дыма уже почти нельзя продохнуть, раздается звон металлической тарелки с побрякушками по краям. Разговоры прекращаются, как по мановению волшебной палочки. Магическим образом состояние полной анархии приобретает, кажется, религиозную ауру: и сцена, и партер умолкают, и можно расслышать лишь звук, исходящий от расположенного рядом ресторана. 
   Михаил, по-прежнему вглядывающийся в невидимую точку перед собой, и пребывающий словно в трансе, начинает:
   - Гласит монгольская легенда о сотворении мира: 
   Явился дикий пес серо-голубого окраса
   Чья судьба была ниспослана небом. 
   Жена его была косулей.
   Голос его изменился, стал более женственным и в то же время более уверенным.
   - И так начинается еще одна любовная история. Дикий пес с его храбростью, силой, а косуля с ее нежностью, интуицией, грациозностью. Охотник и добыча встречаются и влюбляются. По законам природы, один должен был уничтожить другую, но в любви нет ни добра, ни зла, нет ни созидания, ни разрушения, а есть только порыв. И любовь изменяет законы природы. 
             Он делает жест рукой, и все четверо вращаются вокруг своей оси. 
   - В степях, откуда я пришел, дикая собака – это животное-самка. Чувственное, способное охотиться, ибо способно следовать своему инстинкту, и в то же время – робкое. Вместо грубой силы применяет стратегию. Храброе и осторожное, быстрое. В одну секунду выходит из состояния полной расслабленности в напряженный порыв для достижения своей цели. 
   А косуля? - подумалось мне, поскольку я привык сочинять истории. Михаил тоже привык их рассказывать, и поэтому ответил на вопрос, повисший в воздухе:
   - У косули – мужские свойства: быстрота, понимание земли. Оба путешествуют в своих символических мирах, и две невероятности становятся возможными, а поскольку преодолевают свою сущность и свои преграды, также делают мир возможным. Такова монгольская легенда: из различных сущностей рождается любовь. Из противоречия любовь возможна. В противостоянии и преобразовании любовь сохраняется. 
             «Нам дана жизнь. Миру многого стоило дойти туда, где он сейчас находится, мы организовались наилучшим из всех возможных образов; мир не идеален, но это нечто, с чем можно сосуществовать. Между тем чего-то не хватает – а всегда чего-то не хватает, и именно поэтому мы собрались здесь этим вечером: чтобы каждый из нас помог другим немного подумать о смысле своего бытия. Рассказывая бессмысленные истории, отыскивая факты, которые не укладываются в распространенный способ восприятия действительности, до тех пор, пока, вероятно, через одно или два поколения сможем открыть иной путь. 
             «Написав «Божественную комедию», итальянский поэт Данте сказал: в тот день, когда человек позволит появиться подлинной любви, столь упорядоченные вещи превратятся в беспорядок и раскачают все то, что мы считаем правильным, истиной». Мир станет подлинным, когда человек сумеет любить, а до тех пор мы будем жить, полагая, что познали любовь, но не имея мужества смело встретить ее такой, как она есть. 
             «Любовь – необузданная сила. Когда пытаемся ее контролировать, она нас разрушает. Когда пытаемся взять ее в плен, она превращает нас в рабов. Когда пытаемся ее понять, она превращает нас в заблудших и сбитых с толку. 
             «Эта сила находится на земле, дабы доставлять нам радость, дабы приблизить нас к Богу и нашему ближнему: но, несмотря на это, из-за того, как мы сегодня любим, у нас час тревоги приходится на каждую минуту cпокойствия». 
             Михаил сделал паузу. Странная металлическая тарелка снова издала звуки. 
   - Давайте не будем рассказывать любовные истории, как мы обычно делаем это по четвергам. Давайте расскажем истории о нелюбви. Посмотрим, что находится на поверхности, а затем понемногу поймем, что внизу: пласт, где сосредоточены наши обычаи, наши ценности. А когда сможем преодолеть этот пласт, обнаружим там себя. Кто начнет?
             Несколько человек подняли руку. Он указал на девушку арабской внешности. Она повернулась к одинокому мужчине по другую сторону зала. 
   - С вами случалось быть импотентом в постели с женщиной?
   Все рассмеялись. Мужчина, однако, избежал прямого ответа. 
   - Вы спрашиваете об этом, потому что ваш возлюбленный – импотент? 
             Все снова засмеялись. То, что я опять заподозрил, пока выступал Михаил – происходило формирование новой секты – забылось вновь. Полагаю, что на собраниях сект никто не курит, не пьет и не задает вызывающих стеснение вопросов о сексуальной активности своего ближнего. 
             - Нет, - твердо сказала девушка. – Однако с ним это уже случалось. Знаю, что если бы вы восприняли мой вопрос всерьез, то ответом было бы: «да, со мной случалось». Все мужчины всех культур и всех стран, независимо от любви или сексуальной привлекательности женщины, бывали импотентами, и нередко с наиболее желанным человеком. Это нормально. 
             Да, нормально, и такой ответ дал мне один психиатр, когда я решил, что у меня проблема. 
   - Между тем, история, которую нам рассказали, следующая: все мужчины всегда достигают эрекции, - продолжала девушка. – А когда не достигают, то считают себя неспособными, и женщины внушают себе, что они недостаточно привлекательны, чтобы заинтересовать их. Поскольку эта тема – табу, мужчина не обсуждает ее со своими друзьями. Произносит женщине знаменитую фразу: «это случилось со мной впервые». Он стыдится самого себя, и в большинстве случаев отдаляется от женщины, с которой мог бы иметь прекрасную связь, если бы дал себе второй, третий или четвертый шанс. Если бы больше доверял отношению друзей, если бы говорил правду, то обнаружил бы, что он – не уникален. Если бы больше полагался на любовь женщины, то не чувствовал бы себя униженным. 
             Раздаются аплодисменты. Снова зажжены сигареты, будто многие присутствующие – женщины и мужчины – почувствовали большое облегчение. Михаил указывает на господина с внешностью менеджера транснациональной компании. 
   -         Я – адвокат, занимаюсь судебными процессами спорных разводов. 
   -         А что такое спорный развод? – спрашивает кто-то из слушателей. 
   -         Это когда один из двоих не соглашается, - отвечает адвокат, разозленный тем, что его перебили, с таким видом, словно находит абсурдным незнание столь простого слова. 
   -         Продолжайте, - говорит Михаил властно, чего я никак не подозревал в парне, встреченном на моем вечере автографов. Адвокат повинуется: 
   -         Сегодня я получил доклад фирмы «Человеческие и правовые ресурсы», базирующейся в Лондоне. В нем говорится следующее: 
   «А) две трети сотрудников той или иной компании имеют какой-либо вид чувственной связи. Только представьте себе! Это значит, что в офисе, где работают трое, двое из них в конце концов вступят в некий вид интимной связи. 
   «Б) 19% сотрудников доходят до того, что из-за этого бросают работу, 40% сохраняют отношения, длящиеся более трех месяцев, а в некоторых профессиях, требующих длительного пребывания за пределами дома, по меньшей мере восемь из каждых десяти человек в конечном итоге спутываются между собой. Разве в такое легко поверить? 
   - Поскольку речь идет о статистике, этому нужно верить! – комментирует один из молодых людей, одетых, как участники опасной группы штурмовиков. – Все мы верим статистике! Это значит, что моя мать, видимо, изменяет моему отцу, а вина-то не ее, а статистики! 
   Снова закуривают сигареты, снова испытывают облегчение, будто там, в той аудитории, люди выслушивали то, что всегда боялись услышать, и это освобождало их от какого-то чувства тревоги. Я подумал об Эстер и Михаиле: «в профессиях, требующих долгого отсутствия дома – восемь из десяти человек». 
   Подумал и о себе, о многих случаях, когда это тоже происходило. В конце концов, это статистика, и мы не одиноки.
   Рассказывают и другие истории – о ревности, покинутых, депрессии, - но я больше не уделяю этому внимания. Мой Захир вернулся со всей своей силой – я нахожусь в одном зале с человеком, похитившим мою жену, хотя в какой-то миг мне показалось, что я занимаюсь групповой терапией. Мой сосед, узнавший меня, спросил, нравится ли мне это. На какой-то момент он отвлек меня от моего Захира, и я с удовольствием ответил: 
   -         Мне непонятна цель этого. Смахивает на группу по оказанию взаимной помощи, вроде анонимных алкоголиков или консультантов по семейным проблемам. 
   -         А разве то, что вы слышите, нереально?
   -         Может быть. Но, повторяю: какова цель этого?
   -         Это – не самая важная цель вечера, а всего лишь способ избежать чувство одиночества. Пересказывая наши жизни в присутствии всех, мы в конце концов обнаруживаем, что большинство людей пережило то же самое. 
   -         А каков практический результат?
   -         Поскольку мы не одиноки, то знаем лучше, куда нас заносит, и меняем курс. Но, как я уже говорил, это лишь интервал между сказанным мальчиком вначале и моментом обращения к энергии. 
   -         Кто такой этот мальчик? 
   Беседу прерывают звуки металлической тарелки.
   - Сеанс медитации завершен. Переходим к обряду. 
             На этот раз говорил старик с барабаном.
             - А теперь – чувство, увенчивающее всё, и преобразующее всё. Для тех, кто здесь сегодня впервые, этот танец развивает нашу способность воспринимать Любовь. Любовь – единственное, что в состоянии задействовать ум и творчество, нечто, что нас очищает и освобождает. 
             Сигареты погашены, звон стаканов прекратился. Странная тишина вновь опускается на зал, и одна из девушек возносит молитву.
             - Богородица, мы будем танцевать в твою честь. Да позволит наш танец нам взлететь ввысь. 
             Она сказала «богородица» или я не расслышал? Нет, точно, она сказала «богородица».
             Другая девушка зажигает четыре свечных канделябра, и свет в зале гасят. Четыре фигуры в белом одеянии, пышных юбках, спустились со сцены и смешались с партером. В течении почти получаса второй парень с голосом, который, казалось, исходил из его живота, выводил заунывную, повторяющуюся песню, но которая, как ни странно, заставила меня немного забыть о Захире, расслабиться, ощутить что-то вроде сонливости. Даже ребенок, сновавший из стороны в сторону во время всего «пересказа любви», теперь присмирел, неотрывно глядя в сторону сцены. У некоторых из присутствующих глаза закрыты, другие созерцают пол или какую-то неподвижную, невидимую точку, как это делал – я заметил – Михаил. 
             Когда певец закончил, раздались звуки ударных инструментов – все той же металлической тарелки с побрякушками и барабана – в ритме, очень похожем на те, что я привык слышать на религиозных церемониях, пришедших из Африки. 
             Фигуры в белых одеждах кружатся вокруг своей оси, и зрители в этом переполненном зале расступаются, чтобы пышные юбки могли очерчивать движения в воздухе. Музыкальные инструменты наращивают темп, четверка кружится все быстрее, издавая звуки, не соответствующие ни одному знакомому языку – словно разговаривают непосредственно с ангелами или с «богородицей», как это было сказано. 
   Книга из электронной библиотеки сайта http://ki-moscow.narod.ru
             Мой сосед встал и тоже принялся танцевать и бормотать непонятные фразы. Десять или одиннадцать человек в партере делают то же самое, тогда как остальные наблюдают со смешанным чувством почтения и восхищения. 
    
             Не ведаю, сколько времени длился тот танец, но звуки музыкальных инструментов, казалось, следовали биению моего сердца, и появилось безмерное желание отдаться музыке, произносить странные слова, делать телодвижения – потребовалось сочетание самоконтроля и ощущения нелепости, чтобы не начать кружиться, как безумный, вокруг своей оси. Тем временем, как никогда прежде, фигура Эстер, моего Захира, казалась стоящей передо мной, улыбающейся, требующей, чтобы я восславил «богородицу». 
             Я боролся с собой, чтобы не присоединиться к этому не известному мне ритуалу, болел за скорейшее завершение всего этого, пытался сосредоточиться на моей цели – побеседовать с Михаилом, заставить его отвести меня к моему Захиру – пока не почувствовал, что невозможно оставаться неподвижным. Я встал со стула и, пока осторожно и робко пытался сделать первые движения, музыка неожиданно умолкла. 
             В салоне, освещенном лишь свечами, слышалось только прерывистое дыхание танцевавших. Понемногу и эти звуки затихли, снова включился свет, и всё, казалось, вернулось к обычной обстановке. Я заметил, что стаканы снова наполняются пивом, вином, водой, прохладительными напитками, дети опять начали бегать и кричать, и вскоре все были заняты беседами, словно ничего, абсолютно ничего необычного не произошло. 
             - Пора заканчивать нашу встречу, - сказала девушка, которая зажигала свечи. – Альма (душа. – Прим. перев.) расскажет заключительную историю. 
             Альмой звали женщину, игравшую на металлической тарелке. Она говорила с акцентом человека, пожившего на Востоке. 
   - У хозяина был буйвол. Его широко расставленные рога внушали мысль, что, если удастся сесть между ними, то это все равно, что восседать на троне. Однажды, когда животное потеряло бдительность, он подошел к нему и осуществил свою мечту. В тот же миг буйвол встал и далеко отшвырнул его. 
   «Жена его, увидав такое, принялась плакать.
   «Не плачь», молвил хозяин, как только смог придти в себя. «Я пострадал, но одновременно исполнил свое желание». 
   Люди начали выходить. Я спросил своего соседа, что он почувствовал. 
   - Вам это известно. Вы пишете об этом в своих книгах. 
   Мне не было известно, но нужно было схитрить. 
   - Может, и знаю. Но хочу быть уверен. 
   Он взглянул на меня как на невежду, и впервые усомнился, тот ли это писатель, с которым, как он считал, был знаком. 
   - Я находился в контакте с энергией Вселенной, - ответил он. – Бог прошествовал по моей душе. 
   И он вышел, чтобы не пришлось пояснять, что он имел в виду. 
   В опустевшем зале оставались лишь четверо актеров, двое музыкантов и я. Девушки отправились в женскую туалетную комнату, наверное, переодеться. Мужчины сняли белые одежды прямо в салоне, и надели обычную одежду. Сразу же принялись укладывать канделябры и музыкальные инструменты в два чемодана. 
   Господин постарше, игравший на барабане во время церемонии, начал подсчитывать деньги, а затем разделил их на шесть равных стопок. Думаю, что только в этот момент Михаил заметил мое присутствие. 
   -         Я ожидал увидеть вас здесь. 
   -          И, мне кажется, вы знаете причину этого.
   -         Позволив божественной энергии пройти через мое тело, я знаю причину всего. Знаю причину любви и войны. Знаю, отчего мужчина ищет любимую женщину. 
   Я снова почувствовал себя идущим по лезвию бритвы. Если ему известно, что я нахожусь здесь из-за моего Захира, то он также знает, что это представляет угрозу их отношениям.
   - Мы можем поговорить как два порядочных человека, борющихся за что-то, что стоит свеч? 
   Было видно, что Михаил слегка колеблется. Я продолжил:
   -         Знаю, что буду бит, как тот хозяин, пожелавший усесться между рогами быка: но думаю, что заслуживаю этого. Заслуживаю за причиненную, пусть и неосознанно, боль. Не верю, что Эстер покинула бы меня, если бы я уважал ее любовь. 
   -         Вы ничего не понимаете, - сказал Михаил. 
   Эта фраза меня разозлила. Как это 25-летний мальчишка может заявлять пожившему, страдавшему, испытанному жизнью мужчине, что он ничего не понимает? Но мне нужно было себя контролировать, унизить, сделать все необходимое: я больше не мог по-прежнему жить с призраками, не мог позволить, чтобы над всей моей вселенной по-прежнему господствовал Захир. 
   -         Может, мне действительно непонятно: именно поэтому я и здесь. Чтобы понять. Чтобы освободиться через понимание случившегося. 
   -         Вы всё понимали очень хорошо, и вдруг перестали понимать; во всяком случае, именно это мне рассказала Эстер. У всех мужей наступает момент, когда они начинают принимать супругу за часть мебели и предметов домашнего обихода. 
   Соблазнительно было ответить: «в таком случае, мне хотелось бы, чтобы она сказала это сама. И чтобы предоставила шанс исправить мои ошибки». Но более осторожная фраза вылетела из моего рта: 
   -         Не думаю, что это именно так. Вы читали мою книгу, побывали на моем вечере автографов, так как знаете, что я переживаю, и хотели успокоить меня. Мое сердце все еще разбито вдребезги: вы когда-нибудь слыхали о Захире? 
   -         Я воспитан на мусульманской религии. Мне знакома идея Захира. 
   -         Так вот, Эстер занимает все пространство моей жизни. Я полагал, что если напишу о своих чувствах, то освобожусь от ее присутствия. Сегодня я люблю ее спокойнее, но мне не удается думать о чем-то другом. Прошу вас об одолжении: сделаю все, что пожелаете, но я нуждаюсь в вашем объяснении, почему она исчезла таким образом. Как вы сами сказали, я ничего не понимаю.
   Было тяжело находиться там, умоляя любовника моей жены помочь мне понять, что же произошло. Если бы Михаил не появился на вечере автографов, то, вероятно, было бы достаточно того момента в кафедральном соборе города Витории, где я воспринял мою любовь и написал «Время раздирать, и время сшивать». Однако у судьбы были иные планы – и простая возможность еще раз встретиться с моей женой вывела из равновесия всё. 
   - Давайте пообедаем вместе, - предложил Михаил после долгой паузы. – Вы действительно ничего не понимаете. Однако божественная энергия, которая сегодня пронзила мое тело, к вам великодушна. 
   Мы назначили встречу на следующий день. На обратном пути я вспомнил об одном разговоре с Эстер, который произошел за три месяца до ее исчезновения.
   Разговор шел о божественной энергии, пронзающей тело.
    
   -         Воистину, их глаза не такие. Существует страх смерти, конечно, - но над страхом смерти витает идея пожертвования, того, что у их жизней имеется смысл, потому что они готовы отдать их за некое дело. 
   -         Ты имеешь в виду солдат?
   -         Да, солдат. И кое-что, с чем мне ужасно трудно согласиться. Однако не могу делать вид, что не вижу этого. Война – это обряд. Кровавый ритуал, но одновременно - и ритуал любви. 
   -         Ты лишилась рассудка. 
   -         Возможно. Я знакома с другими военными корреспондентами. Они переезжают из страны в страну, словно рутина смерти стала частью их жизни. Они не боятся ничего, сталкиваются с опасностями, как солдаты. И все это из-за одного сообщения? Не думаю. Они уже не могут жить вне опасности, приключений, адреналин в крови. Один из них, женатый, отец троих детей, сказал мне, что место, где он чувствует себя наилучшим образом – это поле боя, а ведь он обожает свою семью, все время говорит о жене и детях. 
   -         Это действительно невозможно понять. Эстер, не хочу вмешиваться в твою жизнь, но, полагаю, этот опыт закончится тем, что причинит тебе зло. 
   -         Зло мне причинит жизнь без смысла. На войне все знают, что переживают нечто важное.
   -         Исторический момент? 
   -         Нет, этого недостаточно, чтобы рисковать жизнью. Подвергают испытанию… истинную суть человека. 
   -         Войну.
   -         Нет, любовь.
   -         Ты становишься такой, как они. 
   -         Пожалуй, да. 
   -         Скажи своему информационному агентству, что хватит.
   -         Не получается. Этот как наркотик. Когда я на поле боя, моя жизнь приобретает смысл. По несколько дней без душа, питаюсь лишь солдатским рационом, сплю по ночам три часа, просыпаюсь под грохот выстрелов, сознаю, что в любой момент кто-то может бросить гранату в то место, где мы находимся, и это заставляет меня… жить, понимаешь? Жить, любить каждую минуту, каждую секунду. Не остается места грусти, сомнениям, ничему: есть только великая любовь к жизни. Ты слушаешь? 
   -         Я весь внимание. 
   -         Это так, словно… божественный свет… находится там, посреди боев, посреди всего самого худшего. Страх испытываешь до и после, но не в момент, когда стреляют. Ибо в этот час ты видишь человека на его пределе: способного на самые героические и самые негуманные поступки. Под градом пуль идут спасать своего товарища, и одновременно стреляют во все, что движется – в детей, женщин; любой, кто находится на линии сражения, должен умереть. Люди, которые всегда были скромными в своих маленьких провинциальных городах, где ничего не происходит, вторгаются в музеи, уничтожают экспонаты, пережившие века, разграбляют другие, входившие в сокровищницу всего человечества. Они запечатлевают на фотопленку совершаемые зверства и гордятся этим, вместо того чтобы попытаться сокрыть. Это – безумный мир. 
   «Люди, которые всегда были вероломными, склонными к предательству, чувствуют некие товарищеские взаимоотношения и соучастие, становятся неспособными сделать ошибочный жест. То есть, там все действует с точностью наоборот».
   -         Это помогло ответить на вопрос, заданный Хансом Фрицу, в истории, которую ты мне рассказывала? 
   -         Да. Ответ содержит фраза иезуитского священника Тейяра де Шардэна, того самого, кто изрек, что мир наш окутан слоем любви: «Мы уже овладели силой ветра, морей, солнца. Однако в тот день, когда человек сумеет овладеть энергией любви, случится нечто столь же важное, как открытие огня». 
   -         Тебе понадобилось отправиться на поле боя, чтобы сделать это открытие?
   -         Не знаю. Но я увидела, что на войне, как это ни парадоксально, люди счастливы. Мир для них обретает смысл. Как я уже сказала, тотальная власть или самопожертвование за определенное дело придает значение их жизни. Люди становятся способными безгранично любить, ибо им уже нечего терять. Смертельно раненный солдат никогда не просит команду санитаров: «Пожалуйста, спасите меня!». Его последние слова обычно: «Передайте моему сыну и моей жене, что я их люблю». В момент отчаяния они говорят о любви! 
   -         То есть, по-твоему, человеческое существо обретает смысл жизни только на поле боя. 
   -         Но мы же всегда на поле боя. Мы всегда ведем борьбу со смертью, и нам известно, что в финале победит смерть. На войне это видно лучше, но и в повседневной жизни такое случается. Мы не можем позволить себе роскошь быть несчастными все время. 
   -         Что ты хочешь, чтобы я сделал? 
   -         Мне нужна помощь. А помощь – это не совет: «иди и попроси увольнение», ибо это еще больше сбивает меня с толку. Мы должны найти способ направить это в русло, позволить энергии этой чистой, абсолютной любви пройти через наше тело и распространиться окрест. Единственным до сих пор человеком, сумевшим меня понять, оказался переводчик, который говорит, что ему было откровение в отношении этой энергии, но он, как мне кажется, немного не в ладах с реальностью. 
   -         Не имеешь ли ты случайно в виду любовь Божию? 
   -         Если человек способен бесконечно, безусловно любить себе подобного, то он проявляет любовь Божию. Если проявляет любовь Божию, то он будет любить своего ближнего. Если любит своего ближнего, то полюбит и себя самого. Если любит себя самого, то все встает на свои места. История изменяется.
   «История никогда не изменится из-за политики или завоеваний, или из-за теорий, или из-за войн – все это лишь повторение, то, что мы наблюдаем с начала времен. История изменится, когда мы сможем использовать энергию любви так, как мы применяем энергию ветра, морей, атома. 
   -         Ты считаешь, что мы вдвоем сможем спасти мир? 
   -         Полагаю, что и другие мыслят таким же образом. Ты мне поможешь? 
   -         Конечно, если ты скажешь, что мне нужно делать.
   -         Но именно этого я и не знаю!
    
   Симпатичная пиццерия, в которой я часто бывал с первого же посещения Парижа, теперь была частью моей истории: последний раз я отмечал там награждение медалью Кавалера Ордена искусств и литературы, которой меня удостоило Министерство культуры, хотя многие сочли, что для празднования столь важного события идеальным местом был бы более дорогой и более элегантный ресторан. Однако Роберто, хозяин заведения, стал для меня своеобразным фетишем; всегда, когда я посещал его ресторан, в моей жизни происходило что-либо хорошее. 
   -         Я мог бы начать разговор с любезностей, с резонанса книги «Время раздирать, и время сшивать», с моих противоречивых чувств во время вашего театрального спектакля. 
   -         Это не театральный спектакль, а просто встреча, - поправил он. - Мы рассказываем истории и танцуем для Энергии Любви. 
   -         Я мог бы говорить обо всем этом, чтобы вы чувствовали себя более непринужденно. Но нам двоим известно, почему мы здесь сидим. 
   -         Мы здесь – из-за вашей жены, - сказал Михаил, демонстрируя вызывающий вид юношей его возраста, и он совсем не был похож ни на робкого парня во время вечера автографов, ни на духовного лидера «встречи». 
   -         Вы ошиблись в выражении: она – моя бывшая жена. И я хотел бы попросить вас об одном одолжении: отвезти меня к ней. Пусть она мне скажет, глядя в мои глаза, причину, по которой она ушла. Только с этого момента я освобожусь от моего Захира. В противном случае буду думать днем и ночью, ночью и днем, возвращаясь к нашей истории сотни, тысячи раз. Пытаясь обнаружить момент, в который совершил ошибку, и в который наши пути стали расходиться. 
   Он рассмеялся:
   - Великолепная идея пересмотреть историю, именно так вещи претерпевают изменения. 
   -         Прекрасно, но я предпочитаю отложить в сторону философские дискуссии. Мне известно, что, как и у всех молодых людей, в ваших руках – точная формула изменения мира. Как и для всех юношей, наступит день, когда у вас будет мой возраст, и вы убедитесь, что все не так просто. Между тем бесполезно говорить об этом сейчас – вы можете мне сделать одолжение, о котором я прошу?
   -         Прежде хочу спросить кое о чем: она попрощалась?
   -         Нет.
   -         Сказала, что уходит?
   -         Не сказала. Вам это известно.
   -         И вы считаете, что Эстер, будучи такой, как она есть, способна покинуть мужчину, с которым прожила более десяти лет, не посмотрев ему прежде в глаза и не объяснив причину? 
   - Так именно это меня больше всего и докучает. Но что вы хотите сказать? 
   Разговор был прерван Роберто, который хотел узнать, что мы будем есть. Михаил пожелал неаполитанскую пиццу, а я попросил, чтобы он сам выбрал мне блюдо, поскольку в этот момент я не должен был отвлечь себя сомнением в том, что заказать поесть. Единственной действительно срочной вещью было как можно быстрее принести бутылку красного вина. Роберто спросил, какой марки, я пробурчал что-то, он понял, что ему лучше держаться на расстоянии и больше ничего не спрашивать во время обеда, принимать необходимые решения, позволив мне сконцентрироваться на беседе с юношей напротив меня. 
   Через тридцать секунд бутылка стояла на столе. 
   -         Чем она занимается?
   -         Вы действительно хотите знать?
   Вопрос, отвеченный другим вопросом, нервировал меня. 
   -         Да, хочу. 
   -         Коврами. И дает уроки французского языка. 
   Коврами! Моя жена (бывшая жена, пожалуйста, пора привыкнуть!), у которой было достаточно денег на всю жизнь, получившая журналистское образование в университете, говорившая на четырех языках, теперь была вынуждена выживать, изготавливая ковры и давая уроки иностранцам? Лучше мне не выходить из себя: я не должен был ранить его мужскую гордость, хотя и считал постыдным, что он не может обеспечить Эстер всем тем, что она заслуживает. 
   -         Пожалуйста, вообразите то, что я переживаю более года. Я не представляю никакой угрозы для ваших отношений, мне нужно побыть с ней всего два часа. Или час, все равно. 
   Казалось, что Михаил смакует мои слова.
   -         Вы забыли ответить на мой вопрос, - сказал он с улыбкой. – Считаете ли вы, что Эстер, будучи такой, как она есть, покинула бы мужчину своей жизни, даже не сказав ему прощай и не объяснив причину?
   -         Думаю, нет.
   -         Тогда к чему эти слова «она меня оставила»? Зачем говорите мне «я не представляю угрозы для ваших отношений»? 
   Я растерялся. И почувствовал нечто по названию «надежда», хотя и не знал, чего ожидал и откуда это должно придти. 
   -         Вы мне говорите, что…
   -         Вот именно. Говорю вам, что полагаю – она вас не покинула, и меня тоже. Всего лишь исчезла: на некоторое время или до конца жизни, но нам необходимо это уважать. 
   Словно свет сверкнул в этой пиццерии, которая всегда приносила мне хорошие воспоминания, добрые истории. Я отчаянно хотел поверить в то, что говорил парень, сейчас Захир пульсировал во всем, что меня окружало. 
   -         Вам известно, где она? 
   -         Известно. Но думаю, что должен уважать ее молчание, хотя мне тоже ее очень не хватает. Вся эта ситуация неясна и для меня: Эстер или довольна тем, что встретила Всепоглощающую Любовь, или выжидает, пока один из нас выйдет ей навстречу. Однако полагаю, что в вашем случае вам необходимо изучить по дороге, которую вы должны найти, не только свое тело, но и свою душу. 
   Мне захотелось смеяться. Мне захотелось его обнять. Или я хотел его убить – чувства изменялись с впечатляющей быстротой. 
   -         Вы и она…
   -         Спали вместе? Это неважно. Но я обрел в Эстер партнера, которого искал, человека, который помог начать порученную мне миссию, ангела, распахнувшего врата, пути, тропы, которые позволят нам – если пожелает Богородица – вернуть энергию любви на Землю. Мы разделяем одну и ту же миссию. 
   «И только чтобы успокоить вас: у меня есть возлюбленная, белокурая девушка, которая была на сцене. Ее зовут Лукреция, она финка. 
   -         Это правда? 
   -         Во имя Божественной Энергии, я говорю правду. 
   Он вытащил из кармана клочок темной ткани.
   -         Видите это? На самом деле цвет ткани зеленый: она кажется коричневой, потому что в запекшейся крови. Какой-то солдат, в какой то стране мира попросил ее перед смертью: снять с него рубашку, разрезать на несколько кусков и раздать тем, кто способен понять послание той смерти. У вас есть клочок? 
   -         Эстер никогда не рассказывала мне об этом.
   -         Знаю, что с тех пор она, встречая кого-нибудь, кто должен получить это послание, тоже дает ему немного крови солдата. 
   -         Что это за послание? 
   -         Если она вам его не передала, то не думаю, что могу сказать что-нибудь по этому поводу, хотя она и не просила меня держать это в тайне. 
   -         Вы знаете кого-то еще с этим куском ткани? 
   -         Все те, кто были на сцене. Мы вместе, потому что Эстер нас объединила. 
   Мне следовало двигаться осторожно, установить отношения. Сделать взнос в Банк Одолжений. Не испугать его, не выказывать нетерпения. Расспросить о нем, о его работе, о его стране, о которой он говорил с такой гордостью. Вызнать, правда ли то, о чем он мне сказал или у него были иные намерения. Иметь абсолютную уверенность в том, что он все еще поддерживал контакт с Эстер или тоже потерял ее след. Несмотря на то, что он приехал из очень дальних мест, где ценности, возможно, иные, я знал, что Банк Одолжений действовал в любом месте, это учреждение, не знающее границ. 
   С одной стороны, я хотел верить, что всё сказанное им – правда. С другой – мое сердце уже сильно исстрадалось и истекло кровью за тысячу и одну бессонную ночь в ожидании звука ключа, вращающегося в дверном замке, Эстер, которая входит и ложится рядом со мной, не говоря ни слова. Я дал себе обещание, что если это однажды случится, никогда не задам ни одного вопроса, просто поцелую ее, скажу «спи спокойно, любовь моя», и мы проснулись бы вместе на следующий день, держась за руки, словно этого кошмара никогда не было. 
   Роберто подошел с пиццами – казалось, он обладает шестым чувством, явившись в момент, когда мне нужно было выиграть время, чтобы все обдумать. 
   Я снова взглянул в лицо Михаилу. Спокойно, контролируй свое сердце или получишь инфаркт. Выпил целый стакан вина и заметил, что он делает то же самое. 
   Отчего он нервничает? 
   -         Я верю тому, что вы мне сказали. У нас есть время поговорить. 
   -         Вы станете просить меня отвезти вас к ней.
   Он испортил мою игру; придется начать снова. 
   -         Да, попрошу. Попытаюсь вас убедить. Сделаю все возможное, чтобы достичь этого. Но я не тороплюсь – у нас еще по целой пицце впереди. Хочу услышать подробнее о вас.
   Я заметил, что его руки дрожат, и он предпринимает некоторое усилие, чтобы контролировать их. 
   -         Я человек, имеющий миссию. До сих пор еще не смог выполнить ее. Но думаю, у меня много дней впереди. 
   -         Быть может, я могу вам помочь. 
   -         Вы можете мне помочь. Любой человек может мне помочь, достаточно помочь Энергии Любви распространиться по миру. 
   -         Могу помочь даже больше, чем в этом. 
   Мне не хотелось идти еще дальше, чтобы не показалось, что я пытаюсь купить его преданность. Осторожно – любой осторожности мало. Он может говорить правду, но также может и лгать, пытаясь воспользоваться моим страданием. 
   -         Я знаком только с одной энергией любви, - продолжал я. – С той, какую испытываю к женщине, которая ушла… лучше сказать, которая отдалилась и дожидается меня. Если бы я мог снова увидеть ее, то стал бы счастливым человеком. И мир станет лучше, ибо одна душа станет довольной. 
   Он взглянул на потолок, на стол, а я позволил молчанию продлиться максимально возможное время.
   -         Мне слышен голос, - сказал он наконец, не имея смелости посмотреть мне в лицо. 
   Большим преимуществом освещения в книгах тем, касающихся духовности, является осознание того, что я всегда могу вступить в контакт с людьми, которые владеют каким-то видом одаренности. Некоторые – реальной, другие – придуманной, некоторые пытаются извлечь выгоду, другие подвергают меня испытанию. Я насмотрелся уже стольких удивительных вещей, что сегодня у меня не было ни малейшего сомнения, что чудеса случаются, что возможно всё, человек вновь начинает изучать то, что успел позабыть – свои внутренние возможности и свои способности. 
   Единственная разница в том, что это не было идеальным моментом для разговора на эту тему. Интерес для меня представлял только Захир. Мне было необходимо, чтобы у Захира имя снова стало Эстер. 
   -         Михаил…
   -         Моя подлинное имя не Михаил. Мое имя - Олег. 
   -         Олег…
   -         Михаил мое имя – я его выбрал на будущее, когда решу возродиться к жизни. Архангел-воитель с его огненным мечом, открывающий путь, чтобы – как это вы там называете это? – «воины света» смогли встретиться. Вот моя миссия. 
   -         Эта также и моя миссия.
   -         Разве вы не предпочитаете говорить об Эстер? 
   Как, он снова отклонил тему к тому, что меня интересовало?
   -         Я нехорошо себя чувствую, – его взгляд начал теряться, бродить по ресторану, будто меня там не было.  – Я не хочу затрагивать эту тему. Голос…
   Происходило что-то странное, очень странное. Докуда он был способен дойти, чтобы произвести на меня впечатление? Закончил бы просьбой, как раньше просили многие, написать книгу о его жизни и его способностях?
   Я был готов на все. У меня была цель: еще раз заглянуть в глаза Захира. Я располагал новой информацией: она меня не оставила, парень, сидевший передо мной, не был ее любовником, вопросом времени было вернуть ее назад, или встреча в пиццерии могла быть фарсом, а парень пользуется чужой болью для достижения собственной цели. 
   Я выпил залпом еще стакан вина – и Михаил сделал то же самое. 
   Будь осмотрительным, подсказывал мне мой инстинкт. 
   -         Да, я хочу поговорить с Эстер. Но хочу также побольше узнать о вас. 
   -         Это неправда. Вы хотите меня подкупить, убедить меня сделать то, к чему я, в принципе, уже был готов. Но несмотря на это, ваша боль не позволяет вам четко различать: вам кажется, что я могу вам лгать, желая воспользоваться ситуацией. 
   Хотя он и смог точно отобразить, о чем я думал, говорил он громче, чем того требует хорошее воспитание. Люди начали поворачиваться в нашу сторону, чтобы увидеть, что происходит. 
   -         Вы пытаетесь произвести на меня впечатление, не зная о том, что ваши книги оставили отпечаток в моей жизни, я многому научился у написанного в них. Ваша боль сделала вас слепым, жалким, захваченным навязчивой идеей: Захиром. Вовсе не ваша любовь к ней заставила меня принять приглашение на этот обед: я не убежден в этом, думаю, что может быть просто раненое самолюбие. То, что меня заставило быть здесь…
   Голос становился все громче; он принялся смотреть в разные стороны, словно терял самоконтроль. 
   -         Огни…
   -         Что происходит?
   -         То, что меня заставило быть здесь, это ее любовь к вам!
   -         С вами все в порядке?
   Роберто заметил, что происходит что-то не то. Он с улыбкой подошел к нашему столу, положил руку парню на плечо, и сказал безразличным тоном: 
   -         Ладно, похоже, моя пицца оказалась очень плохой. Можете не платить и идти восвояси. 
   Как раз надо было уходить. Мы могли встать, уйти прочь, и тем самым предотвратить прискорбный спектакль кого-то, кто изображает, будто воспринимает дух в пиццерии, всего лишь для того, чтобы произвести на меня впечатление или вызвать у меня стеснение – хотя я и считал, что дело было более серьезным, нежели простая театральная постановка. 
   -         Вы чувствуете ветер? 
   В этот миг я был уверен, что это не было представлением: наоборот, он делал большое усилие, чтобы контролировать себя, и его охватывала паника сильнее, чем меня. 
   -         Огни, появляются огни! Пожалуйста, уведите меня отсюда! 
   Его тело начало сотрясаться. Теперь уже стало невозможно что-либо скрывать, люди за другими столиками встали. 
   -         В Казахст…
   Он не смог закончить фразу. Толкнул стол – и пиццы, стаканы, столовые приборы полетели, задев тех, кто ел рядом с нами. Выражение его лица полностью изменилось, его тело дрожало, глаза закатывались в орбитах. Голова с силой закинулась назад, и я расслышал стук костей. Один господин вскочил из-за стола. Роберто подбежал раньше, подхватил Михаила, не дав ему упасть, тогда как господин схватил с пола ложку и всунул ему в рот. 
             Эта сцена продлилась, наверное, всего несколько секунд, но мне показалась вечностью. Я снова представил себе, что падкие на сенсации журналы описывают, как знаменитый писатель, вероятный кандидат на важную литературную премию, вопреки всей выступающей против критики, был замечен с медиумом (посредник между людьми и духами. – Прим. перев.), общавшимся с духами в ресторанах. Они сразу же разведают, что этот медиум был тем самым мужчиной, что исчез с его женой – и все началось бы с начала, но на этот раз у меня не было бы мужества или сил опять пройти через это же испытание. 
             Конечно, за теми столиками находились некоторые мои знакомые, но кто из них действительно был моим другом? Кто был способен промолчать о том, что видел?
             Тело перестало дрожать, обмякло, Роберто и тот господин снова усадили его на стул. Господин пощупал его пульс, приподнял веки, и посмотрел на меня:
   -         Это, должно быть, не впервые – сказал он. - Сколько времени вы с ним знакомы?
   -         Они всегда сюда приходят, - ответил Роберто, заметив, что я был абсолютно никакой. – Но это произошло впервые на публике, хотя у меня и бывали подобные случаи в моем ресторане. 
   -         Я заметил, – ответил господин. – Вы не запаниковали.
   Этот комментарий предназначался мне, ибо я наверняка был бледным. Господин вернулся за стол, а Роберто попытался меня успокоить:
   -         Это врач очень известной актрисы, - сказал он. – И полагаю, что вы нуждаетесь в большем внимании, чем этот. 
   Михаил – или Олег, или кем бы ни было это создание напротив меня – приходил в себя. Он посмотрел вокруг, и вместо того чтобы проявить стыд, улыбнулся несколько смущенно. 
   -         Извините, - сказал он. – Я пытался себя контролировать. 
   Я старался сохранить лицо. Роберто снова поспешил мне на помощь:
   -         Не беспокойся, парень. Такое случалось много раз, а у этого господина достаточно денег, чтобы заплатить за разбитые тарелки. 
   И, повернувшись ко мне:
   -         Эпилепсия. Это всего лишь приступ эпилепсии, и ничего больше.
   Мы вышли из ресторана, и Михаил немедленно сел в такси. 
   -         Но мы же не поговорили! Куда вы едете? 
   -         Сейчас я не в состоянии. И вам известно, где меня найти.
    
    
    
   Существую два типа миров: тот, о котором мы мечтаем, и подлинный. 
   В мире, о котором я мечтал, Михаил сказал правду, все это было всего лишь трудным моментом в моей жизни, недоразумением, которое случается в любой любовной связи. Эстер терпеливо дожидалась меня, надеясь, что я обнаружу, что именно было ошибочным в наших отношениях, чтобы я пришел к ней, попросил прощения, и наша совместная жизнь возобновилась бы
             В мире, который я себе представлял, Михаил и я спокойно побеседовали, вышли из пиццерии, взяли такси, и вот я уже звоню в дверь, за которой моя бывшая жена (или жена? Теперь сомнение стало противоположным) утром вышивала свои ковры, во второй половине дня давала уроки французского языка, а ночью спала одна, как и я, поджидая звук звонка и появления с букетом цветов мужа, который поведет ее пить горячий шоколад в отеле близ Елисейских полей. 
             Но в реальном мире каждая встреча с Михаилом всегда была бы напряженной – с опасением, что случившееся в пиццерии может повториться, и я не знал бы, как себя вести. В мире, который действительно существует, я в 11:45 утра был на Северном вокзале, ожидая поезд из города Страсбурга с известным американским актером и режиссером, который был в огромном восторге от перспективы снять фильм на основе одной из моих книг. 
             До тех пор при разговорах об экранизации моим ответом всегда было «меня это не интересует»; полагаю, что любой человек, читая книгу, создает собственный фильм в своей голове, снабжает персонажи лицами, выстраивает сценарии, слышит голос, чувствует запахи. И именно поэтому с киносеанса чего-то, основанного на понравившемся ему романе, он всегда выходит с ощущением, что его обманули, и всегда говорит: «книга лучше, чем фильм». 
             На этот раз моя литературная агент очень настаивала. Утверждала, что этот актер и продюсер принадлежит к «нашей команде», он намерен сделать нечто абсолютно отличное от того, что нам до сих пор предлагали. Встреча была назначена заранее, за два месяца, мы должны были в этот вечер поужинать, обсудить детали, посмотреть, действительно ли совпадает наш способ мышления. Но за две недели мой распорядок полностью изменился: был четверг, мне нужно было идти в армянский ресторан, снова попытаться установить контакт с Михаилом. И я расценил этот как знак не продавать авторские права, попытался отменить встречу с актером; он настоял, сказал, что это не имело значения, поскольку мы можем заменить ужин обедом на следующий день: «никто не скучает, проводя ночь в Париже в одиночестве», прокомментировал он, полностью лишив меня доводов. 
             В воображаемом мною мире Эстер оставалась моей женой и ее любовь придавала мне силы двигаться дальше, разведать все мои пределы. В существующем мире она была Захиром, использующим всю мою энергию, занимающим все пространство, заставляя меня предпринимать гигантское усилие, чтобы продолжить мою жизнь, мою работу, мои встречи с продюсерами, мои интервью. 
             Как случилось, что спустя два года я все еще не мог ее забыть? Уже больше не мог думать об этом, анализировать все возможности, пытаться бежать, смириться, писать книгу, заниматься йогой, благотворительностью, посещать друзей, соблазнять женщин. Я познакомился с Ниной – чудесным человеком, которая многое мне давала и мало требовала взамен. Я снова стал выходить на ужины, ходить в кино (избегая, разумеется, литературные инсценировки, и отыскивая фильмы, сценарии которых были написаны специально для экранизации), в театр, на балет, на футбольные матчи. Но все равно Захир всегда одерживал победу в битве, всегда присутствовал, всегда вынуждал меня думать «как мне хотелось бы, чтобы она была здесь со мной». 
             Я взглянул на часы железнодорожной станции – оставалось еще пятнадцать минут. В воображаемом мной мире Михаил был союзником. В существующем – у меня не было никакого конкретного доказательства, помимо моего огромного желания верить в сказанное им, а он мог быть скрытным врагом. 
             Я возвратился к всегдашним вопросам: если она не была довольна, то почему не сказала мне? Это уже столько раз случалось ранее в нашей супружеской жизни, и мы сообща находили выход. 
             Была ли это война? Был ли это пресловутый вопрос Ханса? Может, Эстер решила, что должна спасти мир, как она намекнула мне во время нашего разговора о любви и войне, и «готовила» меня к тому, чтобы я сопровождал ее в этой миссии? 
             Мой взгляд остановился на железнодорожных рельсах. Я и Эстер шагаем параллельно по отношению друг к другу, и никогда не прикоснемся друг к другу снова. Две судьбы, которые…
             Железнодорожные рельсы.
             Каково расстояние между одним и другим?
             Чтобы забыть о Захире, подозвал одного из служащих, который был на платформе. 
   -         Расстояние между ними 143,5 сантиметра, или 4 фута и 8,5 дюйма, - ответил он. 
   Это был мужчина, казавшийся в согласии со своей жизнью, гордый своей профессией и никак не укладывавшийся в идею-фикс Эстер о том, что у всех у нас в душе сокрыта великая тоска. 
   Однако его ответ не имел никакого смысла: 143,5 сантиметра, или 4 фута и 8,5 дюйма? Абсурд. Логичнее были бы 150 сантиметров. Или 5 футов. Конечно, какое-нибудь круглое число, которое легко запомнить строителям вагонов и служащим железных дорог. 
   -         А почему? – настаивал я.
   -         Потому что колеса вагонов такого размера. 
   -         Но колеса вагонов такие из-за расстояния между рельсами, вам не кажется? 
   -         Вы думаете, что я обязан знать все о поездах, только потому что работаю на станции? Эти вещи таковы, потому что они таковы. 
   Он больше не был счастливым человеком, в согласии со своей работой. Он мог ответить на один вопрос, но не был способен идти дальше. Я попросил извинения, и оставшуюся часть времени разглядывал рельсы, чувствуя, что интуитивно они хотели мне что-то сказать. 
   Сколь сюрреалистически это бы ни выглядело, казалось, что рельсы рассказывают что-то о моей женитьбе и обо всех женитьбах. 
   Актер прибыл – он был более симпатичен, чем я ожидал, несмотря на всю его известность. Я оставил его в моем любимом отеле и вернулся домой. К моему удивлению, меня ожидала Нина, сказавшая, что из-за погодных условий съемки фильма были перенесены на неделю. 
   -         Сегодня – четверг, и думаю, ты пойдешь в ресторан.
   -         - Ты  тоже хочешь пойти?
   -         Да. Иду с тобой. Или ты предпочитаешь пойти один?
   -         Нет. Тебе известно, почему рельсы поезда отстоят на 143,5 сантиметра друг от друга?
   -         Могу попытаться найти ответ в Интернете. Это так важно?
   -         Очень.
   -         Давай пока отложим в сторону рельсы поезда. Я беседовала с друзьями, которые являются твоими поклонниками. Они считают, что человек, который пишет такие книги как «Время раздирать, и время сшивать» или историю о пастухе овец или совершает паломничество к дороге Сантьяго, должен быть мудрецом, имеющим ответы на всё.
   -         Что абсолютно неверно, как ты это знаешь. 
   -         Тогда что такое правда? Как ты передаешь своим читателям вещи, которые находятся за пределами твоих знаний? 
   -         Они не за пределами моих знаний. Все, что там написано, является частью моей души, это уроки, выученные на протяжении моей жизни, которые я пытаюсь применить для себя самого. Я – читатель своих собственных книг. Они показывают мне что-то, что я уже знал, но не отдавал себе в этом отчета. 
   -         А читатель?
   -         Думаю, что с ним происходит то же самое. Книга – а мы можем говорить о любой вещи, такой как фильм, музыка, сад, вид горы – что-то раскрывает. Раскрыть означает: снять покров. Снять покров с чего-то уже существующего отличается от того, чтобы поместить туда какую-то вещь или попытаться обучить секретам жить лучше. 
   «Сейчас, как ты тоже знаешь, я страдаю из-за любви. Это может быть всего лишь нисхождением в ад, - но может быть и открытием. Только когда я писал «Время раздирать, и время сшивать», заметил мою способность любить. Научился этому, пока выстукивал пальцами слова и предложения». 
   -         Ну а духовная сторона? Это то, что, как кажется, присутствует на каждой странице всех твоих книг?
   -         Прекрасно, что ты сегодня идешь со мной в армянский ресторан, потому что обнаружишь – лучше сказать, осознаешь три важные вещи. Первая: в момент, когда люди решают взяться за какую-то проблему, отдают себе отчет, что они гораздо более способные, чем думали. Вторая: вся энергия, все знания поступают из единого неизвестного источника, который мы обычно именуем Богом. То, что я пытаюсь сделать в моей жизни с тех пор, как решил следовать по тому, что считаю своей дорогой, - чтить эту энергию, подключаться к ней каждый день, позволить знакам вести меня, учиться пока я это делаю – а не когда собираюсь что-то сделать. 
   «Третья: никто не одинок в своих огорчениях – всегда есть кто-то еще, размышляющий, радующийся или страдающий таким же образом, и это придает нам силы, чтобы лучше встречать ожидающие нас вызовы. 
             - Включает ли это страдание из-за любви? 
   -         Это включает всё. Если страдание присутствует, то лучше смириться с ним, ибо оно не исчезнет только потому, что ты делаешь вид, что его нет. Если присутствует радость, то тоже лучше принять ее, даже  испытывая страх, что однажды она исчерпает себя. Есть люди, которые способны поддерживать отношения с жизнью только посредством страдания и отречения. Есть люди, способные ощущать себя частью человечества, только когда полагают, что они «счастливы». Зачем ты расспрашиваешь меня об этом? 
   -         Потому что я влюблена и боюсь страдать.
   -         Не бойся; единственным способом избежать это страдание стал бы отказ от любви.
   -         Я знаю, что Эстер присутствует. Помимо приступа эпилепсии у этого парня ты ничего не рассказал мне о встрече в пиццерии. Это для меня плохой признак, хотя он и может стать добрым сигналом для тебя. 
   -         Это может быть плохим сигналом также и для меня. 
   -         Знаешь, о чем я хотела бы тебя спросить? Хотела бы знать, любишь ли ты меня так, как я – тебя. Но мне не хватает смелости. Отчего я вступаю в столько безнадежных отношений со столькими мужчинами? 
   «Оттого, что считаю, что я всегда должна поддерживать связи с кем-то – и таким образом вынуждена быть невероятно умной, чувствительной, особенной. Усилия, направленные на обольщение, вынуждают меня выкладываться, и это мне помогает. Кроме того, очень трудно сосуществовать с самой собой. Но я не знаю, лучший ли это выбор». 
   -         Ты хочешь узнать, способен ли я еще любить определенную женщину, даже сознавая, что она покинула меня без объяснений? 
   -         Я прочла твою книгу. Знаю, что способен.
   -         Ты хочешь меня спросить, могу ли я, несмотря на свою любовь к Эстер, любить и тебя тоже?
   -         Я бы не отважилась задать этот вопрос, поскольку ответ может испортить мою жизнь. 
   -         Ты хочешь знать, может ли сердце мужчины или женщины вмещать любовь к более чем одному человеку?
   -         Поскольку этот вопрос не настолько прямой, как предыдущий, хотела бы, чтобы ты мне ответил. 
   -         Думаю, что может. За исключением того случая, когда один из них превращается в… 
   -         …Захира. Но я буду бороться за тебя, считаю, что игра стоит свеч. Мужчина, способный любить женщину так, как ты любил – или любишь – Эстер, достоин моего уважения и усилий. 
   «И в этот момент, чтобы продемонстрировать мое желание быть с тобой, чтобы доказать, сколь важен ты в моей жизни, я выполню твою просьбу, какой бы абсурдной она ни была: узнать, почему рельсы поезда отстоят друг от друга на расстоянии 4 футов и 8,5 дюйма».
    
    
    
             Хозяин армянского ресторана сделал в точности то, о чем говорил на предыдущей неделе: теперь, в отличие от салона в глубине, весь ресторан был занят. Нина с любопытством разглядывала людей, то и дело отмечая огромные различия между ними. 
   -         Чего это они привели сюда детей? Это абсурд!
   -         Может, им не с кем их оставить. 
   Ровно в девять часов шесть фигур – двое музыкантов в восточных одеждах и четверка юношей и девушек в белых рубашках и пышных юбках – взошли на сцену. Обслуживание столиков было немедленно прекращено, и люди умолкли. 
   - В монгольской легенде о сотворении мира встречаются косуля и дикий пес, - сказал Михаил голосом, который опять ему не принадлежал. – Два существа различного происхождения: в природе дикая собака убивает косулю, чтобы съесть. В легенде дикий пес и косуля меняются своими признаками, и один превращается в другую. 
             «Для этого прежде им приходится научиться любить. А чтобы любить, им нужно перестать быть теми, кто они есть, или они никогда не смогут жить вместе. С течением времени дикий пес начинает смиряться с тем, что его инстинкт, постоянно сосредоточенный на борьбе за выживание, теперь служит более важной цели: найти кого-то, с кем можно перестроить мир. 
             Он сделал паузу. 
   - Когда мы танцуем, то кружимся вокруг той же самой Энергии, которая поднимается к Богородице и возвращается со всей силой к нам, таким же образом, как вода испаряется из рек, превращается в тучу и возвращается в виде дождя. Сегодня моя история – о круге любви: однажды утром крестьянин громко постучался в дверь одного монастыря. Когда брат привратник отворил ее, он протянул ему великолепную гроздь винограда. 
             «- Дорогой брат привратник, это самые прекрасные ягоды, выращенные в моем винограднике. И я пришел сюда, чтобы подарить их. 
             « – Благодарю! Я немедленно отнесу их аббату, который обрадуется этому подарку. 
             « – Нет! Я принес их тебе.
             « – Мне? Ты вгоняешь меня в краску, ибо я не заслуживаю столь прекрасного подарка природы. 
             « – Всякий раз, когда я стучал в дверь, ты открывал ее. Когда я нуждался в помощи, ибо урожай мой был уничтожен засухой, ты каждый день давал мне кусок хлеба и стакан вина. Хочу, чтобы эта виноградная гроздь принесла тебе немного любви солнца, красоты дождя и Божьего чуда, породившего ее такой красивой. 
             «Брат привратник положил гроздь перед собой и провел все утро, любуясь ею: она действительно была красива. По этой причине он решил вручить подарок аббату, который всегда поддерживал его мудрыми словами. 
   «Аббат остался очень доволен виноградом, но вспомнил, что в монастыре был один больной брат, и подумал: «отдам-ка я ему эту гроздь. Как знать, может она придаст немного радости его жизни». 
   «Однако недолго виноград оставался в келье больного брата, ибо тот рассудил: «брат повар столько времени заботится обо мне, подкармливая меня всем самым хорошим. Уверен, что это принесет ему много счастья. Когда брат повар появился с едой в обеденный час, он отдал ему виноград.
   « – Это тебе. Поскольку ты находишься в постоянном контакте с дарами природы, то знаешь, что делать с этим Божьим творением. 
   «Брат повар был потрясен красотой грозди, и заставил своего подручного довести виноград до совершенства. Ягоды стали такими совершенными, что никто не мог оценить их лучше, чем брат ризничий, отвечавший за надзор над Святейшим Причастием, и многие в монастыре считали его святым человеком. 
   «Ризничий в свою очередь дал виноград в подарок самому молодому послушнику, чтобы тот понял, что произведение Божье содержится в мельчайших деталях Создания. Когда послушник получил, сердце его наполнилось Славой Бога , ибо он никогда не видал столь красивую гроздь. В тот же час он вспомнил, как впервые пришел в монастырь, и о человеке, который отворил ему дверь; именно этот жест позволил ему находиться сегодня в общине людей, умеющих ценить чудеса. 
   «И так, незадолго до наступления ночи, он отнес виноградную гроздь брату привратнику. 
   «- Ешьте и наслаждайтесь. Ибо вы проводите большую часть времени здесь в одиночестве, и этот виноград принесет вам много счастья. 
   «Брат привратник понял, что этот подарок действительно был предназначен ему, он с наслаждением съел каждую ягоду той кисти, и заснул счастливым. И таким образом, круг замкнулся; круг счастья и радости, который всегда простирается вокруг того, кто находится в контакте с Энергией Любви». 
    
   Михаил перестал говорить. Женщина по имени Альма извлекла звуки из металлической тарелки с побрякушками. 
   - Как всегда по четвергам, мы слушаем любовную историю и рассказываем истории о нелюбви. Взглянем, что находится на поверхности, и тогда понемногу поймем то, что внизу: наши обычаи, наши ценности. А когда сможем преодолеть этот пласт, обнаружим там себя. Кто начнет?
             Поднялись несколько рук, включая мою – к удивлению Нины. Шум возобновился, люди на стульях заволновались. Михаил указал на красивую, высокую женщину с голубыми глазами. 
   - На прошлой неделе я отправилась навестить друга, который одиноко живет в горах близ границы с Францией; он обожает удовольствия жизни, но обладает удивительной мудростью. С самого начала моему мужу эта идея не понравилась: знал, кто он такой, что его любимым времяпрепровождением были охота на птиц и обольщение женщин. Но мне нужно было поговорить с этим другом, я переживала кризис, который только он мог помочь мне преодолеть. Муж предложил мне обратиться к психологу, совершить путешествие, мы спорили, ругались, но несмотря на нажим в доме, я все-таки поехала. Мой друг приехал за мной в аэропорт, мы беседовали допоздна, поужинали, выпили, поговорили еще немного, и я отправилась спать. Проснулась на следующий день, мы прошлись по тем местам, и он отвез меня в аэропорт. 
             «Как только вернулась домой, начались вопросы. Он был один? Да. С ним не было ни одной любовницы? Нет. Вы выпивали? Выпивали. Почему ты не хочешь говорить об этом? Но я же говорю об этом! Вы были одни в доме, окна которого выходят на горы, в романтической обстановке, не так ли? Да. И все-таки не произошло ничего, кроме беседы? Не произошло ничего. Ты думаешь, я этому верю? А почему бы не поверить? Потому что это – против природы человека – когда мужчина и женщина вместе, выпивают вместе, делятся интимными вещами, все заканчивается постелью! 
             «Я согласна с моим мужем. Это против того, к чему нас приучили. Муж никогда не поверит истории, которую я рассказала, но это чистая правда. С тех пор наша жизнь превратилась в маленький ад. Пройдет, но это – ненужное страдание, страдание из-за того, что нам поведали». 
             Аплодисменты. Загораются огоньки сигарет. Звон бутылок и стаканов. 
   -         Что это? – тихо спросила Нина. – Коллективная терапия супружеских пар? 
   -         Это – часть «встречи». Никто не говорит, правильно ли это или заблуждение, они всего лишь рассказывают истории. 
   -         - А зачем они делают это при зрителях, так неуважительно, на людях, которые выпивают и курят? 
   -         Наверное, чтобы легче было. А когда легче, то и проще. А если проще, то почему бы не поступать именно так?
   -         Проще? Среди незнакомых, которые могут завтра же пересказать эту историю ее мужу?
   Тут заговорил другой человек, и я не смог ответить Нине, что это не имеет ни малейшего значения: все находятся здесь, чтобы говорить о нелюбви, рядящейся в любовь. 
   -         Я муж женщины, которая только что поведала вам эту историю, - сказал господин, который должен был по меньшей мере на 20 лет быть старше красивой молодой блондинки. - Все, что она здесь сказала, правда. Но есть кое-что, чего она не знает, а мне не хватило решимости сказать. Я сделаю это сейчас. 
   «Когда она уехала в горы, я не смог заснуть ночью, и начал подробно представлять себе происходящее там. Она приезжает, в камине – огонь, она снимает пальто, свитер, а под тонкой майкой у нее нет лифчика. Он может четко различать очертание ее груди. Они начинают беседовать, и хотя он сдержан, хотя он ее друг, его взгляд то и дело скользит по ее груди. 
   «Она делает вид, что не замечает его взгляда. Говорит, что идет на кухню еще за одной бутылкой шампанского. На ней очень облегающие джинсы, она идет медленно, и даже не оборачиваясь, знает, что он разглядывает ее с ног до головы. Возвращается, они обсуждают действительно задушевные темы , и это порождает в них чувство соучастия». 
   «Они исчерпывают тему, которая привела ее туда. Звонит сотовый телефон – это я, хочу узнать, все ли в порядке. Она подходит к нему, приставляет трубку к его уху, оба они слушают меня, я говорю деликатно, так как знаю, что уже поздно оказывать какое-нибудь давление, лучше сделать вид, что я не озабочен, и посоветовать воспользоваться пребыванием в горах, поскольку на следующий день она должна возвратиться в Париж, снова заботиться о детях, навести порядок в доме, сходить за покупками». 
   «Я отключаю телефон, зная, что он слышал наш разговор. Теперь оба они, сидевшие на разных диванах, сидят на одном. Близко, очень близко друг к другу.
   «В тот момент я перестал думать об этом. Встал, зашел в детскую комнату, потом подошел к окну, взглянул на Париж, и знаете, что заметил? Что эти мысли возбудили меня. Сильно, очень сильно возбудили. Сознание, что моя жена в этот момент могла целовать мужчину, заниматься с ним любовью. 
   «Я почувствовал себя ужасно. Как это могло вызвать у меня возбуждение? На следующий день поговорил с двумя приятелями; разумеется, я не привел себя в качестве примера, но спросил, случалось ли с ними такое, находят ли они эротическим, когда на вечеринке перехватывают взгляд другого мужчины, направленный на декольте их жен. Оба уклонились от ответа, поскольку это – табу. Но оба сказали, что прекрасно сознавать, что твоя жена желанна для другого мужчины, но дальше этого они не пошли. Может, это такая фантазия, запрятанная в сердце всех мужчин? Не знаю. Наша неделя была адом, ибо я не понимал своих ощущений. А поскольку не понимал, то возлагал вину на нее за то, что она вызвала во мне нечто, что вывело мой мир из равновесия». 
   На этот раз зажглось много сигарет, но аплодисментов не последовало. Словно тема оставалась табу, даже в таком месте. 
   Пока я держал руку поднятой, спросил себя самого, согласен ли я с тем господином, который только что закончил говорить. Да, я был согласен: раньше я уже воображал нечто подобное с Эстер и солдатами на поле боя, не отваживаясь признаться в этом даже самому себе. 
   Михаил посмотрел в мою сторону и подал знак.
   Не ведаю, как я сумел встать, оглядеть аудиторию, явно шокированную историей мужчины, который возбуждается, думая о том, что его женой овладевает другой. Казалось, никто не обращал на меня внимание, и это помогло начать. 
   -         Прошу извинить, но я буду не столь откровенен, как двое выступавших передо мной. Хотел бы вот что сказать. Сегодня я был на железнодорожной станции и обнаружил, что расстояние между рельсами – 143,5 сантиметра, или 4 фута и 8,5 дюйма. Откуда столь абсурдный размер? Я попросил мою возлюбленную разузнать причину, и вот результат. 
   «Почему 143,5 сантиметра? Потому что поначалу, когда строили первые вагоны для поездов, применяли те же самые инструменты, которые использовали при изготовлении колясок.
   «Почему именно это расстояние было между колесами фаэтонов? Потому что в старину дороги прокладывали именно этого размера, и только так экипажи могли по ним передвигаться.
   «А кто решил, что нужно было прокладывать дороги именно этого размера? И тут мы неожиданно возвращаемся в очень далекое прошлое: так решили древние римляне, первые великие строители дорог. По какой причине? В их военные колесницы запрягали двух коней, а если мы поставим две лошади той породы, которую использовали в ту эпоху, то увидим, что они занимают в ширину 143,5 сантиметра.
   «Таким образом, увиденное мной сегодня расстояние между рельсами, используемыми нашим самым современным высокоскоростным поездом, было определено римлянами. А когда эмигранты отправились в Соединенные Штаты строить железные дороги, они не поинтересовались, не лучше ли было изменить ширину колеи, и продолжали использовать тот же стандарт. Это отразилось даже на создании космических кораблей многоразового использования: их инженеры считали, что топливные баки должны быть пошире, но их изготавливали в штате Юта, требовалось доставлять поездом в космический центр во Флориде, а туннели рассчитаны на стандартные вагоны. Вывод: пришлось покориться тому, что древние римляне определили в качестве идеального размера. 
   «А что общего это имеет с супружеством?»
   Я выдержал паузу. Некоторых совсем не интересовали рельсы поездов, и они начинали беседовать между собой. Другие слушали меня с полным вниманием – и среди них Нина и Михаил. 
   - Все это имеет отношение к супружеской жизни и к двум историям, которые мы только что услышали. В некий момент истории кто-то появился и заявил: когда мы женимся, оба человека должны оставаться заблокированными до конца жизни. Вы будете следовать рядом, как два рельса, соблюдая эту точную дистанцию. Даже если одному из вас понадобится иногда быть немного дальше или ближе, то это – против правил. А они гласят: будьте благоразумны, думайте о будущем, о детях. Вам больше нельзя изменяться, вы должны быть как рельсы: расстояние между ними одинаково на станции отправления, посередине пути и на станции назначения. Не позволяйте любви измениться – ни расти вначале, ни уменьшиться посередине – это очень рискованно. Поэтому после восторженности первых лет соблюдайте ту же дистанцию, ту же прочность, ту же функциональность. Вы служите тому, чтобы поезд выживания вида человеческого двигался в направлении будущего: ваши дети будут счастливы, если вы останетесь на том расстоянии друг от друга, что и всегда – в 143,5 сантиметра. Если вы недовольны вещью, которая никогда не изменяется, то подумайте о них, о детях, которых привели в этот мир. 
             «Подумайте о соседях. Покажите, что вы счастливы, ешьте шашлык по воскресеньям, смотрите телевизор, помогайте общине. Думайте об окружающих: старайтесь выглядеть так, чтобы все знали, что у вас не бывает конфликтов, вы заблокированы со дня свадьбы. Не поглядывайте на сторону, ибо кто-то может посматривать на вас, а это уже искушение, оно может привести к разводу, кризисам, депрессии. 
             «Улыбайтесь на фотографиях. Поместите их в зале, чтобы все могли видеть. Подстригайте траву, занимайтесь спортом, главное, занимайтесь спортом, чтобы оставаться заблокированным во времени. А когда спорт перестанет помогать, сделайте себе пластическую операцию. Но никогда не забывайте: в один прекрасный день эти правила были установлены, и вы должны их соблюдать. Кто ввел эти правила? Неважно, никогда не задавайте подобного вопроса, ибо они будут действовать всегда, даже если вы с ними не согласны. 
             Я сел. Некоторые с энтузиазмом зааплодировали, другие остались безразличными, и я не знал, не зашел ли слишком далеко. Нина смотрела на меня с восхищением и удивлением. Михаил, наверное, заскучал, сочтя, что я говорил слишком сложно?
             Женщина на сцене прикоснулась к металлической тарелке.
             Я сказал Нине, чтобы она оставалась на месте, пока я выйду покурить. 
   -         Теперь они начнут танцевать во имя любви, «богородицы».
   -         Ты можешь курить и здесь.
   -         Мне нужно побыть одному.
    
    
             Хотя было начало весны, все еще было очень холодно, но мне потребовался свежий воздух. Зачем я рассказал всю эту историю? Моя супружеская жизнь с Эстер никогда не была такой, кукую я изобразил: два рельса, всегда рядом, всегда ровные, прямые, в порядке. У нас были взлеты и падения, много раз один из нас грозил уйти навсегда, но несмотря на это, мы оставались вместе. До случившегося два года назад. Или до того момента, когда она захотела узнать, почему была несчастлива. 
             Никто не должен спрашивать себя об этом: почему я несчастлив? Этот вопрос содержит вирус, разрушающий всё. Если мы спрашиваем, то захотим узнать, что же нас делает счастливыми. А если то, что нас делает счастливыми, отличается от нашей жизни, то мы или сразу же изменимся, или станем еще более несчастливы.
             Лучше смириться. Принять то, что мне предлагает жизнь, не следовать примеру Эстер, не обращать внимание на глаза людей, помнить слова Нины, организовать новое существование рядом с ней. 
             Нет, я не могу так думать, или наряду с разрушением супружества начну также уничтожать уважение к себе и ко всему, что я сказал и написал. Если я отреагирую так, как от меня ожидают, то превращусь в их раба. Необходим сильнейший контроль, чтобы этого избежать, так как поползновением всегда служит готовность кому-то нравиться. Но если я так поступлю, то помимо утраты Эстер потеряю и Нину, мою работу, мое будущее, все то, во что верю. 
    
    
             Люди начали выходить, а я вошел. Михаил уже успел переодеться.
   -         То, что случилось в ресторане…
   -         Не беспокойтесь, - ответил я. – Давайте прогуляемся по набережной Сены.
   Нина поняла намек, сказав, что ей надо лечь спать пораньше. Я попросил ее подвезти нас на такси до мосты напротив Эйфелевой башни – так я смог бы возвратиться домой пешком. Собирался спросить Михаила, где он живет, но потом подумал, что этот вопрос может быть воспринят как попытка увидеть моими собственными глазами, нет ли с ним Эстер.
   По дороге она настойчиво выспрашивала у Михаила, что представляет собой эта «встреча», а он отвечал одно и то же: способ вернуть любовь, и воспользовался случаем, чтобы сказать, что ему понравилась моя история о рельсах поезда. 
   -         Вот так и теряется любовь, - сказал он. – Когда мы начинаем вводить точные правила для того, чтобы она смогла проявиться. 
   -         И когда это случилось? – спросила Нина.
   -         Не знаю. Но мне известно, что можно сделать для ее возвращения. Знаю, потому что когда танцую или слышу голос, любовь ведет со мной беседу. 
   Нина не поняла, что значит «слышать голос», но мы уже подъехали к мосту. Вышли из такси и пошли в холодной парижской ночи.
    
    
   -         Знаю, что вы были напуганы увиденным, но я вовсе не собираюсь умереть сейчас, прямо при вас, - сказал он. – Самое опасное – если завернется язык: можно задохнуться, но хозяин ресторана знает, как надо действовать в таких случаях. Это не такая уж редкость. Между тем, ваш диагноз неверен: я не эпилептик. Это – контакт с Энергией.
   Я пытался реагировать спокойно. Мне было необходимо держать ситуацию под контролем – я был удивлен легкостью, с которой он согласился встретиться со мной на этот раз. Конечно, он был эпилептиком, однако утверждать это не имело смысла. 
   -         Вы мне нужны. Необходимо, чтобы вы написали о важности любви, - сказал Михаил. 
   -         Всем известно о важности любви. Почти все написанные книги посвящены именно этому.
   -         Тогда я сформулирую мою просьбу иначе: мне нужно, чтобы вы написали что-нибудь о новом Возрождении. 
    
    
    
   -         А что такое новое Возрождение?
   -         Это момент, подобный возникшему в Италии в XV-XVI веках, когда такие гении, как Эразм, Да Винчи, Микеланджело перестали обращать внимание на ограничения того времени, гнет условностей той эпохи, и обратились к прошлому. Как случилось в ту эпоху, так и мы сейчас обращаемся к магическому языку, алхимии, к идее Богоматери, к свободе делать то, во что верим, а не то, чего требует церковь или правительство. Как и во Флоренции в 1500 году, мы открываем для себя, что прошлое содержит ответы на вопросы будущего. 
   «Вспомните эту рассказанную вами историю о поезде: в каких других случаях мы подчиняемся стандартам, которые не понимаем? Люди читают написанное вами, - разве вы не можете затронуть эту тему? 
             - Я никогда не занимался торгом в отношении моих книг, - ответил я, снова вспомнив, что должен сохранять уважение к самому себе. – Если тема интересная, если она проникает в мою душу, если лодка по имени Слово несет меня к острову, то, вероятно, я возьмусь за тему. Но это не имеет ничего общего с моими поисками Эстер. 
             - Знаю, и не навязываю условий; всего лишь пытаюсь подсказать то, что считаю важным.
   -         Она говорила о Банке Одолжений?
   -         Да. Но речь не о Банке Одолжений. Речь о миссии, которую мне не удается выполнить в одиночку.
   -         Ваша миссия состоит в том, что вы делаете в армянском ресторане?
   -         Всего лишь малая часть. То же самое мы делаем с нищими по пятницам. По средам мы работаем с новыми кочевниками.
   Новые кочевники? Но лучше было сейчас его не прерывать; беседующий со мной не был таким вызывающим, как в пиццерии, харизматическим, как в ресторане, неуверенным, как на вечере автографов. Это был нормальный человек, товарищ, с которым обычно завершают вечер, беседуя о мировых проблемах. 
   -         Я могу писать только о том, что действительно затрагивает мою душу, - настаивал я. 
   -         Хотели бы пойти с нами, чтобы поговорить с нищими?
   Я вспомнил замечание Эстер о ложной печали в глазах тех, кто должны бы считаться самыми несчастными людьми в мире. 
             - Может быть. Мне нужно немного подумать. 
             Мы подошли к музею Лувр, и Михаил остановился, облокотился на парапет набережной, мы принялись созерцать проплывавшие суда, которые ранили наши глаза лучами своих прожекторов.  
   -         Смотрите, что происходит, - сказал я Михаилу. – Разглядывая то, что освещают лучи, пассажиры по возвращении домой скажут, что знают теперь Париж. Завтра они должны увидеть Мону Лизу, а потом скажут, что посетили Лувр. Они не знают Парижа и не посетили Лувра – они всего лишь прокатились на судне и посмотрели картину, одну-единственную картину. В чем разница между просмотром порнографического фильма и занятием любовью? То же, что существует между взглядом на город и попыткой узнать происходящее в нем, посещением его баров, прогулкой по улицам, которых нет в путеводителях для туристов, блужданием для обретения себя самого. 
   -         Я восхищен вашим самоконтролем. Вы говорите о судах на Сене и дожидаетесь подходящего момента, чтобы задать вопрос, который привел вас ко мне. Чувствуйте себя сейчас свободно, чтобы можно было откровенно поговорить о чем вам угодно. 
   В его голосе абсолютно не было агрессивности, и я решил двинуться вперед.
   -         Где Эстер? 
   -         Физически, очень далеко, в Центральной Азии, а Духовно – очень близко, денно и нощно сопровождает меня своей улыбкой, воспоминанием ее восторженных слов. Это она привезла сюда меня, 21-летнего бедного парня, лишенного будущего, кого жители моей деревни считали помешанным, больным или колдуном, сговорившимся с демоном, а горожане - простым крестьянином в поисках работы. 
   «Когда-нибудь я расскажу вам мою историю подробнее, однако факт, что я умел говорить по-английски и начал работать переводчиком. Мы находились на границе страны, в которую ей надо было проникнуть. Американцы сооружали там много военных баз, готовясь к войне с Афганистаном, и получить визу было невозможно. Я помог ей нелегально преодолеть горы. В течении недели, что мы провели вместе, она заставила меня осознать, что я не одинок, что она понимает меня. 
   «Я спросил, что она делает так далеко от дома. После нескольких уклончивых ответов она, наконец, поведала то, что должна была рассказать: искала место, в котором спряталось счастье. Говорила, что видела только счастливых людей – или поистине несчастных, не скрывавших свои страдания, - когда они находились в запредельных ситуациях между жизнью и смертью. Я рассказал ей о моей миссии: добиться, чтобы Энергия Любви вновь распространилась по земле. В сущности, мы оба искали одно и то же». 
   «Эстер отправилась в посольство Франции и добыла мне визу – как переводчику с казахского языка, хотя в моей стране все говорят и по-русски. Я приехал сюда жить, мы виделись всегда, когда она возвращалась из своих зарубежных поездок; еще два раза мы съездили вместе в Казахстан; она очень заинтересовалась культурой Тенгри и одним кочевником, с которым познакомилась, - она полагала, что у него имеются ответы на все вопросы. 
   Я захотел узнать, что такое Тенгри, но этот вопрос мог и подождать. Михаил продолжал говорить, и его глаза отражали такую же ностальгию, какую я испытывал по Эстер.
   - Мы начали работать здесь, в Париже – это она выдвинула идею собирать людей раз в неделю. Она говорила: «во всех человеческих отношениях самое важное – беседа; но люди больше не занимаются этим – сесть, чтобы высказаться самим и послушать других. Они отправляются в театр, в кино, смотрят телевидение, слушают радио, читают книги, но почти не разговаривают. Если мы захотим изменить мир, то должны вернуться в эпоху, в которой воины рассаживались вокруг костра и рассказывали истории». 
             Я вспомнил: Эстер говорила, что все важное в наших жизнях возникало из долгих диалогов за стойкой бара или во время прогулок по улицам и паркам. 
   -         Моя идея – проводить встречи по четвергам, ибо так велит традиция, в которой я был воспитан. А ее идеей было выходить иногда парижскими вечерами: она говорила, что только нищие не делают вида, что они довольны жизнью, - напротив, они изображают грусть. 
   «Она дала мне почитать ваши книги. Я понял, что вы, быть может, не сознавая того, воображали тот же мир, что и мы вдвоем. И я осознал, что не одинок, хотя только я и слышал голос. Понемногу, по мере того, как люди принялись посещать мою встречу, я поверил, что могу выполнить свою миссию, помочь Энергии вернуться, хотя для этого необходимо было возвратиться в прошлое, к моменту, когда она уехала – или скрылась. 
   -         Из-за чего Эстер меня покинула? Неужели я не смогу переменить тему? 
   Вопрос немного разозлил Михаила.
   -         Из-за любви. Сегодня вы привели пример рельсов: так вот, она – не рельс рядом с вами. Она не следует стандартам, и, думаю, вы тоже не делаете этого. Надеюсь, ей известно, что мне ее тоже очень не хватает.
   -         В таком случае…
   -         В таком случае, если вы хотите ее найти, то я могу вам сказать, где она находится. Я уже ощущал этот же самый импульс, но голос говорит мне, что это неподходящий момент, что никто не должен нарушать ее встречу с Энергией Любви. Я уважаю голос, он нас защищает: меня, вас, Эстер. 
   -         А когда же наступит момент?
   -         Возможно, завтра, через год или никогда больше – и в этом случае мы должны уважать ее решение. Голос – это Энергия: по этой причине он собирает людей вместе лишь когда они оба действительно подготовлены к такому моменту. Но даже в этом случае все мы многократно пытаемся форсировать ситуацию – только чтобы услышать фразу, которую никогда не хотели слышать: «Уходи прочь». Тот, кто не слушается голоса и приходит раньше или позднее, чем должен был бы явиться, никогда не добьется того, чтобы исправить ситуацию. 
   -         Предпочитаю, чтобы Эстер сказала мне «уходи прочь», чем пребывать с Захиром ночами и днями. Если она скажет такое, то это перестанет быть идеей-фикс и превратится в женщину, которая теперь живет и думает иначе. 
   -         Не станет Захира – возникнет большая утрата. Если мужчина и женщина сумеют проявить Энергию, то они на самом деле окажут помощь всем мужчинам и женщинам мира.
   -         Вы меня пугаете. Я люблю ее, вам известно, что я ее люблю, и вы утверждаете, что она все еще любит меня. Не знаю, что такое быть готовым, я не могу жить тем, что другие, даже Эстер, надеются получить от меня. 
   -         Если из разговоров с ней я сделал правильный вывод, то в какой-то момент вы растерялись, и мир начал вращаться вокруг вас, исключительно вокруг вас. А Эстер перестала быть частью вашей жизни. 
   -         Неправда. Она была свободна выбирать свой собственный путь. Она решила стать военным корреспондентом, даже вопреки моей воле. Она сочла, что должна искать причину несчастья человечества, несмотря на мои возражения о том, что это невозможно узнать. Может, она желает, чтобы я снова стал рельсом рядом с другим рельсом, соблюдая ту глупую дистанцию, только потому, что так решили древние римляне? 
   -         Наоборот.
   Михаил снова зашагал, и я последовал за ним. Теперь казалось, что он ведет меня в какое-то определенное место. Он вдруг опять остановился: 
   -         Верите ли вы, что мне слышен голос?
   -         По правде говоря, не знаю. Но поскольку мы здесь, позвольте мне показать вам кое-что. 
   -         Все считают, что это приступы эпилепсии, и я не возражаю: так проще. Но этот голос говорит мне с тех пор, как я был ребенком, когда увидел женщину. 
   -         Какую женщину? 
   -         Потом расскажу.
   -         Всякий раз, когда спрашиваю о чем-нибудь, слышу в ответ: «потом расскажу». 
   -         Голос говорит мне кое-что. Знаю, что вы встревожены или испуганы. В пиццерии, когда я ощутил горячий ветер и увидел огни, знал, что это – признаки моей связи с Властью. Я знал, что она там, чтобы помочь нам обоим. 
   «Если решите, что все, что я вам говорю, - не более чем бред парня-эпилептика, который хочет воспользоваться чувствительностью знаменитого писателя, то завтра же дам вам карту с отмеченным на ней местом, где она находится, и вы сможете отправиться на ее поиски. Однако голос говорит мне сейчас кое-что. 
   -         Могу я узнать, что именно, или расскажете мне потом?
   -         Расскажу, и скоро: я пока не понял это послание до конца.
   -         Все равно обещайте мне, что дадите адрес и карту. 
   -         Обещаю. Во имя Чудесной Энергии Любви обещаю это. А что вы собирались мне показать? 
   Я указал на позолоченную статую – девушку верхом на коне. 
             - Вот. Она слышала голоса. Пока люди прислушивались к тому, что она говорила, все шло хорошо. А когда начали сомневаться, ветер победы изменил направление. 
             Жанна д’Арк, Орлеанская девственница, героиня Столетней войны, которая в 17 лет была назначена командующей войсками, потому что… слышала голоса, и они сообщали ей наилучшую стратегию для разгрома англичан. Два года спустя ее приговорили к смерти на костре по обвинению в колдовстве. Я использовал в одной из моих книг фрагмент допроса, датированного 24 февраля 1431 года:
             Тогда ее стал допрашивать др. Жан Бопер. На вопрос, слышала ли она голос, ответила:
   «слышала три раза, вчера и сегодня. Утром, в час Вечерни, и когда исполняли Аве Мария». 
   На вопрос, был ли голос в комнате, она ответила, что не знает, но что была разбужена им. Голос был не в комнате, а в замке. 
   Она спросила голос, что ей делать, и он потребовал, чтобы она встала с кровати и сложила ладони рук. 
   Тогда (Жанна д’Арк) сказала допрашивавшему ее епископу:
   «Вы утверждаете, что вы – мой судья. Таким образом, будьте очень внимательны в отношении того, что станете делать, ибо я – посланница Бога, и вы в опасности. Голос открыл мне то, что я должна сказать королю, а не вам. Голос, который я слышу (уже долгое время), исходит от Бога, и мне страшнее противоречить голосам, нежели противоречить вам».
    
    
   -         Не намекаете ли вы, что…
   -         Что вы – воплощение Жанны д’Арк? Не думаю. Она умерла всего в 19 лет, а вам уже 25. Она командовала французской армией, а если судить по вашим словам, то вы не можете распоряжаться даже своей жизнью. 
   Мы снова сели на парапет, окаймляющий Сену. 
   - Послушайте: я верю знакам, - настаивал я. – Верю в судьбу. Верю в то, что люди ежедневно имеют возможность узнать, каково наилучшее решение для принятия во всем том, что они делают. Понимаю, что потерпел неудачу, что в какой-то момент потерял мою связь с женщиной, которую любил. А теперь все, что мне необходимо – это завершить данный цикл; поэтому хочу получить карту, хочу отправиться к ней. 
   Он посмотрел на меня, и в этот момент выглядел, словно в трансе, во время выступления на сцене в ресторане. Я снова испугался приступа эпилепсии - посреди ночи, в почти пустынном месте. 
   -         Видение предоставило мне власть. Эта власть почти созерцаема, ощутима. Я могу обладать ею, но не могу ее обуздать. 
   -         Уже слишком поздно для такого разговора. Я устал, и вы тоже. Хотел бы получить карту и услышать название места…
   -         Голос… я дам вам карту завтра во второй половине дня. Куда могу передать ее? 
   Я назвал свой адрес, и удивился, что он не знает, где я жил с Эстер. 
   -         Думаете, я спал с вашей женой? 
   -         Я никогда не спросил бы об этом. Это меня не касается.
   -         Но спросили же, когда мы были в пиццерии. 
   Я позабыл. Конечно, это меня касалось, но сейчас его ответ меня больше не интересовал. 
             Взгляд Михаила изменился. Я приготовился к его новому припадку эпилепсии, но он казался спокойным, контролировал ситуацию. 
             - Как раз в этот момент слышу голос. Завтра возьму карту, записи, расписание рейсов, приеду к вам домой. Полагаю, она вас дожидается. Надеюсь, мир станет счастливее, если два человека, всего лишь два человека, станут счастливее. Однако дело в том, что голос говорит мне: мы не сможем встретиться завтра.  
   -         У меня завтра всего лишь обед с актером, прибывшим из Соединенных Штатов, и я не могу это отменить. В остальное время буду вас ждать. 
   -         Но это говорит мне голос.
   -         Он запрещает вам помочь мне вновь встретиться с Эстер?
   -         Не думаю. Ведь именно голос подсказал мне пойти на ваш вечер автографов. С тех пор мне было более-менее известно, как будут развиваться события – так, как и развивались на самом деле, – потому что я прочитал «Время раздирать, и время сшивать». 
   -         В таком случае – я умирал от испуга из-за опасения, что он изменит намерение, - давайте сделаем то, о чем договорились. Я свободен, начиная с двух часов дня. 
   -         Но голос говорит, что еще не время.
   -         Вы же мне обещали.
   -         Ладно. 
   Он протянул мне руку и сказал, что завтра заедет ко мне в конце дня. Его последними словами в тот вечер были:
             - Голос говорит, что позволит это только в определенный час.
             А я, возвращаясь в свою квартиру, слышал только один голос – Эстер, говорившей о любви. И пока вспоминал разговор, понимал, что голос касался нашего супружества. 
    
    
    
   -         Когда мне было 15 лет, я безумно хотела попробовать секса. Однако это считалось греховным, запрещалось. Я не могла понять: почему грешно: а ты понимаешь? Ты можешь мне объяснить, отчего все религии, повсюду в мире считают секс чем-то запретным, - даже самые примитивные религии и культуры? 
   -         Ты заставила меня задуматься об очень странных вещах. Действительно, почему секс запретен?
   -         Из-за проблемы пропитания?
   -         Пропитания?
   -         Тысячи лет назад различные племена бродили, свободно занимаясь любовью, имели детей, и чем многочисленнее становилось племя, тем больше у него было шансов исчезнуть – люди дрались за пищу, убивая детей, затем – женщин, которые были более слабыми. Оставались лишь сильные, но все они были мужчинами. А мужчины без женщин не способны увековечить род человеческий. 
   «И тогда кто-то, заметив, что это происходит в соседнем племени, решил изменить подобное в его роду. И придумал историю: боги запретили мужчинам заниматься любовью со всеми подряд женщинами. Могли делать это только с одной или максимально – с двумя. Некоторые мужчины были импотентами, некоторые женщины – неспособными рожать, часть племени не имела детей по естественным причинам, но никто не мог меняться партнерами. 
             «Все поверили, ибо это сказал тот, кто говорил от имени богов, его поведение, должно быть, отличалось от других, возможно, он имел некий физический недостаток , болезнь, вызывающую конвульсии, обладал особой способностью, чем-то, что выделяло его среди других, потому что именно так появились первые вожди. Через несколько лет это племя стало сильнее – оно имело определенное число мужчин, способных прокормить всех женщин, способных рожать, и детей, способных медленно увеличивать число охотников и производителей. Тебе известно, что доставляет женщине наибольшее удовольствие? 
   -         Секс. 
   -         Кормление. Наблюдать, как ее мужчина ест. Это – момент славы для женщины, которая проводит весь день в заботах об ужине. Вероятно, по этой причине, по причине запрятанной в историческом прошлом – голода, угрозы исчезновения вида и пути к выживанию. 
   -         Ты переживаешь отсутствие детей? 
   -         Не довелось, не так ли? А как я могу ощущать нехватку чего-то, что не случилось?
   -         Ты считаешь, это изменило бы нашу супружескую жизнь? 
   -         Откуда мне знать? Смотрю на моих подруг и друзей: счастливее ли они от того, что у них есть дети? Одни – да, другие – не настолько. Они могут быть счастливы из-за детей, но это не улучшило и не ухудшило отношений между ними самими. Они по-прежнему считают себя в праве пытаться контролировать друг друга. Продолжают полагать, что обещание «быть счастливым навсегда» нужно хранить, даже за счет ежедневной неверности. 
   -         Эстер, война причиняет тебе вред. Она вводит тебя в контакт с реальностью, сильно отличающейся от той, в которой мы здесь живем. Да, я знаю, что умру; по этой причине проживаю каждый день так, словно это чудо. Но это не обязывает меня постоянно думать о любви, сексе, супружестве все время. 
   -         Война не позволяет мне думать. Я просто существую, и точка. Когда сознаю, что в любой момент могу быть пронзена шальной пулей, думаю: «как хорошо, что мне не надо заботиться о том, что теперь произойдет с моим ребенком». Но думаю также: «как жаль, я умру, и от меня ничего не останется. Я оказалась способной лишь потерять жизнь, и не была способна принести ее в этот мир». 
   -         С нами происходит что-то не то? Спрашиваю об этом, потому что иногда вижу, что ты хочешь выговориться, но в итоге не продолжаешь беседу. 
   -         Да, есть что-то не то. Мы должны быть счастливы вдвоем. Ты считаешь, что обязан мне всем, что имеешь, а я считаю, что должна быть польщена тем, что такой мужчина, как ты, находится рядом со мной. 
   -         У меня любимая жена, я не всегда это признаю и в итоге спрашиваю себя: «что со мной происходит не так?» 
   -         Замечательно, что ты мне это сказал. С тобой не происходит ничего плохого, как и со мной, хотя я тоже задаю себе этот же вопрос. Причина в том, как мы выражаем свою любовь друг к другу. Если согласиться, что любовь создает проблемы, то мы могли бы жить с этими проблемами и быть счастливы. Это стало бы постоянной борьбой и поддерживало бы нас в состоянии активности, живыми, воодушевленными, с множеством вселенных, которые предстоит покорить. Однако мы движемся к точке, в которой вещи всего лишь приспосабливаются друг к другу. Где любовь перестает создавать проблемы, вызывать столкновения – и становится всего лишь их решением.
   -         А что в этом ошибочного?
   -         Всё. Я чувствую, что энергия любви, то, что именуют страстью, перестала проникать через мои плоть и душу. 
   -         Но что-то же осталось.
   -         Осталось? Разве каждое супружество должно завершаться таким образом, когда страсть уступает место чему-то, именуемому «зрелыми отношениями»? Ты нужен мне. Я страдаю, когда тебя нет. Иногда ревную. Мне нравится думать о том, что у тебя сегодня на ужин, хотя ты иногда даже не обращаешь внимание на еду. Но радости не хватает. 
   -         Хватает. Когда ты далеко, мне хочется, чтобы ты была рядом. Я размышляю о беседах, которые будут у нас, когда я или ты возвратимся из поездки. Звоню, чтобы узнать, все ли с тобой в порядке, мне необходимо слышать твой голос каждый день. Я бы сказал, что продолжаю страстно тебя любить. 
   -         То же самое происходит со мной, но что случается, когда мы вместе? Спорим, ссоримся по мелочам, один хочет изменить другого, навязать свой способ видения реальности. Ты упрекаешь меня в вещах, не имеющих ни малейшего значения, и я поступаю так же. Время от времени, когда умолкают наши сердца, мы говорим себе: «как здорово было бы обрести свободу, не иметь никаких обязательств». 
   -         Ты права. И в эти моменты я чувствую себя потерянным, так как знаю, что нахожусь с желанной женщиной. 
   -         У меня тоже мужчина, которого я всегда хотела бы иметь рядом.
   -         Ты думаешь, это можно изменить?
   -         По мере того, как я старею, все меньше мужчин смотрят на меня, и я все больше думаю: «лучше оставить все как есть», и уверена, что могу заблуждаться до конца жизни. Между тем, всякий раз, когда я еду на войну, вижу, что существует еще большая любовь, гораздо большая, чем ненависть, заставляющая одних людей убивать других. И в эти моменты я полагаю, что могу это изменить. 
   -         Ты не можешь всё время жить на войне.
   -         Но я так же не могу все время жить в этой разновидности мира, который нахожу рядом с собой. Он разрушает единственную важную вещь, которая у меня есть: мою связь с тобой. Хотя сила любви остается той же самой. 
   -         Миллионы людей во всем мире думают об этом, и позволяют этим моментам депрессии пройти. Они выдерживают один, два, три кризиса, и наконец осознают, что это все не так. 
   -         Но тебе же известно, что это все именно так. Иначе ты не написал бы книг, которые написал. 
    
    
    
   Я решил отобедать с американским актером в пиццерии Роберто – необходимо было вернуться туда немедленно, чтобы сгладить плохое впечатление, которое я тогда мог оставить. Перед уходом предупредил мою домработницу и вахтера дома, в котором я жил, что если не возвращусь в намеченное время и появится молодой человек с монголоидными чертами лица, чтобы передать мне пакет, необходимо обязательно пригласить его подняться в квартиру, попросить его подождать меня в зале, угостить всем, что он только пожелает. Если юноша не сможет ждать, то попросить его оставить у кого-нибудь из них двоих то, что он мне принесет. Особенно важно - ни в коем случае не позволить ем уйти, не оставив пакета! 
   Я взял такси и попросил отвезти меня на угол бульвара Сен-Жермен с улицей Сен-Пер. Шел мелкий дождь, но мне предстояло пройти пешком всего тридцать метров до ресторана с его скромной вывеской и щедрой улыбкой Роберто, который время от времени выходил выкурить сигарету. Навстречу мне по узкому тротуару шла женщина с детской коляской, и, поскольку мы не могли разминуться, я шагнул на проезжую часть, чтобы ее пропустить. 
   И тогда, как при замедленной киносъемке, мир совершил огромный оборот: поверхность земли стала небом, а небо стало землей, я смог различить некоторые детали верхней части углового здания – до этого проходил там многократно, но ни разу не смотрел вверх. Помню ощущение удивления, звук сильного свиста ветра в ухе и отдаленного собачьего лая; вскоре всё потемнело. 
    
    
   Я почувствовал, что меня на большой скорости затягивает в черную дыру, в конце которой можно было различить свет. Но прежде, чем его достичь, ощутил, что меня с огромной силой потянуло к Земле, и я очнулся от голосов и криков, раздававшихся вокруг меня: все это должно было продолжаться не более нескольких секунд. Я почувствовал вкус крови во рту, запах мокрого асфальта, и только тогда понял, что попал в автомобильную аварию. Я был в сознании и одновременно в бессознательном состоянии, попытался, но не смог двигаться, сумел заметить еще одного человека, лежащего на земле рядом со мной – я мог почувствовать его запах, аромат его одеколона, и представил себе, что это – женщина, которая шла с ребенком по тротуару: о Боже! 
             Кто-то приподнял меня, и я крикнул, чтобы меня не трогали, было опасно сейчас трогать мое тело; я узнал во время одного беззаботного разговора в один из беззаботных вечеров, что если происходит перелом шейного позвонка, то любое неправильное движение может парализовать навсегда. 
             Я боролся за то, чтобы оставаться в сознании, ожидал боли, которой всё не было, попытался двигаться, но решил, что лучше не делать этого – почувствовал судороги, онемение. Снова попросил не трогать меня, услышал сирену вдалеке, и понял, что теперь мог заснуть, мне больше не нужно было бороться за спасение жизни, она потеряна или уцелела, это уже зависело не от меня, а от врачей, медсестер, судьбы, от «этого», от Бога. 
             Я расслышал голос девушки – она называла свое имя, но я не мог его запомнить, - уговаривавшей меня лежать спокойно, заверяя, что я не умру. Хотелось верить ее словам, я умолял ее побыть со мной подольше, но она вскоре исчезла; я увидел, как мне накладывают на тело что-то пластмассовое, надевают маску на лицо, и тогда я снова заснул, на этот раз без каких-либо сновидений.
    
    
    
             Когда сознание ко мне вернулось, не было ничего, кроме ужасного звона в ушах: все остальноё – тишина и полная темень. Вдруг почувствовал всеобщее движение, и я был уверен, что несут мой гроб, и меня похоронят живым! Попытался бить по стенкам вокруг себя, но не смог пошевелить ни одной мышцей своего тела. В отрезок времени, показавшийся мне бесконечным, ощутил, что меня подталкивают вперед, и я уже не мог ничего контролировать. В этот момент, собрав все оставшиеся силы, я издал крик, который эхом разошелся в том закрытом помещении, возвратился в мои уши и почти оглушил меня – но я знал, что этот крик спас меня, ибо вскоре появился свет у моих ног: они обнаружили, что я не умер!
             Этот свет, благословенный свет, спасавший меня от худшего из мучений – удушья, постепенно начал освещать мое тело. Наконец, убрали крышку гроба, и меня прошиб холодный пот, я ощутил безмерную боль, но был доволен, испытывал облегчение, они убедились в своей ошибке, а какое счастье вернуться в мир живых!
             Наконец, луч света добрался до моих глаз: нежная рука прикоснулась к моей, женщина с ангельским лицом вытерла пот с моего лба: 
   -         Не беспокойтесь, - сказало белокурое ангельское создание, одетое во все белое. – Я не ангел, вы не умерли, мы всего-навсего обследуем вас с помощью магнитного резонанса, чтобы посмотреть, нет ли у вас возможных повреждений. Похоже, что нет ничего серьезного, но вам придется оставаться здесь под наблюдением. 
   -         Ни одной сломанной кости?
   -         Повсеместные ссадины: если принесу зеркало, вы ужаснетесь своей внешности, но это скоро пройдет.  
   Я попытался приподняться, она мягко запретила. И тогда я ощутил очень сильную головную боль, и застонал. 
   -         Вы ведь попали в дорожно-транспортное происшествие, и это естественно, не так ли? 
   -         Думаю, вы меня обманываете, - произнес я, сделав над собой усилие. – Я взрослый человек, активно прожил свою жизнь, и способен воспринимать некоторые вести без паники. Какой-то сосуд в моей голове готов лопнуть. 
   Появились два санитара и уложили меня на носилки. Я заметил у себя вокруг шеи ортопедическое приспособление – и вдруг вспомнил, что должен немедленно возвратиться домой. Если парень сдержал слово, то у меня сейчас будет то, что я ожидал столько времени: ее адрес. 
   Невероятно. Хотя я только что избежал смерти, Захир не подождал даже немного, прежде чем проявить свое присутствие. 
   -         Кто-то сообщил, что вы просили вас не двигать, - сказала ангел. – Прекрасное решение. Вам придется побыть в воротничке некоторое время, но если не будет неприятной неожиданности, поскольку последствия никогда сразу неизвестны, то вскоре все это окажется всего лишь сильным испугом и большим везением. 
   -         Как долго? Я не могу здесь оставаться. 
   Никто ничего не ответил. Нина, улыбаясь, ожидала меня за дверями рентгеновского кабинета, - очевидно, врачи говорили, что ничего не обнаружили. Она провела рукой по моим волосам, скрыла ужас, который должна была испытать, увидев мою внешность. 
   Маленький кортеж проследовал по больничному коридору – она, двое санитаров, которые несли носилки, ангел в белом. Голова болела все сильнее. 
   -         Медсестра, моя голова…
   -         Я не медсестра, сейчас я ваш врач, мы ожидаем приезда вашего личного медика. Что касается головы, не беспокойтесь: благодаря защитному механизму организм закрывает в момент несчастного случая все кровеносные сосуды, чтобы избежать кровотечения. Когда он убеждается, что опасность миновала, они открываются снова, кровь опять течет по сосудам, и это вызывает боль. Только и всего. Но как бы то ни было, если хотите, могу дать вам какое-нибудь снотворное. 
   Я отказался, не поняв и сам, почему. И будто это возникло из некоего темного угла моей души, вспомнил фразу, услышанную днем раньше: 
   «Голос говорит, что позволит этому произойти только в определенный час». 
   Он не мог заранее этого знать. Невозможно, чтобы случившееся на углу Сен-Жермен и Сен-Пер стало результатом всеобщего заговора, чем-то предопределенным загодя богами, которые должны были быть слишком заняты заботами об этой планете в ее шатких условиях, на пути к разрушению, но остановили всю свою деятельность лишь для того, чтобы воспрепятствовать моей встрече с Захиром. У парня не было ни малейшей возможности предвидеть будущее, за исключением того… что он действительно слышал голос, имел этот план, и тогда дело обстоит намного серьезнее, чем я себе представлял. 
   Это становилось для меня уж слишком: улыбка Нины, чья-то способность слышать некий голос, все более невыносимая головная боль.
   - Доктор, я передумал: хочу заснуть, не могу вынести эту боль.
             Она сказала что-то одному из санитаров, которые катили тележку с носилками, он отлучился и вернулся еще до того, как мы добрались до палаты. Я почувствовал укол в руку, и тут же заснул. 
    
    
             Пробудившись, захотел узнать, спаслась ли также женщина, которую я видел рядом с собой, и что случилось с младенцем. Нина сказала, что мне необходимо отдохнуть, однако доктор Луи, мой врач и друг, уже приехал, и решил, что нет проблемы – можно рассказать. Меня сбил мотоцикл: тело, которое я видел на земле рядом с собой, принадлежит парню, управлявшему мотоциклом; юношу доставили в эту же больницу, и его постигла та же участь – он отделался ссадинами по всему телу. Полицейское дознание, предпринятое вскоре после несчастного случая, ясно указывало, что я находился во время происшествия посреди улицы, поставив в этом случае жизнь мотоциклиста под угрозу. 
             Или, другими словами, очевидно, что виновным во всем был я, но парень решил не подавать никакой жалобы. Нина его посетила, они немного поговорили, и она узнала, что он – иммигрант, работал нелегально и боялся сказать что-либо полиции. Он вышел из больницы через 24 часа, поскольку в момент несчастного случая был в шлеме, и это сильно уменьшило риск повреждения мозга. 
   -         Вы говорите, что он вышел через 24 часа, то есть, я нахожусь здесь больше суток? 
   -         Три дня. После того, как вас обследовали с помощью магнитного резонанса, врач позвонила мне и попросила разрешение подержать вас на успокоительных средствах. Поскольку я считаю, что вы находились в напряжении, были раздражены, подавлены, то я разрешил. 
   -         И что теперь может произойти? 
   -         В принципе, еще два дня в больнице и три недели с этим аппаратом на шее: критические сорок восемь часов уже истекли. Но все равно часть вашего тела может восстать против намерения продолжать хорошо вести себя, и тогда у нас возникнет проблема. Но лучше думать об этом, если только столкнемся с непредвиденным обстоятельством – не стоит страдать заранее. 
   -         То есть, я еще могу умереть? 
   -         Как вам прекрасно должно быть известно, все мы не только можем, но и обязательно умрем. 
   -         Повторю: я все еще могу умереть из-за этого несчастного случая? 
   Доктор Луи выдержал паузу.
   -         Да. Всегда существует вероятность образования тромба в крови, который не смогли обнаружить приборы, и который может в любой момент оторваться и вызвать эмболию. Существует также возможность того, что одна из клеток сошла с ума и начала образовывать рак. 
   -         Вы не должны говорить подобные вещи, - прервала его Нина. 
   -         Мы друзья уже пять лет. Он меня спросил, и я отвечаю. А теперь прошу извинить, но я должен вернуться в мою консультацию. Медицина не такова, как вы о ней думаете. 
   «В мире, в котором мы живем, если мальчик идет купить пять яблок, а возвращается домой только с двумя, делают вывод, что он съел три, которых не хватает. А в моем мире существуют другие возможности: он, может, их и съел, но у него их могли и украсть, денег могло не хватить на те пять яблок, что он собирался купить, он мог потерять их по пути, кто-то был голоден, и он решил поделиться фруктами с этим человеком, и т.д. В моем мире все возможно, и все относительно». 
   -         Что вам известно об эпилепсии? 
   Нина немедленно поняла, что я имел в виду Михаила, и ее итальянский темперамент немедленно проявил некоторое неудовольствие. Она тут же сказала, что должна идти, ибо ее ожидали съемки фильма.
   Однако доктор Луи, хотя уже и собрал свои вещи, остановился, чтобы ответить на мой вопрос. 
   -         Речь идет об избытке электрических импульсов в определенной зоне мозга, что вызывает конвульсии большей или меньшей силы. Окончательного исследования в отношении этого не существует, считается, что приступы происходят, когда человек сильно напряжен. Однако не волнуйтесь: хотя болезнь может проявиться в любом возрасте, она вряд ли может быть вызвана несчастным случаем с участием мотоцикла. 
   -         А что же ее вызывает? 
   -         Я не специалист, но если хотите, могу узнать. 
   -         Да, хочу. И еще вопрос, но, пожалуйста, не подумайте, что мой мозг пострадал от дорожного происшествия, и все-таки я хочу спросить вас о другом: возможно ли, чтобы эпилептики слышали голоса и могли предвидеть будущее?
   -         Разве кто-то сказал, что этот несчастный случай произойдет? 
   -         Не сказал этого с точностью. Но я так понял. 
   -         Извините, но я больше не могу оставаться, и провожу вашу подругу. Что касается эпилепсии, то постараюсь разузнать. 
    
    
   В течении двух дней, что Нина была далеко, и несмотря на перенесенный испуг, вызванный происшествием, Захир снова занял свое пространство. Я знал, что если парень действительно сдержал слово, то меня должен ожидать дома конверт с адресом Эстер – но теперь я был напуган: а если Михаил говорил правду в отношении голоса?
   Попытался вспомнить подробности: я сошел с тротуара, машинально посмотрел, увидел проезжавший автомобиль, но также заметил, что он был на безопасном расстоянии. Однако, несмотря на это, я был настигнут, вероятно, мотоциклом, который пытался обогнать тот автомобиль, и был вне поля моего зрения. 
   Я верю знакам. После Дороги Сантьяго всё полностью изменилось: всё то, чему нам необходимо выучиться, всегда находится перед нашими глазами, и достаточно оглядеться с уважением и вниманием, чтобы обнаружить, куда Бог желает нас доставить, и какой шаг наиболее подходит для следующей минуты. Я научился также уважать таинство: как говаривал Эйнштейн, Бог не играет в кости со Вселенной, все взаимосвязано и имеет смысл. Хотя этот смысл и остается сокрытым почти все время, мы знаем, когда находимся близко к нашей подлинной миссии на Земле, когда то, что мы делаем, заражено энергией энтузиазма. Если так, то все хорошо. Если нет – лучше сразу же изменить курс.
   Когда мы на верном пути, следуем знакам и иногда совершаем ошибочный шаг, Божество спешит нам на помощь, предотвращая нашу ошибку. Неужели несчастный случай был знаком? Неужели Михаил в тот день интуитивно ощутил знак, предназначенный мне?
   Я решил, что ответом на этот вопрос было «да». И, возможно, по этой причине, из-за того, что я смирился с судьбой, позволил себя вести большей силе, понял, что в течении того дня Захир впервые проявлял слабость. Теперь я знал: достаточно вскрыть конверт, прочесть ее адрес и позвонить в дверь ее дома. 
   Но знаки указывали, что момент не настал. Если Эстер действительно была так важна в моей жизни, как я себе это представлял, если она продолжала меня любить, как сказал парень, то зачем форсировать ситуацию, которая снова обрекла бы меня на те же ошибки, которые я совершил в прошлом? 
   Как избежать этого? Зная, кто я такой, что изменилось, что вызвало этот внезапный разрыв на пути, всегда отмеченном радостью. 
   Было ли этого достаточно? Нет, мне нужно было также узнать, кем была Эстер – каковы изменения, через которые она прошла в течении всего времени, в которое мы жили вместе. 
   А было ли достаточно ответить на эти два вопроса? Не хватало третьего: почему судьба свела нас вместе?
             Располагая свободным временем для размышлений в больничной палате, я перебрал в памяти всю мою жизнь. Я всегда искал приключения и безопасность в одно и то же время – хотя и знал, что они не совместимы. Даже будучи уверенным в моей любви к Эстер, я легко влюблялся в других женщин, только потому, что игра в обольщение – одно из самых интересных занятий в мире. 
             Умел ли я демонстрировать свою любовь моей жене? Вероятно, в течении некоторого периода, но не всегда. Почему? Потому что считал, что в этом нет необходимости, она должна сама знать и не ставить под сомнение мои чувства. 
             Вспоминаю, как много лет назад кто-то спросил меня, что общего у любовниц, прошедших через мою жизнь. Ответ был легким: Я. А поняв это, увидел время, потерянное в поисках определенного человека – женщины менялись, я оставался тем же, и не использовал ничего из совместной жизни. У меня было много возлюбленных, но я всегда дожидался определенного человека. Объездил весь мир, но не нашел очага, который искал. Я контролировал, находился под контролем, и отношения не выходили за эти пределы, пока не появилась Эстер и полностью не изменила панораму. 
             Я думал о своей бывшей жене с нежностью: уже не было наваждением найти ее, узнать, почему она исчезла без объяснений. Хотя «Время раздирать, и время сшивать» было настоящим трактатом о моей супружеской жизни, книга эта стала прежде всего аттестатом , который я выдавал сам себе: я способен любить, ощущать нехватку кого-то. Эстер заслуживала гораздо большего, нежели слов, а даже слова, простые слова, никогда не произносились, когда мы были вместе. 
             Понемногу я стал понимать, что не мог повернуть назад и возвратить вещи в их прежнее состояние: те два года, раньше казавшиеся бесконечным адом, теперь начали проявлять мне свое подлинное значение. 
             И это значение простиралось намного дальше моего супружества: всякий мужчина, всякая женщина соединены с энергией, которую многие называют любовью, но которая в действительности является сырьем, из которого сооружена Вселенная. Этой энергией нельзя манипулировать – именно она мягко ведет нас, именно в ней пребывает всё то, чему мы научились в этой жизни. Если попытаемся сориентировать ее на то, чего мы желаем, то в конечном итоге окажемся в отчаянии, лишенными надежды, обманутыми – потому что она свободна и дика. Мы проведем остаток жизни в разговорах, что любим такого-то человека или такую-то вещь, тогда как в действительности мы всего лишь страдаем, ибо, вместо того, чтобы смириться с её силой, пытаемся её уменьшить, чтобы она поместилась в мире, в котором мы представляем себе, что живем. 
             Чем больше я об этом размышлял, тем заметнее Захир терял свою силу, и тем больше я приближался к себе самому. Я приготовился к длительной работе, которая потребовала бы от меня молчания, медитации и настойчивости. Несчастный случай помог мне понять, что я не мог форсировать что-то, для чего еще не наступило «время сшивать». 
             Вспомнил о сказанном мне доктором Луи: после такой травмы смерть может наступить в любой момент. А если это случится? Если через десять минут мое сердце перестанет биться? 
             Санитар принес ужин, и я спросил:
   -         Вы уже позаботились о своих похоронах? 
   -         Не волнуйтесь, - ответил он. – Вы выживите, ваш внешний вид стал намного лучше. 
   -         Я и не волнуюсь. Знаю, что выживу, потому что некий голос сказал мне, что будет так. 
   Я заговорил о «голосе» намеренно, только чтобы спровоцировать его. Он посмотрел на меня с недоверием, полагая, видно, что настал момент попросить нового осмотра и проверить, не пострадал ли на самом деле мой мозг. 
   -         Знаю, что выживу, - продолжал я. – Возможно, еще один день, еще один год, еще тридцать или сорок лет. Но однажды, несмотря на все достижения науки, я покину этот мир, и меня похоронят. Я думал сейчас об этом и хотел узнать, думали ли вы уже когда-нибудь тоже. 
   -         Никогда. И не хочу думать; кроме того, у меня вызывает наибольший ужас как раз сознание, что все это закончится. 
   -         Желая того или нет, соглашаясь или не соглашаясь, - такова реальность, которую не избегает никто. А что, если мы побеседуем немного на эту тему? 
   -         Мне нужно взглянуть на других пациентов, - сказал он, оставив еду на столике, и выходя как можно поспешнее, словно пытался сбежать. Не от меня, а от моих слов. 
   Если санитар не хотел затрагивать эту тему, что, если я поразмышляю над этим в одиночестве? Вспомнил фрагменты поэмы, которую выучил в детстве: 
   Когда явится самая нежеланная людьми
   Наверно, я испугаюсь. Наверно, улыбнусь и скажу:
   Мой день был хорош, и ночь может опуститься.
   Ты встретишь поле возделанным, стол накрытым, дом чистым, а каждую вещь на своем месте. 
    
             Мне хотелось бы, чтобы так и было: каждая вещь на своем месте. А какой была бы моя эпитафия? Как я, так и Эстер, уже написали завещание, где среди прочего мы выбрали кремацию – мой прах должен быть развеян ветром в местечке по названию Себрейро, на пути Сантьяго, а ее прах должен быть помещен в морскую пучину. Так что у меня не было бы такого знаменитого камня с надписью. 
             А если бы я все-таки мог выбрать фразу? Тогда я попросил бы выгравировать: «он умер, будучи живым». Это могло бы показаться противоречащим смыслу, но я знал многих людей, которые уже перестали жить, хотя и продолжали работать, есть, свою всегдашнюю светскую деятельность. Они делали все автоматически, не осознавая волшебного момента, приносимого в себе каждым новым днем, не останавливаясь, чтобы задуматься о чуде жизни, не понимая, что следующая минута может стать его последним моментом на этой планете. 
             Бесполезно было пытаться объяснить это санитару – главным образом потому, что за тарелкой пришел другой человек, который начал принужденно беседовать со мной, вероятно, по распоряжению какого-то врача. Он хотел вызнать, помню ли я свое имя, знаю ли, какой сейчас год, задавал и другие вопросы, имеющие смысл лишь когда нас осматривают для выяснения нашего умственного здоровья. 
             И все это из-за того, что я задал вопрос, который все человеческие существа должны задавать: вы уже подумали о своих похоронах? Вы знаете, что рано или поздно умрете? 
             Той ночью я заснул, улыбаясь. Захир исчезал, Эстер возвращалась, и – если бы я должен был умереть сегодня, несмотря на все случившееся в моей жизни, несмотря на мои поражения, на исчезновение любимой жены, на несправедливости, от которых страдал или заставлял кого-то страдать, я оставался живым до последней минуты, и со всей уверенностью мог утверждать: «мой день был хорош, и ночь может опуститься». 
    
    
    
             Через два дня я был дома. Нина вышла приготовить обед, я просмотрел накопившуюся корреспонденцию. Раздался звук домофона, это был портье, сказавший, что конверт, который я ждал на прошлой неделе, был вручен и должен находиться на моем столе. 
             Я поблагодарил, и вопреки тому, что представлял себе раньше, не бросился вскрывать его. Мы пообедали, и я спросил Нину о её киносъемках, а она поинтересовалась моими планами – поскольку с ортопедическим воротничком я не должен был выходить часто. Она сказала, что в случае необходимости останется со мной столько времени, сколько потребуется. 
   -         У меня небольшое выступление для корейского телеканала, но я могу его отложить или просто отменить. Конечно, если тебе нужна моя компания.
   -         Мне нужна твоя компания, и я очень доволен, зная, что ты можешь побыть со мной. 
   С улыбкой на лице она немедленно взяла телефон, позвонила своей импресарио и попросила изменить свои обязательства. Я услышал её замечание: «не говорите, что я заболела, я суеверная, и каждый раз, когда использовала этот предлог, в конце концов оказывалась в постели; скажите, что я должна присмотреть за любимым человеком». 
             Имелся ряд срочных дел: отложенные интервью, приглашения, на которые надо было ответить, послать открытки с благодарностью за телефонные звонки и полученные букеты цветов, написать тексты, предисловия, рекомендации. Нина проводила целые дни в контакте с моей агентшей, переделывая мое расписание так, чтобы никого не оставить без ответа. Каждый вечер мы ужинали дома, беседуя о делах, то интересных, то банальных, - как любая супружеская чета. Во время одного такого ужина, после нескольких рюмок вина, она отметила, что я изменился. 
   -         Похоже, пребывание вблизи смерти тебе вернуло немного жизни, - сказала она. 
   -         Это происходит со всеми.
   -         Но, если позволишь, - а я не хочу ни начинать дискуссию, ни вызвать кризис ревности – с тех пор, как ты вернулся домой, не говоришь больше об Эстер. Такое уже случалось, когда ты закончил «Время раздирать, и время сшивать»: эта книга послужили некой разновидностью терапии, которая, к несчастью, продлилась недолго. 
   -         Ты хочешь сказать, что несчастный случай мог вызвать какой-то вид последствия в моем мозгу? 
   Хотя мой тон не был агрессивным, она решила сменить тему и принялась рассказывать мне о страхе, испытанном во время полета на вертолете из Монако в Канн. В конце вечера мы были в постели, занимаясь любовью с большим трудом из-за моего ортопедического воротничка, - но все-таки занимаясь любовью, и чувствуя себя очень близкими друг другу. 
   Через четыре дня гигантская кипа бумаг на моем письменном столе исчезла. Оставался лишь большой белый конверт с моим именем и номером моей квартиры. Нина намеревалась вскрыть его, но я сказал, что не надо, это могло подождать. 
   Она ни о чем меня не спросила – может, речь шла об информации о моих банковских счетах или о конфиденциальной корреспонденции, возможно, о письме влюбленной женщины. Я тоже ничего не объяснил, убрал конверт со стола и засунул его между книг. Если бы я смотрел на него все время, то Захир в конце концов возвратился бы. 
   Ни на мгновение любовь, которую я испытывал к Эстер, не уменьшалась; но каждый проведенный в больнице день заставил меня вспомнить что-то интересное: не наши беседы, а моменты, в которые мы были вместе в тишине. Я вспомнил ее глаза восхищенной приключением девушки, женщины, гордящейся успехом своего мужа, журналистки, интересующейся каждой темой, на которую она пишет, и, начиная с определенного момента, жены, у которой, как оказалось, уже не было места в моей жизни. Этот грустный взгляд появился до того, как она напросилась стать военным корреспондентом; он становился радостным всякий раз, когда она возвращалась с поля боя, однако через несколько дней снова становился таким, как раньше. 
   Однажды во второй половине дня зазвонил телефон. 
   - Это тот парень, - сказала Нина, передавая мне трубку. 
             На другом конце линии я услышал голос Михаила, который сначала выразил искреннее сожаление по поводу случившегося, а затем спросил, получил ли я конверт. 
   -         Да, он здесь у меня.
   -         А вы собираетесь встретиться с ней?
   Нина слышала наш разговор, и я счел за лучшее сменить тему. 
   -         Поговорим об этом при личной встрече. 
   -         Хочу сказать, что не беру с вас никакой платы, но вы обещали мне помочь. 
   -         Я тоже выполняю свои обещания. Как только выздоровею, мы с вами увидимся. 
   Он дал мне номер своего сотового телефона, мы разъединились, и я увидел, что Нина уже не казалась той же самой женщиной. 
   -         Выходит, все остается по-прежнему, - прокомментировала она. 
   -         Нет, все изменилось.
   Я должен был внести большую ясность: что у меня все еще было желание увидеть её, что я знал, где она находится. Если бы было подходящее время, то я уже взял бы такси, сел в самолет, в любой вид транспорта, только чтобы оказаться с нею. Но я промолчал, ибо это означало бы потерять женщину, которая была в ту минуту рядом со мной, принимая всё, делая всё возможное, чтобы доказать, насколько я важен для нее. 
   Конечно, я повел себя трусливо. Я стыдился самого себя, но жизнь такова, и каким-то необъяснимым образом я любил также и Нину. 
   Промолчал еще и потому, что всегда верил в знаки, и вспомнив о моментах молчания вместе с женой, знал, что, при звучании голосов или нет, с объяснениями или без таковых, час новой встречи еще не настал. Больше, чем на всех наших беседах, вместе взятых, мне было необходимо сосредоточиться сейчас на нашем молчании, потому что оно предоставило бы мне полную свободу, чтобы понять мир, в котором всё получалось, и момент, в который все начало разлаживаться. 
   Нина оставалась на месте, глядя на меня. Мог ли я быть вероломным с человеком, который делал для меня всё? Я почувствовал себя неудобно, но было невозможно рассказать обо всем, если только не… если только не найду окольный путь высказать то, что чувствовал. 
   -         Нина, представим себе, что двое пожарных входят в лес, чтобы потушить небольшой пожар. Потом, когда они выходят оттуда и направляются к берегу ручья, у одного из них всё лицо покрыто сажей, а второй девственно чист. Спрашиваю: кто из двоих станет умываться? 
   - Глупый вопрос: очевидно, тот, чье лицо в саже. 
   -         Ошибаешься: тот, у кого грязное лицо, посмотрит на другого и подумает, что он такой же чистый. И наоборот: тот, кто с чистым лицом, увидит, что его товарищ весь в саже, и скажет себе: я, наверное, тоже в грязи, нужно умыться. 
   -         Что ты этим хочешь сказать? 
   -         Хочу сказать, что за время, проведенное в больнице, я понял, что постоянно искал самого себя в любимых женщинах. Смотрел на их чистые, красивые лица и видел свое отражение в них. С другой стороны, они смотрели на меня, видели сажу, покрывавшую мое лицо, и сколь умными и уверенными они бы ни были, в конце концов тоже видели свое отражение во мне, и считали себя хуже, чем были на самом деле. Не позволяй, пожалуйста, чтобы это случилось с тобой.
   Я хотел добавить: это произошло с Эстер. И я понял это, только когда вспомнил об изменениях в ее взгляде. Я всегда поглощал её свет, её энергию, которая делала меня счастливым, уверенным, способным следовать дальше. Она смотрела на меня, чувствовала себя некрасивой, слабой, потому что с годами моя карьера, которой она так помогла стать реальностью, отодвигала наши отношения на второй план. 
   Поэтому, чтобы снова увидеть её, мне было необходимо иметь такое же чистое  лицо, как у неё. Прежде чем встретиться с ней, я должен был встретиться с самим собой. 
    
  Нить Ариадны
    
    
    
   -         Я рождаюсь в маленькой деревне, расположенной в нескольких километрах от деревни побольше, но там хоть есть школа и жил один поэт. Моему отцу – почти семьдесят лет, моей матери – двадцать пять. Они познакомились недавно, когда он, приехав из России торговать коврами, встречает ее и решает бросить из-за нее всё. Она годится ему в дочери, но ведет себя как его мать, помогая ему спать, чего он толком не может делать с 17 лет, когда был послан воевать с немцами в Сталинград, на одну из самых долгих и кровавых битв Второй мировой войны. Из его батальона в 3 тысячи человек выживают только трое. 
   Любопытно, что в своем рассказе он не использует прошедшее время: «родился в маленькой деревне». Поэтому кажется, что всё это происходит здесь и сейчас.  
   -         Мой отец - в Сталинграде: возвращаясь из разведки, он и его лучший друг, тоже еще мальчик, застигнуты перестрелкой. Они залегают в воронку от бомбы и проводят там два дня без еды, без возможности обогреться, лежа в грязи и на снегу. Они слышат русскую речь в ближайшем здании, понимают, что им туда необходимо добраться, но стрельба не прекращается, запах крови наполняет воздух, раненые кричат о помощи днем и ночью. Внезапно все затихает. Друг моего отца, решив, что немцы отступили, встает. Мой отец пытается удержать его за ноги, кричит «пригнись!». Но слишком поздно: пуля пробивает ему череп.
   «Проходят еще два дня, мой отец - наедине с трупом своего друга. Не может остановиться, все время повторяя «пригнись!». Наконец, кто-то его выручает, приводит в здание. Еды нет, только боеприпасы и курево. Они питаются табачными листьями. Через неделю начинают есть мясо погибших и замерзших товарищей. Подходит третий батальон, пулями прокладывая себе путь, уцелевшие спасены, раненых вылечивают и снова отправляют на фронт – Сталинград не должен пасть, там на карту поставлено будущее России. Через четыре месяца ожесточенных боев, людоедства, ампутаций обмороженных конечностей, немцы, наконец, сдаются, и это начало конца Гитлера и его Третьего рейха. Мой отец возвращается пешком в свою деревню, находящуюся почти в тысяче километрах от Сталинграда. Обнаруживает, что не может заснуть, грезя каждую ночь о товарище, которого мог спасти.
   «Через два года война завершается. Он получает медаль, но не может найти работу. Он участвует в памятных мероприятиях, но ему почти нечего есть. Его считают одним из героев Сталинграда, но ему удается выжить лишь благодаря подработкам, за которые он получает по несколько монет. Наконец, кто-то предлагает ему работу продавца ковров. Поскольку он мучается бессонницей, то всегда ездит ночью, знакомится с контрабандистами, ему удается втереться к ним в доверие, и деньги начинают поступать. Его раскрывают коммунистические власти, которые обвиняют его в сделках с преступниками, и даже будучи героем войны, он проводит десять лет в Сибири как «враг народа». Когда он уже состарился, его, наконец, выпускают, и единственное, что он хорошо знает, это ковры. Ему удается восстановить свои старые контакты, кто-то дает ем несколько вещей на продажу, но никто их не покупает: времена трудные. Он решает снова уехать далеко, по пути просит милостыню, добирается до Казахстана. Он стар, одинок, но ему необходимо работать, чтобы есть. Он проводит дни за мелкими заработками, а ночи – очень мало времени во сне, просыпаясь с криками «пригнись!». Любопытно, что, несмотря на все пережитое, бессонницу, плохое питание, лишения, физический износ, сигареты, которые курит всегда, когда может, он обладает железным здоровьем. 
   «В маленькой деревне он встречает девушку. Она живет с родителями, ведет его в свой дом – традиция гостеприимства – одна из главных в том районе. Его укладывают спать в зале, но он будит всех своими криками «пригнись!». Девушка подходит к нему, возносит молитву, проводит рукой по его голове, и впервые за многие десятилетия он спокойно засыпает.
   «На следующий день она говорит, что еще девочкой видела сон, будто очень старый мужчина должен был дать ей сына. Она ждала несколько лет, у нее были несколько претендентов, но она всегда разочаровывалась в них. Ее родители были очень озабочены этим, они не хотели, чтобы их единственная дочь осталась незамужней и отвергнутой общиной.
   «Она спрашивает, желает ли он на не жениться. Он удивлен, в его возрасте она годится ему во внучки, он ничего не отвечает. Когда заходит солнце, в маленькой зале для гостей семьи она просит позволения погладить перед сном его голову. И ему снова удается провести ночь спокойно. 
             «Разговор о женитьбе опять возникает на следующее утро, на этот раз в присутствии её родителей, которые, кажется, соглашаются со всем – только бы их дочь нашла себе мужа, и таким образом не стала поводом стыда для семьи. Они распространяют историю о старце, который явился издалека, но на самом деле – это богатейший торговец коврами, уставший жить в роскоши и комфорте, и бросивший всё в поисках приключений. На людей это производит впечатление, они думают о богатом приданом, огромных банковских счетах, и о том, что моей матери посчастливилось встретить кого-то, кто может увезти её, наконец, далеко из этого конца мира. Мой отец слушает эти истории со смешанным чувством потрясения и удивления, понимая, что столько лет жил в одиночестве, поездил, исстрадался, так и не смог создать свою семью, и впервые в жизни может обзавестись домашним очагом. Он принимает предложение, участвует в обмане о своем прошлом, они женятся согласно обычаям мусульманских традиций. Через два месяца она беременна. 
   «Я жил с моим отцом до семи лет: он спал нормально, работал в поле, охотился, беседовал с другими жителями деревни о своем состоянии и своих имениях, смотрел на мою мать так, будто она была чем-то единственным хорошим, что с ним произошло. Я считал себя сыном богатого человека, но однажды ночью, перед очагом, он рассказал мне свое прошлое, повод своей женитьбы и попросил меня сохранить это в тайне. Сказал, что скоро умрет, что и случилось через четыре месяца. Свой последний вздох он издает в объятиях моей матери, улыбаясь, будто всех трагедий его существования никогда и не было. Он умер счастливым». 
    
    
             Михаил рассказывает свою историю весенней холодной ночью, но наверняка не такой ледяной, как в Сталинграде, где температура могла опускаться до минус 35 градусов. Мы сидим вместе с нищими, которые греются вокруг самодельной жаровни. Я оказался там после его второго телефонного звонка, взимавшего мою часть обещания. Во время нашей беседы он ничего не спросил меня о конверте, оставленном в моем доме, словно знал – возможно, благодаря «голосу», - что я в конце концов решил следовать знакам, позволить событиям происходить своевременно, и тем самым освободиться от власти Захира. 
             Когда он попросил меня о встрече в одном из самых опасных пригородов Парижа, я испугался. В обычной ситуации я ответил бы, что у меня много дел или попытался бы убедить его, что гораздо лучше пойти в бар с необходимым комфортом для обсуждения важных вещей. Конечно, всё ещё сохранялся мой страх в отношении его нового приступа эпилепсии в присутствии посторонних людей, но теперь я знал, как действовать, и предпочитал это риску быть ограбленным в ортопедическом воротничке, без малейшей возможности защититься. 
             Михаил настаивал: для меня было важно встретиться с нищими, ведь они были частью его жизни и жизни Эстер. А если я, наконец, понял, что в моей жизни что-то было не так и нужно срочно изменить, то что же я должен был сделать?
             Разное. Например, посетить опасные места, встретиться с отверженными людьми. 
             Гласит одна история, будто древнегреческий герой Тезей вошел в лабиринт, чтобы убить чудовище. Его любимая, Ариадна, дала ему кончик нити клубка, чтобы он ее постепенно разматывал и не заблудился на обратном пути. Сидя среди этих людей, слушая рассказ, я поймал себя на мысли, что давно не испытывал ничего подобного – вкуса к неизвестному, к приключению. Как знать, может, нить Ариадны ожидала меня как раз в тех местах, которые я никогда не посещал, если бы не был убежден, что мне необходимо предпринять большое, гигантское усилие, чтобы изменить мою историю и мою жизнь. 
   Михаил продолжил, и я увидел, что вся группа внимала его словам: не всегда наилучшие встречи происходят за элегантными  столами, в ресторанах с включенным обогревом. 
    
    
   -         Ежедневно мне приходится шагать почти час до того места, где я посещаю уроки. Гляжу на женщин, идущих за водой, на бесконечную степь, русских солдат, проезжающих на длинных поездах, на заснеженные горы, которые, по рассказам некоторых, скрывают гигантскую страну – Китай. В деревне есть музей, посвященный ее поэту, мечеть, школа, три или четыре улицы. Мы заучили, что существует мечта, идеал – мы должны бороться за победу коммунизма и за равенство между всеми человеческими существами. Я не верю в эту мечту, потому что даже в этом забытом месте существуют крупные различия – представители коммунистической партии стоят над всеми остальными, время от времени ездят в большой город, Алматы, и возвращаются, нагруженные пакетами с экзотической едой, подарками для своих детей, дорогой одеждой. 
   «Однажды под вечер, по дороге домой, я ощущаю сильный ветер, вижу огни вокруг себя, и на несколько мгновений теряю сознание. Когда прихожу в себя, обнаруживаю, что сижу на земле, а в воздухе плывет девочка в белой одежде с синей лентой. Она улыбается, ничего не говорит и исчезает. 
   «Я бегу, прерываю мать, занятую домашними делами, и рассказываю ей эту историю. Она очень испугалась, просит меня никогда не повторять сказанное. Объясняет мне – наилучшим образом, каким только можно объяснить нечто сложное восьмилетнему мальчику, - что все это – всего лишь галлюцинация. Я настаиваю, что видел девочку, готов описать ее подробно. Добавляю, что мне не было боязно, и я быстро пришел домой, потому что хотел, чтобы она сразу же узнала об виденном мною. 
   «На следующий день, возвращаясь из школы, я ищу девочку, но ее нет. В течении недели ничего не происходит, и я начинаю верить, что моя мать права: наверно, я незаметно заснул, и мне это пригрезилось.
   «Между тем, на этот раз по пути в школу рано утром, снова вижу парящую в воздухе девочку, окруженную белым светом: но теперь я не упал на землю и не увидел огней. Какое-то время мы смотрим друг на друга, она улыбается, я улыбаюсь в ответ, спрашиваю ее имя и не получаю ответа. Когда прихожу в школу, расспрашиваю моих соучеников, видели ли они когда-нибудь девочку, плывущую в воздухе. Все смеются. 
   «Во время урока меня вызывают в кабинет директора. Он мне объясняет, что у меня, наверное, не все в порядке с головой – видения не существуют. Всё в мире – всего лишь видимая нами реальность, а религия была придумана, чтобы обманывать народ. Я спрашиваю о местной мечети; он говорит, что только старые суеверные люди посещают её, люди невежественные, бездельники, неспособные помогать в строительстве социалистического мира. И угрожает: если я стану повторять то, что сказал, буду исключен из школы. Я в ужасе, прошу его ничего не говорить моей матери; он обещает при условии, что я скажу моим товарищам, что сочинил эту историю. 
   «Он выполняет свое обещание, а я – свое. Мои друзья не придают большого значения этому событию, даже не просят меня отвести их к месту, где бывает девочка. Но, начиная с этого дня и в течении всего месяца, она появляется всегда. Иногда перед этим я теряю сознание, иногда ничего не происходит. Мы не разговариваем, всего лишь пребываем вместе в промежуток времени, в который она решает находиться там. Моя мать начинает беспокоиться, я теперь не прихожу домой в одно и то же время, как раньше. Однажды вечером она заставляет меня сказать, что я делаю в промежуток времени между школой и домом; и я повторяю рассказ о девочке. 
   «К моему удивлению, вместо того чтобы еще раз отругать меня, она говорит, что пойдет до того места со мной. На следующий день мы просыпаемся рано, приходим туда, девочка появляется, но матери не удается ее увидеть. Мать просит меня задать ей вопрос о моем отце. Я не понимаю её вопроса, но делаю то, что она подсказывает: и тогда впервые слышу «голос». Девочка не шевелит губами, но я знаю, что она разговаривает со мной: говорит, что с моим отцом всё прекрасно, он нас оберегает, а страдания, которые он перенес за время пребывания на Земле, сейчас компенсируются. Она советует мне поговорить с моей матерью об обогревателе. Я повторяю услышанное, мать начинает плакать, говорит, что мой отец больше всего в жизни хотел иметь в доме обогреватель, из-за того времени, что он провел на войне. Девочка требует, чтобы в следующий раз, когда я буду приходить в это место, привязал на маленький куст матерчатую ленточку с просьбой. 
   «Видения происходят в течении всего года. Моя мать обсуждает это с надежными подругами, которые обсуждают с другими подругами, и вот маленький куст уже полон привязанных ленточек. Все произошло в величайшей тайне; женщины спрашивают о своих умерших любимых существах, я слышу ответы «голоса» и передаю послания. В большинстве случаев с ними все в порядке; всего в двух девочка «требует», чтобы группа дошла до ближайшего холма и на восходе солнца вознесла молитву без слов за души этих людей. Мне рассказывают, что иногда я впадаю в транс, падаю на землю, произношу бессмысленные слова – но никогда не могу этого вспомнить. Знаю только, когда приближается состояние транса: замечаю горячий ветер и вижу светящиеся шарики вокруг меня. 
   «Однажды, когда я веду группу на встречу с девочкой, нам преграждает путь полицейский барьер. Женщины протестуют, кричат, но нам не удается пройти. Меня отводят в школу, где директор мне объявляет, что я только что исключен за подстрекательство к бунту и суевериям. 
   «На обратном пути вижу вырванный из земли куст, а все ленты разбросанными вокруг. Я сажусь там в одиночестве, плачу, ибо прошедшие дни были самыми счастливыми в моей жизни. В этот момент вновь появляется девочка. Говорит, чтобы я не беспокоился, что все это было так задумано, даже уничтожение куста. Однако, начиная с этого момента, она будет меня сопровождать на протяжении всех оставшихся мне дней, и всегда будет мне подсказывать, что я должен делать». 
   -         Она ни разу не сказал тебе своего имени? – спрашивает один из нищих.
   -         Ни разу. Да это и неважно: я знаю, когда она беседует со мной.
   -         Могли бы мы сейчас что-нибудь узнать о наших умерших? 
   -         Нет. Это произошло только тогда: теперь у меня другая миссия. Могу я продолжить рассказ?
   -         Нужно продолжать, - говорю я. – Но прежде хочу, чтобы вы знали, что на юго-западе Франции есть место по названию Лурд. Много времени назад одна пастушка увидела там девочку, которая, кажется, соответствует вашему видению. 
   -         Ошибаетесь, - замечает старый нищий с металлической ногой. – Та пастушка, которую звали Бернадеттой, увидела Деву Марию. 
   -         Поскольку я написал книгу о видениях, мне пришлось тщательно изучить эту тему, - ответил я. Прочел все опубликованное в конце XIX века, имел доступ к многим свидетельским показаниям Бернадетты полицейским, представителям церкви, исследователям. Ни в один момент она не утверждает, что видела женщину: она настаивает, что это была девочка. Она повторяла одну и ту же историю до конца своей жизни, её сильно разозлила статуя, установленная в пещере; она говорила, что видела  ребенка, а не женщину. Но всё равно церковь присвоила себе эту историю, видения, место, превратила явление в Мать Иисуса, а правда была забыта, хотя так называемая «маленькая девочка» – как говорила Бернадетта – сказала свое имя. 
   -         И каким же оно было? – спрашивает Михаил.
   -         Непорочное Зачатие. Что не является именем, как, например, Беатриче, Мария, Изабель. Оно описывает как некий факт, событие, случай, который мы могли перевести как «рождение без секса». Пожалуйста, продолжайте свой рассказ. 
   -         Прежде, чем он продолжит, могу я спросить вас кое о чем? – говорит нищий примерно моего возраста. – Вы только что сказали, что написали книгу: как она называется?
   -         Я написал много книг. 
   И называю книгу, в которой упоминаю историю Бернадетты и ее видения. 
   -         Значит, вы муж журналистки?
   -         Вы – муж Эстер? – нищенка в крикливой одежде, зеленой шляпе и пурпурном пальто, вытаращила глаза. 
   Не знаю, что и ответить: Эстер была знакома с этими людьми? Была здесь когда-то?
   -         Почему она здесь больше не появляется? – говорит другой. – Надеюсь, она не умерла! Она всегда жила в опасных местах, не раз я говорил ей, что она не должна была этого делать! Только взгляните, что она мне подарила!
   И показывает мне тот же самый кусок запятнанной кровью ткани: часть рубашки погибшего солдата. 
   -         Она не умерла, - отвечаю. – Но меня удивляет, что она бывала здесь. 
   -         Почему? Потому что мы не такие как все?
   -         Вы не поняли: я не сужу о том, кто вы такие. Я удивлен и рад это знать. 
   Однако водка для согрева воздействует на всех нас. 
   - Ты становишься ироничным, - говорит один крепкий мужчина с длинными волосами и многодневной бородой. Уходи отсюда, ты убедился, что находишься в очень плохой компании. 
             Но дело в том, что выпил и я, и это придает мне храбрости. 
   -         Кто вы такие? Что за образ жизни себе выбрали? Вы здоровы, можете работать, но предпочитаете ничего не делать!
   -         Мы – люди, которые предпочли оставаться вовне, понятно? За пределами этого мира, который разваливается на куски, этих людей, живущих в постоянном страхе потерять что-то, этих прохожих на улице, делающих вид, будто все в порядке, тогда как все плохо, очень плохо! А вы разве не попрошайничаете? Не просите милостыню для своего хозяина, для владельца вашей квартиры? 
   -         Вам не стыдно разбазаривать свою жизнь? – спрашивает женщина в пурпурной одежде. 
   Вмешался крепкий мужчина:
   -         И чего ты хочешь? Жить на вершине мира? Кто поручится, что гора лучше равнины? Ты считаешь, что мы не умеем жить, не так ли? А вот твоя жена понимала, что мы пре-крас-но знаем, чего желаем от жизни! Знаешь, чего мы желаем? Спокойствия! И свободного времени! И не быть обязанными следовать моде – здесь мы сами себе хозяева! Выпиваем, когда есть желание, спим, где захочется! Здесь никто не выбрал рабства, и мы очень гордимся этим, хотя ты и считаешь нас пропащими! 
   Голоса становились агрессивными. Михаил их прервал:
   -         Хотите услышать остальную часть моего рассказа или хотите, чтобы мы сейчас же ушли?
   -         Он нас критикует! – говорит мужчина с металлической ногой. – Он явился сюда, чтобы судить нас, словно он – Бог!
   Слышится ворчание, кто-то хлопает меня по плечу, я предлагаю сигарету, через мои руки снова проходит бутылка водки. Обстановка понемногу успокаивается, я по-прежнему удивлен и шокирован тем, что эти люди знакомы с Эстер, - по видимому, они знали ее даже лучше, чем я сам, они заслужили кусок одежды, испачканный кровью. Тем временем Михаил продолжил свой рассказ: 
    
    
   -         Я был еще мал для того, чтобы ухаживать за лошадьми, гордостью нашего района и страны, поэтому начал работать пастухом. В первую же неделю умирает одна из овец и появляется слух, что я – проклятый ребенок, сын мужчины, явившегося издалека, наобещавшего богатств моей матери и оставившего нас в конечном счете ни с чем. И хотя все были воспитаны на уверенности в том, что существует только реальность, а все, чего не могут видеть наши глаза – это лишь плод человеческого воображения; несмотря на то, что коммунисты ругались, что религия – это всего лишь способ давать ложные обещания отчаявшимся людям, древние степные традиции остаются нетронутыми, передаются поколениями из уст в уста. С тех пор как куст был выдернут, я больше не мог видеть девочку, но продолжал слышать ее голос, просил ее помочь мне пасти стада, она советовала мне иметь терпение, говорила, что должны наступить трудные времена, но до того, как мне исполнится 22 года, издалека приедет женщина и увезет меня познавать мир. Она говорит мне также, что я должен выполнить одну миссию, и эта миссия – помочь в распространении подлинной энергии любви по лицу Земли. 
   «На хозяина овец производят впечатление слухи, которые циркулируют все настойчивее – те, кто распространяет их, кто пытается погубить мою жизнь – это как раз люди, которым девочка помогала в течении года. Однажды он решает пойти в контору коммунистической партии в соседней деревне и обнаруживает, что я, как и моя мать, считаемся врагами народа. Меня немедленно увольняют. Но это не особенно отражается на нашей жизни, поскольку моя мать работает вышивальщицей для одной из фабрик в крупнейшем городе района, а там никто не знает, что мы – враги народа и рабочего класса, всё, чего желают директора предприятия, это чтобы она продолжала делать вышивки от рассвета до заката. 
   «Поскольку я располагаю всем свободным временем мира, то брожу по степи, сопровождаю охотников, которым тоже известна моя история, но они приписывают мне волшебные способности, ибо всегда находят добычу, если я с ними. Провожу целые дни в музее поэта, разглядывая его вещи, читая его книги, слушая посетителей, которые приходят, чтобы декламировать его стихи. Иногда ощущаю ветер, вижу огни, падаю оземь – и в эти моменты голос всегда мне сообщает довольно конкретные вещи, такие как периоды засухи, мор животных, приезд торговцев. Я никому, кроме матери, этого не рассказываю, а она становится все более встревоженной и озабоченной мною. 
   «В одно из посещений врачом нашего района она отводит меня на консультацию; внимательно выслушав мою историю, сделав записи, заглянув в зрачки моих глаз с помощью прибора, послушав сердце, постучав молотком по колену, он устанавливает диагноз – один из видов эпилепсии. Говорит, что она незаразная, а тенденция приступов будет уменьшаться с возрастом.  
             «Мне известно, что речь идет не о болезни; но я притворяюсь, что верю, чтобы успокоить мать. Директор музея, заметив мои отчаянные усилия выучить что-нибудь, сжалился надо мной и заменяет мне учителей в школе: я изучаю географию, литературу. Учусь тому, что станет самым важным для моего будущего – говорить по-английски. Однажды под вечер голос просит меня сказать директору, что скоро он займет важный пост. Когда я это говорю, слышу в ответ лишь застенчивый смех и откровенный ответ: для этого нет ни малейшей возможности, так как он никогда не состоял в коммунистической партии, поскольку является убежденным мусульманином. 
             «В это время мне было пятнадцать лет. Через два месяца после нашего разговора я замечаю, что в нашем районе происходит что-то необычное: бывшие государственные служащие, всегда такие вызывающие, стали любезными, как никогда, они спрашивали меня, хотел ли я снова учиться. Огромные составы поездов с русскими военными берут курс от границы. Однажды во второй половине дня, когда я занимался за письменным столом, принадлежавшим поэту, вбегает директор, с ужасом и некоторым недоверием смотрит на меня: говорит, что самое последнее, что могло бы произойти в этом мире – коллапс коммунистического режима – случился с невероятной быстротой. Бывшие советские республики превращались теперь в независимые страны, сообщения, поступавшие из Алматы, говорили о формировании нового правительства, а он был назначен править провинцией! 
             «Вместо того, чтобы меня обнять и быть довольным, он расспрашивает, откуда мне было известно, что такое произойдет: слышал ли я, что кто-то что-то говорил? Может, я был нанят секретной службой, чтобы за ним шпионить, поскольку он не принадлежал к партии? Или – хуже всего – в какой-то момент моей жизни заключил сделку с дьяволом? 
             «Отвечаю, что ему известна моя история: явления девочки, голос, приступы, позволяющие мне слышать то, о чем не знают другие люди. Он говорит, что это всего лишь болезнь; существовал только один пророк, Магомет, и всё, что необходимо было предсказать, уже известно. Но несмотря на это, продолжает он, демон остался в этом мире, используя разные виды уловок, включая пресловутую способность видеть будущее, чтобы обманывать слабых и отстранять людей подлинной веры. А сам он предоставил мне работу, ибо Ислам требует, чтобы люди проявляли милосердие, но теперь он глубоко раскаивается: я был орудием секретной службы или посланником демона. 
             «И я был немедленно уволен. 
             «Жизнь, которая и до этого не была легкой, стала еще труднее. Текстильная фабрика, на которую работала моя мать, раньше принадлежала правительству, теперь перешла в частные руки, а у новых владельцев – другие планы, они реструктурируют этот объект, и её в конце концов увольняют. Два месяца спустя нам уже не на что жить, и единственное, что остается - это покинуть деревню, где прошла моя жизнь, и отправиться на поиски работы». 
             «Мои дедушка и бабушка отказываются уезжать; они предпочитают умереть от голода, чем покинуть землю, на которой родились и где прошла их жизнь. Мы с матерью едем в Алматы, и я впервые вижу большой город: на меня производят впечатление автомобили, гигантские здания, светящиеся объявления, движущиеся лестницы и особенно – лифты. Мама сумела устроиться в магазин помощницей продавца, а я начал работать помощником механика на бензозаправочной станции. Большую часть наших денег мы посылаем моим дедушке и бабушке, однако остается достаточно на еду, на то, чтобы посмотреть невиданные прежде вещи: кино, парк развлечений, футбольные матчи.
             «После переезда в город приступы прекращаются, но исчезает также голос и присутствие девочки. А у меня уже нет времени почувствовать отсутствие феномена, сопровождавшего меня с восьмилетнего возраста, я ослеплен городом Алматы и занят зарабатыванием на жизнь; осознаю, что, обладая умом, смогу в итоге стать кем-то важным. Однажды воскресным вечером я сидел на подоконнике единственного окна в нашей маленькой квартире, глядя на незаасфальтированный тупичок перед домом, и сильно переживал из-за того, что накануне помял одну автомашину во время маневрирования в гараже. 
             «Я боялся быть уволенным, не сумел поесть в течении всего дня, и вдруг снова ощутил ветер, увидел огни. Как потом рассказала моя мать, я упал на землю, заговорил на странном языке, и это помрачнение сознания, похоже, длилось дольше обычного; помню, что именно в этот момент голос напомнил мне, что мне предстоит миссия. Когда пришел в себя, снова почувствовал её присутствие, и хотя ничего не видел, смог побеседовать с ней.
             «Тем временем это меня больше не интересовало: сменив место жительства, я поменял и мир. Но всё равно спросил, какова моя миссия: голос ответил мне, что это миссия всех человеческих существ – насытить мир энергией всеобщей любви. Голос снова мне напомнил, что появится женщина, и я должен следовать за ней повсюду, куда бы она ни пожелала. Я спросил единственное, что меня действительно интересовало в тот момент: о помятом автомобиле и реакции его владельца. Она велела мне не беспокоиться, сказать правду, и он сможет войти в мое положение. 
             «Я работаю на протяжении пяти лет на бензозаправочной станции. Обзавожусь друзьями, первыми возлюбленными, открываю для себя секс, участвую в уличных драках, - словом, прожигаю мою молодость самым нормальным из всех возможных образов. Со мной случаются несколько припадков: поначалу это удивляет моих друзей, но затем, когда я придумываю, что это – результат «высших способностей», они начинают меня уважать. Просят о помощи, доверяют свои любовные проблемы, трудные отношения с семьей, но я ни о чем не спрашиваю голос – меня сильно травмировал опыт с кустом, заставив убедиться, что, когда мы помогаем кому-нибудь, в обмен получаем неблагодарность. 
             «Если мои друзья настаивают, то я придумываю, что вхожу в «тайное общество»: что теперь, после десятилетий подавления религий, мистицизм и эзотеризм входят в большую моду в Алматы; несколько книг опубликованы о подобных «высших способностях», гуру и наставники начинают появляться из Индии и Китая, существует большое разнообразие курсов совершенствования личности. Я посещаю то одни, то другие, отдаю себе отчет в том, что ничему не научился, и единственное, чему действительно доверяю – это голосу, но я слишком занят, чтобы уделять внимание тому, что он изрекает. 
             «Однажды в гараже, где я работаю, останавливается женщина на «пикапе» с четырьмя ведущими колесами, и просит наполнить бензобак. Она говорит со мной по-русски с сильным акцентом и большим трудом, а я отвечаю на английском. Кажется, она испытывает облегчение, и спрашивает, знаю ли я какого-нибудь переводчика, так как ей нужно ехать во внутренние районы страны. 
             «В тот момент, когда она это говорит, видение девочки, кажется, заполняет все пространство, и я осознаю, что именно этого человека я дожидался на протяжении всей моей жизни. Вот мой выход, я не могу терять такую возможность: говорю, что сам могу это сделать, если она мне позволит. Женщина отвечает, что у меня есть работа, и что ей требуется кто-нибудь постарше, более опытный и свободный, чтобы совершить эту поездку. Я отвечаю, что знаю все дороги в степи, в горах, лгу, утверждая, что эта работа у меня временная. Умоляю дать мне шанс; нехотя, она назначает встречу со мной в самом шикарном отеле. 
             «Мы встретились в холле; она проверила мои знания языка, задала ряд вопросов о географии Центральной Азии, захотела узнать, кто я такой и откуда приехал. Она недоверчива, не говорит точно ни чем занимается, ни куда хочет поехать. Я пытаюсь исполнить свою роль наилучшим образом, но вижу, что она не убеждена. И с удивлением замечаю, что, без какого-либо объяснения, я в неё влюблен, хотя знаком с ней всего несколько часов. Контролирую мою страсть и снова доверяюсь голосу, молю его о помощи, прошу озарить меня, обещаю выполнить доверенную мне миссию, если получу эту работу: он сказал однажды, что женщина увезет меня далеко отсюда, видение было рядом со мной, когда она остановилась, чтобы наполнить бензобак, мне нужен положительный ответ. 
             «В определенный момент, после её интенсивного расспроса, замечаю, что начинаю завоевывать её доверие: она предупреждает меня, что всё, что собирается делать – абсолютно незаконно. Объясняет, что она – журналистка, что хочет написать репортаж об американских военных базах, строящихся в соседней стране, они будут служить опорой в войне, которая скоро начнется. Поскольку ей отказали в визе, нам придется пересечь границу пешком в неохраняемых местах; её контакты дали ей карту и показали, где мы должны пройти, но она предупреждает, что не раскроет ничего из этого, пока мы не окажемся далеко от Алматы. Если я всё еще готов сопровождать её, то должен быть в отеле через два дня, в 9 часов утра. Она не обещает мне ничего, за исключением зарплаты за неделю, не зная, что у меня постоянная работа, я зарабатываю достаточно, чтобы помогать моей матери, дедушке и бабушке, мой начальник мне доверяет, хотя и присутствовал при моих трех или четырех конвульсиях, или «приступах эпилепсии», как он говорит о моментах, когда я нахожусь в контакте с неизвестным миром.
   «Прежде чем проститься, женщина сказала мне свое имя – Эстер – и предупредила, что если я решу обратиться в полицию, чтобы заявить на неё, то её арестуют и вышлют из страны. Сказала также, что в жизни бывают моменты, когда мы вынуждены слепо доверять интуиции, и сейчас она так и поступает. Я прошу ее не беспокоиться, чувствую соблазн рассказать о голосе и видении, но предпочитаю промолчать. Возвращаюсь домой, беседую с моей матерью, утверждаю, что нашел новую работу – переводчиком, и заработаю больше денег, хотя и должен отлучиться на некоторое время. Похоже, она не озабочена; все вокруг меня происходит так, будто всё давно было запланировано, а все мы всего лишь выжидаем нужный момент. 
   «Я спал плохо, и на следующий день раньше обычного был на бензоколонке. Прошу прощения и повторяю, что нашел другую работу. Мой начальник говорит, что рано или поздно обнаружится, что я болен, и что очень рискованно покидать надежное место из-за сомнительного, - однако таким же образом, как раньше моя мать, он в конце концов соглашается без особых проблем, словно голос вмешивается в желание каждого из людей, с которыми я должен разговаривать в тот день, облегчая мою жизнь, помогая мне сделать первый шаг. 
   «На встрече в отеле я ей объяснил: если нас схватят, то самое плохое, что может произойти с ней – это депортация в её страну, но я окажусь в тюрьме, возможно, на много лет. Поэтому я подвергаюсь большему риску, и она должна мне доверять. Кажется, она поняла мои слова, мы идем в течении двух дней, группа мужчин ожидает нас по другую сторону границы, она исчезает и вскоре возвращается разочарованная, раздраженная. Война должна скоро начаться, и все дороги уже под наблюдением и невозможно двигаться дальше, не подвергаясь риску быть арестованной в качестве шпионки. 
             Мы начали обратный путь. Эстер, еще недавно столь уверенная в себе, теперь казалась грустной и растерянной. Чтобы отвлечь её от мыслей, начинаю читать стихи поэта, жившего близ моей деревни, и одновременно думаю, что через 48 часов всё закончится. Но я должен довериться голосу, сделать всё, чтобы она не уехала так внезапно, как и появилась; вероятно, я должен доказать ей, что всегда её ждал, что она важна для меня. В ту же ночь, постелив наши спальные мешки возле скал, я пытаюсь взять ее за руку. Она ласково её отстраняет, говорит, что замужем. Я понимаю, что сделал ошибочный шаг, действовал, не подумав: поскольку сознавал, что терять мне больше нечего, заговорил о видениях в детстве, о миссии распространять любовь, о диагнозе врача, сообщившего об эпилепсии. 
             «К моему удивлению, она говорит, что прекрасно понимает меня. Немного рассказывает о своей жизни, говорит, что любит своего мужа, что он тоже любит её, но со временем утрачено что-то важное, она предпочитает находиться далеко, нежели видеть, как постепенно рассыпается её супружеская жизнь. У неё было всё, чего она желала, но она чувствовала себя несчастной, и хотя могла до конца жизни притворяться, что этого несчастья нет, смертельно боится впасть в депрессию и никогда уже не выйти из неё. Таким образом, она решила бросить всё и отправиться на поиск приключений, того, что не позволит ей думать о рушащейся любви; чем больше она себя искала, тем больше терялась и сильнее чувствовала одиночество. Она считает, что навсегда утратила свой курс, а опыт, который мы только что пережили, доказывал ей, что она ошибалась, и лучше было возвратиться к повседневной рутине. 
             «Я говорю, что мы можем снова попытаться, пойти по другой, менее контролируемой тропе, я знаком с контрабандистами в Алматы, которые могут нам помочь, - но мне кажется, что у неё нет сил и желания двигаться вперед. 
             «В этот момент, без особых объяснений, голос просит меня посвятить её Земле. Толком не понимая, что делаю, я встаю, раскрываю рюкзак, смачиваю пальцы в маленькой склянке растительного масла, которое мы взяли для приготовления пищи, кладу руку ей на лоб, молча молюсь, а в конце прошу её продолжать поиск, потому что она важна для всех нас. Голос мне говорил, а я повторял для неё, что изменение всего одного человека означает изменение всей человеческой расы. Она меня обнимает, я чувствую, что Земля её благословляет, и мы так и остаемся вместе в последующие часы. 
             «В конце я спрашиваю, верит ли она в сказанное мной о голосе, который я слышу. Она говорит – и да, и нет. Верит, что все мы обладаем силой, которую никогда не применяем, и одновременно думает, что я вступил в контакт с этой силой из-за моих приступов эпилепсии. Но что мы можем проверить это сообща; она собиралась взять интервью у одного кочевника, живущего к северу от Алматы, и о котором все говорили, что он обладает волшебными способностями, и что если я хочу её сопровождать, то добро пожаловать. По совпадению, я знаком с его внуком и полагаю, что это облегчит мне дело. 
             «Мы пересекли Алматы, остановились только чтобы наполнить бак бензином и купить кое-какую провизию, следуем в направлении маленькой деревушки около искусственного озера, созданного советским режимом. Я нахожу жилище кочевника, и хотя говорю одному из его помощников, что знаком с внуком, мы вынуждены дожидаться много часов, здесь находится толпа людей, ожидающих своей очереди услышать советы того, кого они считают святым. 
             «Наконец, нам уделяют внимание: во время перевода интервью и много раз перечитывая репортаж после его публикации, я усвоил многое из того, что хотел знать. 
    
    
             «Эстер спрашивает, почему люди печальны. 
             «На это нетрудно ответить, - говорит старец. – Люди привязаны к своей личной истории. Все полагают, что цель этой жизни – следовать плану. Никто не спрашивает себя, его ли это план или он был создан для другого человека. Накапливают опыт, память, вещи, идеи других. И несут на плечах чужие ожидания, которые больше тех, что они сами способны нести».
             «Есть люди, забывшие свои мечты, им больше не удается их вспомнить. Есть люди, которые говорят мне: «вам повезло, вы знаете, чего хотите от жизни: а я не знаю, что хочу делать». 
             «Разумеется, они знают. Сколько ваших знакомых живут, приговаривая: «я не сделал ничего из того, что хотел, но это – жизнь». Не реальность, а всего лишь история, рассказанная о мире и о том, как мы должны бы вести себя в нем. А сколькие говорят и нечто похуже: «я доволен тем, что жертвую моей жизнью за людей, которых люблю». Вы полагаете, что люди, которые нас любят, желают видеть, как мы страдаем из-за них? Вы считаете, что любовь является источником страдания? 
             «Откровенно говоря, думаю, что да». 
             «Но такого не должно быть». 
             «Если я забуду рассказанную мне историю, то забуду также очень важные вещи, которым меня научила жизнь. Зачем я прилагала усилия, чтобы научиться столь многому? Зачем я прилагала усилия, чтобы набраться опыта, дабы знать, как сделать карьеру, обращаться с моим мужем и преодолевать мои кризисы?»
             «Накопленные знания служат для того, чтобы уметь стряпать, не тратить больше, чем зарабатываешь, одеваться потеплее зимой, соблюдать некоторые границы, знать некоторые маршруты автобусов и поездов. Между тем, считаете ли вы, что ваши прежние случаи любви научили вас любить лучше?»
             «Они научили меня знать, чего я желаю».
             «Я спросил не об этом. Ваши прежние любовные случаи научили вас лучше любить вашего мужа?»
             «Наоборот. Чтобы уметь полностью отдаваться ему, мне пришлось забыть шрамы, оставленные другими мужчинами. Вы имеете в виду это?»
             «Чтобы подлинная энергия любви смогла пронзить вашу душу, она должна встретить вас такой, словно вы только что родились. Отчего люди несчастливы? Оттого, что они хотят взять в плен эту энергию, что невозможно. Забыть личную историю – значит, поддерживать этот канал в чистоте, позволять этой энергии проявляться по ее желанию каждый день, и разрешить себе быть ведомым ею». 
             «Это очень романтично, но и слишком трудно. Ибо эта энергия всегда в плену у многих вещей: обязательств, детей, общественного положения…
             «…а через некоторое время – отчаяние, страх, одиночество, попытка контролировать неконтролируемое. Согласно традиции степей по названию Тенгри, чтобы жить всей полнотой жизни, необходимо было находиться в постоянном движении, и только тогда один день отличался от другого. Когда кочевники проходили через города, они думали: «несчастны люди, живущие здесь, для них всё одинаково». А горожане, возможно, глядели на кочевников и думали: «несчастные, им не удается найти себе место для жизни». У кочевников не было прошлого, а только настоящее, и по этой причине они всегда были счастливы – до тех пор, пока коммунистические правители не обязали их прекратить путешествия по степи и прикрепили их к коллективным хозяйствам. С тех пор они понемногу начали верить в историю, о которой общество говорило как о правильной. Сегодня они лишились своей силы». 
             «Сегодня никто не может провести свою жизнь в путешествиях».
             «Путешествовать физически они не могут. Но могут делать это в духовном плане. Идти с каждым разом все дальше, отдаляться от личной истории, от того, чем нас вынудили стать». 
             «Что сделать, чтобы отбросить эту историю, которую нам рассказали?»
             «Повторять её вслух, во всех мельчайших подробностях. И по мере того, как мы рассказываем, мы прощаемся с тем, чем уже были, и – вы увидите, если решитесь попытаться – открываем пространство к новому, неизведанному миру. Мы повторим эту старинную историю много раз, пока она не станет для нас неважной». 
             «Только и всего?» 
             «Не хватает одной детали: по мере того, как пространства опустошаются, во избежание ощущения пустоты необходимо быстро заполнить его, пусть даже временно». 
             «Как?»
             «Иными историями, опытом, который мы не решаемся или не хотим приобрести. Так мы изменяемся. Так растет любовь. А когда она растет, мы растем вместе с нею». 
             «Это означает также, что мы можем потерять важные вещи». 
             «Никогда. Важные вещи всегда остаются – то, что уходит прочь, это вещи, которые мы считали важными, но они бесполезны, как и ложная способность контролировать энергию любви». 
             «Старец говорит, что она уже использовала его время, и ему надо принимать других посетителей. Как я ни настаивал, он остался непреклонным, но предложил ей вернуться когда-нибудь, и он снова поделиться с ней мыслями. 
    
    
             «Эстер остается в Алматы еще на неделю и обещает вернуться. В этот период я рассказываю ей мою историю много раз, а она много раз рассказывает о своей жизни, и мы осознаём, что старец прав, нечто выходит из нас, мы чувствуем облегчение, хотя и не можем сказать, что становимся счастливее. 
             «Но старик дал совет: быстро заполнить свободное пространство. Перед отъездом она спрашивает, не хочу ли я поехать во Францию, чтобы мы могли продолжить процесс забывания. Ей не с кем разделять его, она не может говорить об этом с мужем, не доверяет коллегам; ей нужен кто-то извне, издалека, кто никогда до сих пор не участвовал в ее личной истории. 
             «Я отвечаю - да, и только в этот момент упоминаю пророчество голоса. Говорю также, что не знаю языка, и что мой опыт ограничивается заботой об овцах и бензоколонке. 
             «В аэропорту она просит меня пройти интенсивный курс французского языка. Я спрашиваю её, зачем она меня пригласила: она повторяет сказанное прежде, признается, что боится пустого пространства, и того, что все возвратится с еще большей силой, и тогда она уже не сможет больше освободиться от своего прошлого. Просит меня не беспокоиться о билете и визах, она позаботится обо всём. Прежде чем пройти паспортный контроль, смотрит на меня с улыбкой и говорит, что тоже дожидалась меня, хотя и не знала: те дни оказались для неё самыми радостными за последние три года. 
             «Я начинаю работать по ночам телохранителем в одном стриптиз-клубе, а дни посвящаю изучению французского. Странно, что приступы становятся реже, однако присутствие тоже отдаляется. Сообщаю моей матери о приглашении поехать, она говорит, что я слишком наивен, эта женщина никогда больше не даст о себе знать. 
             «Год спустя Эстер объявляется в Алматы: ожидавшаяся война случилась, кто-то уже опубликовал статью об американских секретных базах, но интервью со стариком оказалось большим успехом, и теперь захотели большой репортаж об исчезновении кочевников. Более того, она говорит, что уже давно никому не рассказывает истории, и снова впадает в депрессию. 
             «Я помогу вам вступить в контакт с немногими племенами, которые еще кочуют, познакомлю с традициями Тенгри и местными колдунами. Я уже свободно говорю по-французски. Во время ужина она дает мне заполнить бумаги из консульства, добывает визу, покупает билет, и я приезжаю в Париж. И она, и я замечаем, что по мере того, как мы опустошали наши головы от уже пережитых и устаревших историй, как открывалось новое пространство, и таинственная радость проникала вовнутрь, а интуиция развивалась, мы становились смелее, шли на гораздо большие риски, предпринимали что-то, что считали ошибочным или правильным – но все равно поступали так. Дни стали более насыщенными, протекали более заметно.
    
    
             «Прибыв сюда, спрашиваю, где я буду работать, но у неё свои планы: она уже смогла договориться с хозяином одного бара, что я буду появляться там раз в неделю, сказала ему, что в моей стране существует некий экзотический спектакль, во время которого люди рассказывают о своей жизни и освобождают свои головы. Поначалу было очень трудно заставить немногочисленных посетителей участвовать в игре, но самые выпившие воодушевляются, весть разносится по кварталу. «Приходите рассказать свою старую историю и открыть историю новую», - гласит написанный от руки маленький плакат на витрине. И люди, жаждущие новшеств, начинают приходить. В один из вечеров я испытываю нечто странное: будто на маленькой импровизированной сцене в углу бара нахожусь не я, а явление. И вместо того, чтобы рассказывать легенды моей страны, а затем сразу же предложить зрителям выступать со своими историями, я говорил, чего от меня требовал голос. В конце один из зрителей расплакался и заговорил о своей женитьбе, своей супружеской жизни. 
             «То же самое повторилось на следующей неделе – голос вещал за меня, просил публику рассказывать истории только о нелюбви, и энергия в воздухе отличалась так, что французы, даже будучи людьми сдержанными, начинали открыто обсуждать свои личные дела. Как раз в этот период моей жизни я начинаю лучше контролировать приступы: когда вижу огни на сцене, когда чувствую ветер, впадаю в транс, теряю сознание, но никто этого не замечает. У меня случаются «кризисы эпилепсии», когда я очень нервничаю. 
             «Другие присоединились к группе: трое молодых людей моего возраста, которым нечего было делать, кроме как путешествовать по Свету – они были кочевниками западного мира. Супружеская пара музыкантов из Казахстана, услышав об «успехе» парня-земляка, попросила участия в спектакле, поскольку они не могут найти никакой работы. Мы включаем музыку в спектакль. Бар становится тесен, мы смогли получить место в ресторане, в котором сейчас и выступаем, но который тоже становится мал, ибо мы обнаруживаем, что люди, рассказывающие свои истории, затронуты энергией во время танцев, они начинают резко изменяться, грусть постепенно исчезает из их жизни, приключения возобновляются, любовь – которой теоретически должны были бы угрожать столько перемен – упрочивается и усиливается, они советуют своим друзьям тоже участвовать в нашей встрече. 
             «Эстер продолжает путешествовать для подготовки своих статей, и всегда, когда бывает в Париже, присутствует на спектакле. В один из вечеров она говорит мне, что деятельности лишь в ресторане недостаточно, поскольку она доступна только людям с деньгами. Мы должны работать с молодежью. А где она, эта молодежь, спросил я. Молодые люди бродят, путешествуют, они бросили всё, одеваются, как нищие или персонажи научно-фантастических фильмов. 
             «Она говорит также, что у нищих нет личной истории, почему бы нам не пойти к ним и не поучиться? И так я встретил вас здесь. 
             «Вот такое я пережил. Вы ни разу не спросили меня, кто я, чем занимаюсь, потом что вас это не интересует. Однако сегодня, из-за того что нас сопровождает знаменитый писатель, я решил поведать вам о себе». 
    
   -         Но вы рассказали о своем прошлом, - заметила женщина в пальто и шляпе, которые не сочетались между собой. – Хотя старый кочевник… 
   -         Что такое кочевник? – прерывает её кто-то. 
   -         Люди вроде нас, - отвечает она горделиво, поскольку ей известно значение этого слова. – Свободные люди, умудряющиеся жить лишь тем, что они способны носить с собой. 
   Я поправил:
   -         Не совсем так. Они не бедняки. 
   -         А что тебе известно о бедности? – это снова высокий агрессивный мужчина, на этот раз с большим количеством водки в крови. Он смотрит мне прямо в глаза. – Думаешь, бедность в отсутствии денег? Считаешь, что мы несчастные только потому, что просим милостыню у людей вроде богатых писателей, супружеских пар, чувствующих свою вину, туристов, считающих Париж грязным городом, молодых идеалистов, полагающих, что они могут спасти мир? Это вы бедны – не распоряжаетесь собственным временем, у вас нет права делать, что захочется, вынуждены соблюдать правила, которые не вами изобретены и которые не понимаете. 
   Михаил снова прервал разговор.
   -         Что именно вы хотели бы знать? 
   -         Хотела узнать, зачем вы рассказали свою историю, если старый кочевник велел её забыть. 
   -         Это теперь не моя история: всякий раз, когда я говорю о пережитых вещах, чувствую себя так, будто рассказываю что-то полностью отстраненное от меня. Все, что остается в настоящем, это голос, присутствие, важность выполнения миссии. Я не страдаю из-за пережитых трудностей – считаю, что это они помогли мне стать тем, кем я сейчас являюсь. Чувствую себя, как должен ощущать себя воин после многих лет тренировок: он не помнит подробностей всего того, чему обучился, но умеет нанести дар вовремя. 
   -         А зачем вы и журналистка всегда нас посещали? 
   -         Чтобы подкармливать вас. Как сказал старый кочевник в степи, мир, который мы сегодня знаем, - всего лишь история, которую нам рассказали, но это не подлинная история. Другая история включает в себя одаренность, власть, способность идти намного дальше того, что нам известно. Хотя я сосуществую с явлением с самого детства и в определенный момент моей жизни даже был способен видеть его, только Эстер доказала мне, что я не одинок. Она представила мне людей с особыми дарованиями, например, способных сгибать столовые приборы силой мысли или оперировать катаракту ржавым скальпелем, без анестезии, и при этом пациент способен снова видеть сразу же после операции. 
   «Я пока только учусь развивать свой неизвестный потенциал, но мне нужны союзники из людей, тоже не имеющих историю – таких, как вы». 
   Настал мой черед почувствовать желание поведать мою историю этим незнакомцам, начать своё освобождение от прошлого, но была уже поздняя ночь, мне предстояло встать рано, так как врач должен был на следующий день снять ортопедический воротничок.
   Я предложил Михаилу подвезти его, он сказал – не надо, ему нужно было немного пройтись, потому что той ночью он очень скучал по Эстер. Мы покинули группу и пошли к проспекту, где можно было взять такси. 
   -         Думаю, та женщина права, - отметил я. – Если вы расскажите историю, разве от неё не освободитесь? 
   -         Я свободен. Но делая это, вы понимаете – а в этом и состоит секрет, – что некоторые истории были прерваны посередине. Эти истории более насущны, и пока мы не закончим главу, не сможем приняться за следующую. 
   -         Что вы имеете в виду под этими «прерванными историями»?
   -         Эстер здесь нет. В определенный момент она не смогла продвинуть вперед свой процесс избавления от несчастий и позволить радости вернуться. Почему? Да потому, что ее история, как и у миллионов людей, пленена Энергией любви. Она не может развиваться в одиночку: или прекращает любить, или ждет, пока возлюбленный настигнет её. 
   «В потерпевших неудачу супружеских браках, когда один из двоих перестает идти, другой вынужден сделать то же самое. И пока поджидает супруга, появляются любовники, благотворительные организации, чрезмерная забота о детях, сверхурочная работа и т.д. Было бы гораздо проще поговорить о проблеме откровенно, настоять на своем, крикнуть «пойдем вперед, мы умираем от скуки, забот, страха». 
   - Вы только что мне сказали, что Эстер не удается из-за меня продвинуть вперед свой процесс освобождения от тоски.
   -         Я этого не говорил: думаю, что человек не может обвинять другого ни при каких обстоятельствах. Я сказал, что у нее есть выбор перестать вас любить или заставить придти к ней. 
   -         Именно это она и делает. 
   -         Знаю. Но если будет зависеть от меня, мы поедем навстречу с ней только когда позволит голос. 
    
    
    
   -         Ну вот, ортопедический воротничок уходит из вашей жизни, и надеюсь, никогда не вернется. Пожалуйста, попытайтесь избегать резких движений, потому что мускулы должны привыкнуть действовать снова. Кстати, а что с девушкой-предсказательницей?
   -         Какая девушка? Какие предвидения? 
   -         Разве вы не сообщили мне в больнице, что кто-то заявил вам, что слышал голос, сказавший, что с вами что-то случится? 
   -         Это не девушка. А вы тоже сообщили мне в больнице, что разузнаете об эпилепсии.
   -         У меня был контакт с одним специалистом. Я спросил, известны ли ему подобные случаи. Его ответ немного удивил меня, но позвольте снова вам напомнить, что у медицины свои тайны. Помните историю мальчика, который вышел из дома с пятью яблоками, а вернулся с двумя? 
   -         Да, он мог их потерять, подарить, они могли стоить дороже… и т.д. Не волнуйтесь, мне известно, что ни на что нет абсолютно точного ответа. Прежде чем начнете: у Жанны д’Арк была эпилепсия? 
   -         Мой друг упомянул ее имя в разговоре. Жанна д’Арк начала слышать голоса в возрасте 13 лет. Ее свидетельские показания говорят о том, что он видела огни – что является симптомом приступа. По словам невролога Лидии Баин, эти исступленные опыты святой воительницы были вызваны тем, что мы называем музогенической эпилепсией вызываемой определенной музыкой: в случае с Жанной это был звон колоколов. У парня был эпилептический припадок на ваших глазах? 
   -         Да.
   -         Звучала какая-нибудь музыка?
   -         Не помню. И даже если бы звучала, звон столовых приборов и шум разговоров не позволили бы нам что-либо услышать. 
   -         Он выглядел напряженным? 
   -         Очень напряженным. 
   -         Это еще одна причина приступов. Тема эта более старая, чем может показаться: еще в Месопотамии имелись очень точные тексты о том, что тогда называли «падучей», за которой следовали конвульсии. Древние думали, что её вызывало присутствие демонов, которые силой захватывали чье-либо тело: только гораздо позже грек Гиппократ связал конвульсии с проблемой дисфункции мозга. Но все равно до сих пор люди, болеющие эпилепсией, остаются жертвами предрассудков. 
   -         Несомненно: когда это случилось, я был в ужасе. 
   -         Поскольку вы говорили мне о провидце, я попросил моего друга в его поисках уделить внимание этой области. По его словам, большинство ученых согласны с тем, что, хотя многие известные люди страдают этой болезнью, она никому не придает больших или меньших способностей. Но все равно знаменитые эпилептики в конце концов добились того, что люди видят некую «мистическую ауру» вокруг этих припадков. 
   -         Знаменитые эпилептики, как, например…
   -         Наполеон, Александр Великий или Данте. Мне пришлось ограничить перечень имен, ибо вас интересовало предсказание парня, - кстати, как его зовут? 
   -         Михаил. Вы с ним незнакомы. А поскольку всегда, когда приходите меня навестить, тут же отправляетесь на следующую консультацию, нельзя ли продолжить разъяснение? 
   -         Исследователи, изучающие Библию, ручаются, что апостол Павел был эпилептиком. Они берут за основу тот факт, что на дороге в Дамаск он увидел рядом с собой сияющий свет, который сбил его с ног, ослепил и сделал его неспособным есть и пить в течении нескольких дней. В медицинской литературе это считается «эпилепсией височной доли». 
   -         Не думаю, что Церковь с этим согласна.
   -         Полагаю, что я и сам не согласился бы, но это утверждает медицинская литература. Существуют также эпилептики, развивающие свою самоубийственную сторону, как это было с Ван-Гогом: он описывал свои конвульсии как «внутренние бури». В Сен-Реми, где он был помещен в больницу, один санитар присутствовал во время его приступа. 
   -         Художник по меньшей мере сумел превратить саморазрушение в восстановление мира с помощью своих картин. 
   -         Имеются подозрения, что Льюис Кэррол написал «Алису в Стране Чудес», чтобы изобразить свой собственный опыт с болезнью. Рассказ в начале книги, когда Алиса входит в черную дыру, свойствен большинству эпилептиков. В своем следовании по Стране Чудес Алиса видит много летающих предметов и ощущает большую легкость в своем теле – это еще одно очень точное описание последствий припадка. 
   -         Тогда, выходит, эпилептики имеют склонность к искусству. 
   -         Никоим образом. Дело в том, что, поскольку художники обычно становятся знаменитыми, эти темы ассоциируются друг с другом. Литература полна примеров писателей с подозреваемым или подтвержденным диагнозом: Мольер, Эдгар Аллан По, Флобер. У Достоевского первый приступ случился в девять лет, и он утверждает, что это влекло его к моментам великого примирения с жизнью и к моментам сильной депрессии. Пожалуйста, не будьте мнительным и не начинайте думать, что вы тоже можете стать жертвой этого заболевания после того происшествия. Я не помню ни одного случая эпилепсии, вызванной мотоциклом. 
   -         Я уже говорил, что речь идет об одном моем знакомом.
   -         Неужели этот парень – предсказатель действительно существует или вы все это выдумали лишь потому, что считаете, что потеряли сознание, сойдя с тротуара? 
   -         Наоборот: я ненавижу узнавать симптомы болезней. Каждый раз, когда читаю медицинскую книгу, начинаю ощущать всё, что там описано.
   -         Скажу кое-что, но, пожалуйста, поймите меня правильно: считаю, что этот несчастный случай принес вам огромную пользу. Вы кажетесь теперь более спокойным, менее одержимым. Конечно, пребывание близ смерти всегда помогает нам жить лучше. Именно это мне сказала ваша жена, когда дала мне кусок ткани, запятнанный кровью, который я всегда ношу с собой, хотя, будучи врачом, нахожусь рядом со смертью каждый день. 
   -         Она объяснила, зачем дала эту ткань? 
   -         Использовала благородные слова для описания того, что я делаю по долгу своей профессии. Сказала, что я способен совмещать технику с интуицией, дисциплину с любовью. Поведала мне, что один солдат перед смертью попросил её взять его рубашку, разрезать на куски и поделить среди всех людей, которые искренне пытаются показать мир таким, каков он есть. Полагаю, что у вас с вашими книгами есть часть этой ткани. 
   -         У меня нет. 
   -         А знаете, почему?
   -         Знаю. Или, лучше сказать, узнаю сейчас. 
   -         Поскольку я не только ваш врач, но и друг, позволите мне дать вам совет? Если этот парень сказал, что может угадывать будущее, он ничего не понимает в медицине. 
   -         Как и вы, поскольку не устаете утверждать это с помощью истории о мальчике, который вышел из дома с пятью яблоками…
   -         Да, и я тоже. Но я уверен в одном: будущее состоит из решений, принимаемых в данный момент. 
    
    
    
   Загреб, Хорватия, 6:30 утра. Я и Нина стоим перед замерзшим фонтаном, весна, похоже, решила в этом году не наступать, и из зимы мы перебираемся сразу в лето. Посреди фонтана – колонна, увенчанная статуей. 
   Я провел вторую половину дня, раздавая интервью, и уже не выношу разговоров о новой книге. Неужели нет других, более интересных тем? Вопросы журналистов обычны: читала ли книгу моя жена (отвечаю, что не знаю), считаю ли себя несправедливо оцененным критикой (что?), вызвал ли факт написания «Время раздирать, и время сшивать» какой-либо шок у моих читателей, так как я значительно обнажаю свою интимную жизнь (литератор может писать только о своей жизни), будет ли эта книга экранизирована (повторяю в тысячный раз, что фильм возникает в голове читателя, я запретил продажу прав всех моих книг), что я думаю о любви, почему написал о любви, что сделать, чтобы стать счастливым в любви, любовь, любовь, любовь…  
             По завершении интервью – ужин с издателями, что служит частью ритуала. За столом всегда важные местные люди, которые прерывают меня всякий раз, как только я подношу вилку ко рту, обычно они спрашивают одно и то же: «где вы черпаете своё вдохновение?» Я пытаюсь поесть, но должен быть симпатичным, поддерживать беседу, играть роль знаменитости, рассказать несколько интересных историй, произвести хорошее впечатление. Знаю, что издатель – герой, он никогда не знает, попадет ли книга в точку, он мог бы торговать бананами или мылом - это надежнее, они не тщеславные, у них нет преувеличенного Я, они не протестуют против неудачной рекламы или отсутствия книги в определенном магазине. 
   Книга из электронной библиотеки сайта http://ki-moscow.narod.ru
             После ужина обычный маршрут: мне хотят показать всё – монументы, исторические места, модные бары, и всегда с гидом, который знает абсолютно всё, пичкает мою голову информацией. Я всё время должен делать вид, будто уделяю этому большое внимание, спрашивать что-нибудь время от времени, чтобы продемонстрировать интерес. Я знаю почти все монументы, музеи, исторические места многих городов, которые посетил для продвижения своей работы – и не помню абсолютно ничего. Всё, что остается в памяти – это неожиданности, встречи с читателями, бары, улицы, по которым прошел случайно, завернул за угол и увидел что-то изумительное. Собираюсь написать путеводитель исключительно из карт, адресов отелей, а остальные страницы оставить чистыми: так люди смогут изобразить свой уникальный маршрут, самостоятельно обнаружить рестораны, памятники, чудесные вещи, имеющиеся у каждого города, но которые никогда не упоминаются, так как «история, которую нам рассказали», не включает их в раздел «обязательное посещение». 
             Раньше я уже был в Загребе. И этот фонтан, хотя и не обозначен ни в одном местном туристическом справочнике, имеет гораздо большее значение, чем любая другая вещь, которую я здесь видел, потому что он красив. Я обнаружил его случайно, и он связан с жизненной историей. Много лет назад, когда я был юношей, объезжавшим мир в поисках приключений, я присел в месте, где нахожусь сейчас, с хорватским художником, который проделал со мной большую часть пути. Я собирался продолжить путь по направлению к Турции, а он возвращался домой. Мы распрощались в этом месте, распив две бутылки вина, беседуя обо всем, что произошло, пока мы были вместе, - о религии, женщинах, музыке, ценах номеров в отелях, наркотиках. Мы говорили обо всем, кроме любви, ибо любили, не нуждаясь в комментариях этой темы. 
             Загреб – город, к которому я испытываю нежность: после того как художник возвратился домой, я познакомился с девушкой, и мы флиртовали в течении трех дней, любили друг друга со всей возможной силой, хотя и я, и она знали, что все это продлится очень недолго. Она заставила меня понять душу этого народа, и я никогда этого не забывал. Как никогда не забывал фонтана и прощания моего товарища по путешествию. 
             Из-за этого после интервью, автографов, ужина, посещения монументов и исторических мест, я довел до сумасшествия моих издателей, требуя отвезти меня к этому фонтану. Они спросили, где это, но я не знал, как не знал и того, что в Загребе столько фонтанов. Однако наконец мы смогли его отыскать. Я попросил бутылку вина, сел с Ниной, и мы хранили молчание, обнявшись, выпивая и ожидая восхода солнца. 
   -         Ты с каждым днем всё довольнее, - отметила она, держа голову на моем плече.
   -         Потому что пытаюсь забыть, кто я такой. Точнее, я должен нести на своих плечах тяжесть всей моей истории. 
   Я рассказал ей о разговоре Михаила с кочевником. 
   -         С актерами происходит что-то подобное, - говорит Нина. – С каждой новой ролью мы должны переставать быть теми, кто мы есть, чтобы воплотиться в персонаже. Но в финале заканчиваем, будучи смущенными и нервными. Ты действительно считаешь хорошей идеей отложить в сторону твою личную историю? 
   -         А разве ты не сказала, что мне стало лучше?
   -         Думаю, что ты проявляешь меньше эгоизма. Мне понравилось, как мы свели всех с ума, пока не нашли этот фонтан: однако это противоречит тому, что ты только что мне рассказал, он – часть твоего прошлого. 
   -         Для меня это символ. Но я не несу этот фонтан с собой, не думаю о нем, не буду делать фотоснимки для показа друзьям, я не скучаю по уехавшему художнику или по девушке, в которую был влюблен. Как хорошо, что я вернулся сюда второй раз, но если бы этого не случилось, тогда то, что я здесь пережил, нисколько не изменилось бы. 
   -         Понимаю, что ты хочешь сказать.
   -         Я рад.
   -         А я печальна, ибо это вынуждает меня думать, что ты уйдешь. Я знала об этом с момента нашей первой встречи, но всё равно тяжело: я уже к тебе привыкла. 
   -         В этом-то и проблема – в привычке.
   -         Но это свойственно человеку.
   -         Именно по этой причине женщина, на которой я женился, превратилась в Захира. До дня, когда произошел несчастный случай, я убедил себя, что мог быть счастлив только с ней, а не потому, что я любил её больше всего и всех на Свете. 
   «Ну да, потому что думал, что только она понимала меня, знала мои вкусы, мои странности, мою манеру видеть жизнь. Я был благодарен за то, что она для меня сделала, и считал, что она должна быть благодарна за сделанное мной для неё. Я привык смотреть на мир её глазами. Помнишь историю о двух мужчинах, выходящих из лесного пожара, у одного из них лицо покрыто сажей? 
   Она подняла голову с моего плеча; я заметил, что ее глаза полны слез. 
    -         Так вот, мир для меня был именно этим, - продолжал я. – Отражением красоты Эстер. Любовь ли это? Или – привычка?
   -         Не знаю. Думаю, что любовь и привычка идут рядом. 
   -         Возможно. Но представим себе, что вместо того чтобы написать «Время раздирать, и время сшивать», что в сущности представляет собой всего лишь письмо далекой женщине, я выбрал бы другой маршрут, например, такой: 
   «Муж и жена вместе уже десять лет. Раньше они занимались любовью каждый день, а теперь – только раз в неделю, но это в конце концов не столь важно, ибо существуют сопричастность, взаимная поддержка, товарищество. Он зависит от нее, грустит, когда должен ужинать в одиночестве, потому что она задержалась на работе. А она сожалеет, когда ему необходимо уезжать, но в конце концов понимает, что это – неотъемлемая часть его профессии. Они чувствуют: чего-то им начинает недоставать, но они взрослые люди, достигли зрелости, сознают, что важно поддерживать стабильные отношения – хотя бы ради детей. Они все больше посвящают себя работе и детям, все меньше думают о супружестве, которое внешне продолжается очень хорошо, и другого мужчины или другой женщины у них нет. 
   «Но все равно они знают: что-то не так. Им не удается отыскать проблему. По мере того, как проходит время, они становятся все более зависимыми друг от друга; в конце концов возраст надвигается, возможности новой жизни уходят. Супруги все больше пытаются занять себя чтением, вышиванием, телевидением, друзьями – но всегда остается необходимость бесед за ужином, разговора после ужина. Он становится раздражительным, она – более молчаливой, чем обычно. Один из них видит, что другой отдаляется все больше, и не понимает почему. Они приходят к выводу, что брак таким и должен быть, но отказываются беседовать об этом со своими друзьями, начинают изображать счастливую супружескую пару, которая поддерживает друг друга и спаяна общими интересами. Появляется любовник здесь, любовница там, разумеется, ничего серьезного. Самое важное, самое необходимое и окончательное – вести себя так, словно ничего не происходит, уже слишком поздно это изменить».
   -         Мне знакома подобная история, хотя я никогда такого не переживала. И думаю, что мы всю жизнь готовимся к тому, чтобы выдержать подобные ситуации.
   Я снимаю пальто и поднимаюсь на стенку, окружающую фонтан. Нина спрашивает, что я собираюсь делать.
   -         Пойду к колонне.
   -         Это безумие. Уже весна, слой льда, должно быть, очень тонкий.
   -         Мне необходимо туда дойти. 
   Ставлю ногу на лёд, он весь приходит в движение, но не ломается. Пока я любовался восходом солнца, занимался разновидностью игры с Богом: если сумею дойти до колонны и вернуться, и лед не проломится, это станет знаком того, что я на верном пути, того, что это Его рука вела меня по дороге, по которой я должен пройти. 
   -         Ты свалишься в воду.
   -         Ну и что? Самое большее, чем я рискую, это замерзнуть, но отель недалеко, и страдание будет недолгим. 
   Ставлю вторую ногу: теперь я уже полностью на льду водоёма, лед приподнимается по краям, немного воды появляется на его поверхности, однако он не ломается. Шагаю по направлению к колонне - это всего четыре метра туда и обратно, и вероятность холодного купания. Тем временем нельзя думать о том, что может случиться: я уже сделал первый шаг и должен дойти до конца. 
   Иду, дохожу до колонны, трогаю её рукой, слышу сильный треск, но все еще нахожусь на поверхности. Моё первоё инстинктивное желание – выскочить бегом, но тем временем что-то подсказывает, что если я это сделаю, то шаги станут более твердыми, тяжелыми, и я упаду в воду. Поэтому должен возвращаться медленно, тем же темпом. 
   Солнце восходит прямо передо мной и немного ослепляет, я вижу только силуэт Нины и контуры зданий и деревьев. Слой льда прогибается все сильнее, вода продолжает вытекать через бортик, но я знаю, абсолютно уверен, что сумею дойти. Ибо я сопричастен к этому дню, к моему выбору, знаю свойства замерзшей воды, умею с ней бороться, просить её о помощи, чтобы она не позволила мне упасть. Начинаю впадать в некий вид транса, эйфории – я снова ребенок, занимающийся запретными, вредными делами, которые мне доставляют огромное наслаждение. Какая радость! Безумный пакт с Богом типа «если я смогу это, тогда случится то», знаки, вызванные не тем, кто явился извне, а инстинктом, способностью забывать древние правила и создавать новые ситуации. 
   Я благодарен за то, что встретил Михаила, эпилептика, который думает, что слышит голоса. Встретился с ним в поисках моей жены, а закончил тем, что убедился: я превратился всего лишь в бледное отражение себя самого. По-прежнему ли Эстер имеет важное значение? Думаю, да, ведь это её любовь однажды изменила всю мою жизнь, а сейчас снова изменяет меня самого. Моя история стара, её с каждым разом всё тяжелее нести на себе, она становится все серьезнее для того, чтобы я мог позволить себе риск вроде хождения по замерзшему водоёму, держа пари с Богом, напрягая знак. Я позабыл, что было необходимо каждый день снова и снова проделывать путь Сантьяго, избавляться от ненужного багажа, сохранять лишь необходимое для повседневной жизни. Позволить энергии любви свободно перемещаться извне вовнутрь и изнутри – наружу.
   Раздается новый треск, появляется трещина, но я знаю, что смогу дойти, ибо я легок, невесом, мог бы даже пройтись по облаку и не упасть на Землю. Я не несу на себе тяжести славы, рассказанных историй, маршрутов, которые предстоит пройти – я прозрачен, позволяя солнечным лучам пронизывать моё тело и освещать мою душу. Замечаю, что во мне все ещё много темных зон, но они скоро будут очищены упорством и мужеством. 
   Еще один шаг – и появляется воспоминание о конверте на моём столе. Скоро я его вскрою, и вместо того чтобы идти по льду, встану на путь, который приведет меня к Эстер. Уже не потому, что хочу, чтобы она была со мной, она вольна оставаться там, где находится. Уже не потому, что я денно и нощно мечтаю о Захире; просто разрушительная одержимость любви, похоже, ушла. Уже не потому, что я привык к своему прошлому и горячо желаю вернуться к нему. 
   Еще шаг, новый треск, но спасительный бордюр приближается. Я вскрою конверт и отправлюсь к ней на встречу, ибо – как говорит Михаил, эпилептик, провидец, гуру из армянского ресторана – эта история должна завершиться. И когда это все будет рассказано и пересказано много раз, когда места, по которым я прошел, моменты, которые пережил, шаги, которые предпринял из-за неё, превратятся в отдаленные воспоминания, останется всего лишь просто чистая любовь. У меня не будет чувства, что я «должен» что-то, я не буду считать, что она мне нужна, поскольку лишь она способна меня понять, потому что я привык, потому что ей известны мои недостатки, мои достоинства, а также поджаренные хлебцы, которые люблю есть перед сном, смотреть по телевизору выпуски международных новостей, когда просыпаюсь по утрам, обязательные прогулки каждое утро, книги о стрельбе из лука, часы, проведенные перед экраном компьютера, злобу, которую испытываю, когда домработница по несколько раз зовет меня, заявляя, что еда на столе. 
             Все это уйдет прочь. Останется любовь, которая движет небесами, звездами, людьми, цветами, насекомыми и заставляет всех шагать по опасной ледовой поверхности, наполняет нас радостью на некоторое время , а затем вызывает у нас головную боль до конца жизни. Она всегда завершается неудачей, крахом, тонет в холоде, заменяется привычкой.
             Прикасаюсь к каменистой стенке, протягивается рука, я берусь за нее, Нина помогает мне сохранить равновесие и спуститься на землю. 
   -         Горжусь тобой. Я бы никогда не смогла так.
   -         Думаю, что какое-то время назад я тоже так не поступил бы – это кажется шалостью, безответственностью, чем-то лишним, не имеющим никакого практического смысла. Но я возрождаюсь, мне необходимы рисковать чем-то новым.
   -         Утренний свет на тебя хорошо действует: ты говоришь, как мудрец.
   -         Мудрецы не поступают так, как я только что поступил.
    
    
    
   Мне страшно. Я должен написать важный текст для одного журнала, имеющего крупный кредит в Банке Одолжений. У меня сотни, тысячи идей, но я не знаю, какая из них заслуживает моего усилия, моей сосредоточенности, моей крови.
   Со мной это происходит не впервые, но на этот раз более серьезно – я считаю, что уже выразил всё важное, что должен был высказать, теряю память, забываю, кто я такой.
   Подхожу к окну, гляжу на улицу, говорю себе, что я – профессионально состоявшийся человек, которому ничего больше не нужно доказывать миру; который может удалиться в дом в горах, провести остаток жизни за чтением, прогулками, беседуя о кулинарии и о погоде. Говорю и повторяю, что я уже достиг того, чего почти ни один писатель не смог добиться – быть публикуемым практически на всех языках, заработать денег, которых хватит на четыре, пять поколений. Зачем беспокоить себя каким-то простеньким текстом для журнала, сколь важным он бы ни был? 
   Из-за Банка Одолжений. Значит, я действительно должен писать, но что я скажу людям? Что они должны забыть рассказанные им истории и рисковать немного больше?
             Все они ответят: «я независим, делаю то, что выбрал для себя». 
             Что они должны позволить свободно перемещаться энергии любви?
             Ответят: «я люблю. Я люблю всё больше», словно они способны измерять любовь, как мы измеряем дистанцию между рельсами на железных дорогах, высоту зданий или количество дрожжей, необходимых для изготовления пирога. 
             Возвращаюсь к столу. Конверт, оставленный Михаилом, вскрыт, я узнал, где находится Эстер, и мне надо выяснить, как туда добраться. Я звоню ему и рассказываю историю о фонтане. Он восхищен. Спрашиваю, что он будет делать этим вечером, отвечает, что выйдет на прогулку с Лукрецией, своей возлюбленной. Могу я пригласить вас на ужин? Сегодня – нет, но на следующей неделе, если хотите, можем пойти вместе с моими друзьями. «Вы, наверное, услышали голос, заставивший вас пройтись по льду», - говорит он. «Не слышал я никакого голоса», - отвечаю ему. «Тогда зачем вы так поступили?»
             «Потому что почувствовал, что это было необходимо». 
             «Ладно, но все-таки это – иной способ слышать голос».
             «Я держал пари. Если мне удастся пересечь лед, значит, я готов. И думаю, что готов». 
             «Значит, голос подал вам знак, в котором вы нуждались».
             «А вам голос сказал что-либо в отношении этого?»
             «Нет. Да и не нужно: когда мы были на набережной Сены, и я сказал, что он предупреждал нас, что момент ещё не настал, я понял также, что он сообщит вам верный момент». 
             «Я уже сказал, что не слышал никакого голоса».
             «Это вам так кажется. Это всем так кажется. И тем не менее, согласно тому, что мне всегда говорит присутствие, все постоянно слышат голоса. Это они заставляют нас осознать, когда мы оказываемся перед знаком, понимаете?»
             Я решаю не спорить, мне необходимо получить у него лишь технические подробности: узнать, где можно взять напрокат автомашину, сколько времени ехать, как найти дом, ибо то, что сейчас передо мной, кроме карты, - ряд неточных указаний – следовать по берегу такого-то озера, отыскать табличку такого-то предприятия, свернуть направо и т.д. Может, он знаком с кем-то, способным мне помочь. 
             Намечаем следующую встречу, Михаил просит меня одеться как можно неприметнее – ведь «племя» будет бродяжничать по Парижу. 
             Спрашиваю, что это за племя. «Это люди, работающие со мной в ресторане», - отвечает он, не вдаваясь в подробности. Спрашиваю, нужно ли ему что-нибудь из Америки, я проведу там три дня. Он благодарит, просит привезти ему лекарство от изжоги. Полагаю, что есть и гораздо более интересные вещи, но записываю его просьбу. 
    
    
             А статья? 
             Возвращаюсь к столу, обдумываю, что написать, снова смотрю на вскрытый конверт, прихожу к выводу, что меня не удивило обнаруженное внутри. В глубине души, после нескольких встреч с Михаилом, я уже ожидал именно этого.
             Эстер – в степи, в деревушке в Центральной Азии: точнее, в одной из деревень в Казахстане. 
             Теперь я совсем не спешу: продолжаю возвращаться к моей истории, которую вынужденно рассказываю Нине в подробностях,; она решила поступить так же, и я удивлен тем, что она мне сообщает, но, кажется, этот процесс приносит результаты – она стала более уверенной, менее встревоженной. Всё говорить опасно, но и бесполезно скрывать то, что мы считаем самым сокровенным, и оба проявляем большое мужество; риск вознаграждается. 
             Не знаю, почему я так хочу встретиться с Эстер, ведь моя любовь к ней озарила мою жизнь, многому научила меня, и этого должно быть достаточно. Но я помню сказанное Михаилом – «эта история должна быть завершена», - и решаю двигаться дальше. Знаю, что обнаружу момент, в который лёд нашего супружества треснул, а мы продолжили путь по холодной воде, словно ничего не случилось. Мне известно, что я обнаружу это ещё до приезда в деревню, чтобы завершить цикл или продлить его. 
             Статья! Неужели Эстер снова стала Захиром и не позволяет мне сосредоточиться больше ни на чём? Нет: когда мне нужно сделать что-нибудь срочное, требующее творческой энергии, это как раз и есть мой рабочий процесс – дойти почти до исступления, решить отказаться, тогда-то и появляется текст. Я уже пробовал действовать иначе, делать все намного заранее, но, похоже, воображение срабатывает только таким способом – под гигантским давлением сверху. Я не могу проявить неуважение к Банку Одолжений, вынужден послать три страницы текста о – только представьте себе! – проблемах отношений между мужчиной и женщиной. И это должен сделать я, неспособный решить ту же самую личную проблему! Однако издатели считают, что автор «Времени раздирать, и времени сшивать» должен очень хорошо разбираться в человеческой душе. 
             Пытаюсь войти в Интернет, который не работает: увы, с того дня, как я сломал аппарат для подключения, Интернет перестал быть таким, как прежде. Я уже вызывал нескольких специалистов, которые, когда изволили явиться, обнаруживали, что компьютер работает чудесно. Спрашивали, на что я жалуюсь, проверяли в течение получаса, изменяли конфигурацию, заверяли, что проблема не у меня, а у провайдера услуг. Я позволял себя убедить, ведь все было в полном порядке, я ощущал себя смешным за просьбу о помощи. Через два или три часа после их ухода происходил новый сбой компьютера и связи. Теперь, после стольких месяцев физического и психологического износа, я согласен, что техника сильнее и могущественнее меня: она работает, когда захочет, а если не желает, то лучше почитать газету, прогуляться, дождаться, когда изменится настроение у проводов, телефонной связи, и она решит снова действовать. Я ей не хозяин, она живет собственной жизнью. 
             Пытаюсь подключиться еще два-три раза, и знаю по собственному опыту, что лучше пока отложить поиски нужных материалов. Интернет, крупнейшая в мире библиотека, для меня в этот момент держит свои двери взаперти. А что, если почитать журналы в поиске вдохновения? Беру один экземпляр из корреспонденции, поступившей в тот день, и читаю странное интервью женщины, которая только что выпустила книгу – представляете, о чем? – о любви. Похоже, эта тема преследует меня со всех сторон. 
             Журналист спрашивает, является ли единственным способом достижения счастья человеческим существом встреча с любимым человеком. Женщина отвечает, что это не так: 
   «Идея о том, что любовь ведет к счастью, - это изобретение современное, конца XVII века. С тех пор люди учатся верить, что любовь должна длиться вечно и что супружество – лучшее место для её поддержания. В прошлом не было такого оптимизма в отношении долголетия страстной любви. Ромео и Джульетта – история несчастливая, это трагедия. В последние десятилетия ожидание в отношении супружества как пути к реализации личности сильно возросло. Разочарование и неудовлетворенность увеличились вместе с ним». 
   Это довольно смелое мнение, но оно не подходит моей статье – главным образом потому, что я абсолютно не согласен с тем, что она утверждает. Отыскиваю на полке книгу, не имеющую ничего общего с отношениями между мужчиной и женщиной: «Магические обряды на Севере Мексики». Мне необходимо освежить голову, расслабиться, поскольку навязчивая идея не поможет написать такую статью. 
   Начиная листать книгу и вдруг читаю кое-что, что меня удивляет: 
   «Приспособленец»: всегда бывает в нашей жизни событие, ответственное за то обстоятельство, что мы перестали прогрессировать. Травма, особо горькое поражение, разочарование в любви и даже победа, которую мы толком не понимаем, в конце концов приводят к тому, что мы трусим и не движемся вперед. Колдун в процессе роста своей связи с оккультными силами нуждается сначала в освобождении от этой «приспособленческой точки», а для этого должен подвергнуть свою жизнь пересмотру и обнаружить, где он находится. 
             Приспособленец! Это понятие сочеталось с моим овладением луком и стрелами – единственным привлекавшим меня видом спорта, в котором наставник говорил, что ни один выстрел никогда не может быть точно повторен, поэтому бесполезно учиться на попаданиях или промахах: важно лишь повторять сотни, тысячи раз, пока не освободишься от идеи попадания в цель и сам не превратишься в стрелу, лук и цель. В этот момент «его» энергия (мой учитель «кюдо» – стрельбы из японского лука, чем я занимался, никогда не произносил слово «Бог») повелевает нашими движениями, и мы начинаем выпускать стрелу не по желанию, а когда «это» решит, что настало время. 
             Приспособленец. Начинает проявляться и другая часть моей личной истории, как было бы хорошо, если бы Нина в этот момент была со мной! Я должен поговорить обо мне, о моем детстве, рассказать, что, когда был маленьким, был драчуном, бил других, так как был самым старшим в классе. Однажды мне задал трёпку мой двоюродный брат, и я убедился, что с той поры никогда больше не смогу одерживать верх в драке, и с того дня избегал любого физического столкновения, хотя меня много раз и обзывали трусом, унижая перед подружками и приятелями. 
             Приспособленец. В течении двух лет я пытался научиться играть на шестиструнной гитаре: поначалу добился большого прогресса, пока не появилась точка, с которой я больше не мог сдвинуться, ибо увидел, что другие учились быстрее меня, почувствовал себя посредственностью, решил не позориться и внушил себе, что это меня больше не интересует. То же самое произошло с игрой в бильярд, футболом, велосипедными гонками: я овладевал ими достаточно, чтобы делать все это прилично, но наступал момент, когда я не мог продолжать. Почему? 
             Потому, гласит рассказанная нам история, что в определенный момент нашей жизни мы «достигаем своего предела»; я снова вспомнил о моей борьбе против писательской судьбы и о том, как Эстер никогда не соглашалась с тем, чтобы приспособленец диктовал правила моей мечте. Тот простой абзац, который я только что прочёл, сочетался с идеей забыть личную историю и сохранять лишь инстинкт, развитый пережитыми трагедиями и трудностями: так действовали колдуны в Мексике, так проповедовали кочевники в степях Центральной Азии.
             Приспособленец: «всегда бывает в нашей жизни событие, отвечающее за то обстоятельство, что мы перестали прогрессировать». Это сочеталось в роде, числе и степени с супружеством в целом и с моими отношениями с Эстер, в частности. 
             Да, я мог написать статью для этого журнала. Я сел за компьютер, и через полчаса черновик был готов, я остался доволен результатом. Рассказал в форме диалога, будто это был вымысел, но беседа действительно состоялась в номере отеля в Амстердаме, после насыщенного дня продвижения книги, неизбежного ужина, посещения туристических достопримечательностей и т.д.
             В моей статье имя персонажей и ситуация, в которой они находятся, полностью опущены. В действительности Эстер была в ночной рубашке, смотрела на канал перед нашим окном. Она еще не была тогда военным корреспондентом, ее глаза по-прежнему были веселы, она обожала свою работу, путешествовала со мной при первой же возможности, а жизнь продолжалась как великое приключение. Я молча лежу в постели, моя голова –далеко отсюда, обдумывает распорядок следующего дня. 
    
    
    
   -         Я взяла интервью на прошлой неделе у специалиста в области полицейских допросов. Он рассказал мне, как удается вырвать большую часть сведений: используя технику, которую они называют «холодно/горячо». Всегда начинает вспыльчивый полицейский, который угрожает не соблюдать никаких правил, орёт, стучит кулаком по столу. Когда задержанный приходит в ужас, появляется «добрый полицейский», требующий прекратить безобразие, предлагает сигарету, становится сообщником подозреваемого и так достигает желаемого. 
   -         Я об этом уже знал.
   -         Тем не менее, он рассказал мне кое-что, что вызвало у меня ужас. В 1971 году группа исследователей Стэнфордского университета решила создать муляж тюрьмы, чтобы изучить психологию допросов: выбрали 24 студента-добровольца, разделили их на «охранников» и «преступников». 
   «К концу недели им пришлось прервать опыт: «охранники», юноши и девушки с нормальными способностями, воспитанные в порядочных семьях, превратились в настоящих монстров. Применение пыток стало чем-то обычным, сексуальное насилие над «заключенными» считалось чем-то нормальным. Студенты, участвовавшие в проекте – и «охранники», и «преступники» – оказались так травмированы, что им потребовалась медицинская помощь в течении долгого периода, и этот эксперимент больше никогда не повторяли. 
   -         Интересно.
   -         Что ты хочешь сказать этим «интересно»? Я говорю об исключительно важной вещи: способности человека причинять зло всегда, когда он имеет возможность. Я говорю о моей работе, о вещах, которые изучила! 
   -         Это-то я и считаю интересным. Почему ты разозлилась?
   -         Разозлилась? Как я могу злиться на кого-то, кто не уделяет ни малейшего внимания тому, о чем я говорю? Как я могу нервничать с человеком, который меня не подначивает, а просто лежит, глядя в потолок? 
   -         Ты сегодня выпила?
   -         Да ты не знаешь ответа даже на этот вопрос, не так ли? Я провела с тобой всю ночь, а ты не заметил, выпила я или нет? Ты обращался ко мне только когда хотел, чтобы я подтвердила что-то сказанное тобой, или когда тебе было нужно, чтобы я рассказала красивую историю о тебе! 
   -         Разве ты не понимаешь, что я работаю с самого утра и я изнурен? Почему ты не ложишься сейчас спать, а завтра мы поговорим? 
   -         Потому что так я поступаю целыми неделями, месяцами, на протяжении этих прошедших двух лет. Пытаюсь с тобой беседовать, но ты устал, говоришь, давай отложим на завтра. А завтра другие безотлагательные дела, ещё один рабочий день, ужин, мы поспим, а поговорим на следующий день. Так проходит моя жизнь: дожидаясь дня, когда ты снова будешь рядом до тех пор, пока я не устану, не проси больше ни о чем, создай мир, в котором я могла бы найти убежище как только оно потребуется: мир не очень отдаленный, чтобы не показалось, что у меня независимая жизнь, и не слишком близкий, чтобы не казалось, что я вторгаюсь в твою вселенную.
   -         Чего ты от меня хочешь? Чтобы я прекратил работать? Чтобы бросил всё, что было достигнуто с таким трудом, и мы отправились в круиз по островам Карибского моря? Ты не понимаешь, что мне нравится то, чем я занимаюсь, и не имею ни малейшего намерения изменить свою жизнь? 
   -         В своих книгах ты говоришь о важности любви, о необходимости приключений, радости борьбы за свои мечты. А кто сейчас передо мной? Некто, кто не читает написанного им же самим. Некто, кто путает любовь с выгодой, приключения – с ненужными рисками, радость – с обязанностью. Где тот мужчина, за которого я вышла замуж, который уделял внимание моим словам? 
   -         А где та женщина, на которой женился я?
   -         Та, которая всегда оказывала тебе поддержку, стимулировала, ласкала? Ее тело тут, она смотрит на канал Зингель в Амстердаме, и думаю, что оно будет с тобой до конца жизни. Но душа этой женщины находится у двери этой комнаты, готовая уйти. 
   -         По какой причине?
   -         По причине проклятой фразы «завтра поговорим». Этого тебе достаточно? Если нет, подумай, что женщина, на которой ты женился, была воодушевлена жизнью, полна идей, радости, желаний, а теперь быстро идет к тому, чтобы превратиться в простую домохозяйку. 
   -         Это смешно.
   -         Ладно, это смешно, глупо. Нечто, не имеющее значения, особенно если подумать, что у нас есть всё, мы успешные люди, с деньгами, мы не обсуждаем случайных любовников, у нас никогда не было кризиса из-за ревности. Кроме всего прочего, в мире насчитываются миллионы голодающих детей, происходят войны, свирепствуют болезни, налетают ураганы, каждую секунду происходят трагедии. Тогда на что же я могу жаловаться? 
   -         Тебе не кажется, что нам пора завести ребёнка? 
   -          Именно так все супружеские пары, которые я знаю, решали свои проблемы - заведя ребёнка! Ты, так ценивший свою свободу, всегда считавший, что мы должны отложить это на потом, теперь изменил мнение? 
   -         Теперь считаю время подходящим.
   -         Но, по-моему, оно не может быть менее подходящим! Нет, я не хочу сына от тебя, а хочу от мужчины, с которым когда-то познакомилась, у которого были мечты, который был со мной! Если однажды я решу забеременеть, то от кого-то, кто меня понимает, сопровождает, слушает меня и действительно меня желает! 
   -         Я уверен, что ты выпила. Обещаю, мы поговорим завтра, а сейчас ложись спать, пожалуйста, я очень устал. 
   -         Значит, поговорим завтра. А если моя душа, которая находится у двери этой комнаты, решит уйти восвояси, это не слишком отразится на нашей жизни. 
   -         Она не уйдет. 
   -         Ты уже очень хорошо узнал мою душу; но несколько лет, как ты не беседуешь с ней, не знаешь, насколько она изменилась или сколько времени она требует – от-ча-ян-но – чтобы ты её выслушал. Пусть даже речь идет о банальных вещах вроде экспериментов в американских университетах. 
   -         Если твоя душа так изменилась, почему же ты остаешься прежней? 
   -         Из страха. Потому что надеюсь, что завтра мы поговорим. Из-за всего того, что мы создали вместе, и я не хочу увидеть разрушенным. Или по самой серьезной из всех причин: я смирилась.
   -         Только что ты во всем этом обвиняла меня.
   -         Ты прав. Я посмотрела на тебя, подумала, что это ты, но в действительности – это я. Нынешней ночью я буду молиться изо всех моих сил и моей веры: стану просить Господа, чтобы он не позволил провести остаток моих дней таким же образом. 
    
    
    
   Слышу аплодисменты, театр переполнен. Начинаю то, что всегда лишает меня сил накануне: публичную лекцию. 
   Ведущий начинает со слов, что меня нет необходимости представлять – что невежественно, поскольку для этого он здесь и находится, не учитывает, что многие в зале, возможно, не знают точно, кто я такой, их привели сюда друзья. Однако, несмотря на своё замечание, он всё-таки озвучивает мои биографические данные, говорит о моих достоинствах, полученных премиях, миллионах проданных книг. Начинает благодарить спонсоров, приветствует меня и предоставляет мне слово.
   Я тоже благодарю, говорю, что самоё важное, что должен сказать, помещаю в мои книги, но считаю себя обязанным в отношении своих читателей: показать человека, стоящего за его фразами и абзацами книги. Объясняю, что человеческая сущность заставляет нас делиться только тем, что мы имеем из самого хорошего – ибо мы всегда находимся в поисках любви, одобрения. Поэтому мои книги всегда будут видимой вершиной горы среди облаков или островом в океане; свет падает туда, всё кажется на своих местах, но под поверхностью существует неизвестное, тьма, непрерывный поиск самого себя. Рассказываю, как трудно было писать «Время раздирать, и время сшивать», и что многие части этой книги я понимаю только сейчас, по мере того, как перечитываю, словно детище всегда богаче и крупнее его создателя. 
   Говорю, что нет более скучного занятия, нежели читать интервью или присутствовать на лекциях авторов, разъясняющих персонажи своих книг: ведь написанное или объясняет всё само по себе или же это книга, которую не следует читать. Когда писатель появляется на публике, он должен стремиться показать свою вселенную, а не пытаться объяснить своё произведение; и по этой причине начинаю говорить о более личном:
   -         Недавно я был в Женеве для серии интервью о новой книге. В конце рабочего дня, поскольку одна подруга отменила ужин, я вышел прогуляться по городу. Ночь была особенно приятной, улицы пустынны, в барах и ресторанах кипела жизнь, всё выглядело абсолютно спокойным, всё было красиво, и вдруг…
   «…вдруг я ощутил, что абсолютно одинок. 
   «Понятно, что в этом году я оставался в одиночестве много раз. Конечно, в каком-то месте в двух часах лёта моя возлюбленная ожидала меня. Очевидно, что после насыщенного дня, каким был тот, не было ничего лучше, чем прогуляться по улочкам и переулкам старого города, без необходимости разговаривать с кем-то о чем-то, а лишь созерцать окружающую меня красоту. Но появившееся ощущение было чувством угнетающего, тревожного одиночества – мне не с кем было разделить этот город, прогулку, комментарии, которые я хотел бы сделать.
   «Я взял сотовый телефон, который был со мной, - в конце концов, у меня было достаточно друзей в этом городе, но было уже поздно звонить кому бы то ни было. Я обдумал возможность войти в один из баров, заказать чего-нибудь выпить – и почти наверняка меня кто-нибудь узнал бы и пригласил к своему столику. Однако я устоял перед искушением и попытался прожить этот момент до конца, обнаружив, что нет ничего хуже, чем чувство того, что никому нет дела, существуем мы или нет, что никто не заинтересован в наших комментариях о жизни, что мир может и дальше прекрасно обходиться без нашего докучливого присутствия. 
   «Я принялся представлять себе, сколько миллионов человек в этот момент были уверены, что они не нужны, несчастны, сколь бы богаты, приятны, очаровательны они ни были, - потому что они одиноки той ночью, и накануне тоже, а, возможно, будут одни и завтра. Студенты, не нашедшие, с кем им выйти, пожилые люди перед телевизорами, словно это – их последнее спасение, бизнесмены в своих номерах в отелях, размышляющие, имеет ли какой-либо смысл то, чем они занимаются, женщины, которые провели вторую половину дня, делая себе макияж и прическу, чтобы пойти в бар и изображать вовсе не заинтересованность в компании, а ради подтверждения того, что они все ещё привлекательны, что мужчины на них посматривают, затевают разговоры, а они с высокомерным видом отвергают любое сближение, поскольку ощущают себя униженными, опасаются, что мужчины догадаются о том, что они – матери-одиночки, занятые на неважнецких должностях, неспособные поговорить о происходящем в мире, ибо трудятся с утра до вечера, дабы удержаться на плаву, и у них нет времени читать новости. Это люди, посмотревшие в зеркало и считающие себя некрасивыми, полагают, что главное – красота, и довольствуются тем, что проводят время, разглядывая журналы, где все так красивы, богаты, знамениты. Сразу после ужина мужчины и женщины хотели бы поговорить, как это было в старину, но у них немало других забот, иных, более важных вещей, а беседа может и подождать до утра, которое никогда не наступает.
   «Под вечер того дня я пообедал с одной подругой, которая только что развелась, и она говорила мне: «теперь у меня полная свобода, о которой я всегда мечтала». Ложь! Никто не желает подобной свободы, все мы хотим обязательств, человека рядом с собой, любующегося красотами Женевы, обсуждающего книги, интервью, фильмы или делящегося сэндвичем из-за отсутствия денег на покупку двух. Лучше съесть половину, чем целый. Лучше быть прерванной мужчиной, который спешит домой, потому что по телевидению показывают важную игру в футбол, или прерванным женщиной, которая хочет рассмотреть витрину и встревает посреди комментария о башне кафедрального собора, - чем иметь целую Женеву только для себя самого, все время и спокойствие мира для ее посещения. Лучше испытывать голод, чем одиночество. Потому что когда вы одиноки, - а я говорю об одиночестве, которое мы не выбираем, а вынуждены принимать, - это все равно, что перестать быть частью человеческой расы. 
   Симпатичный отель с его комфортабельным двойным номером, внимательным персоналом, обслуживанием высочайшего уровня, - все это вынуждало меня чувствовать себя еще хуже, потому что я должен быть довольным, удовлетворенным всем тем, чего достиг.
   «На обратном пути я пересекался с другими людьми в такой же ситуации, как моя, и заметил, что у них два типа взглядов: вызывающие, поскольку они хотят делать вид, что сами выбрали одиночество этой красивой ночью. Или печальные, стыдящиеся одиночества.
   «Я рассказываю все это, потому что вспомнил недавно в одном отеле в Амстердаме о женщине, стоявшей рядом, говорившей со мной, рассказывавшей о своей жизни, и все равно она была более одинока, чем когда-либо. Рассказываю все это, потому что, хотя Экклезиаст и сказал, что есть время раздирать, и время сшивать, иногда время раздирать оставляет очень глубокие шрамы. Хуже, чем шагать одиноким и несчастным по Женеве, только находиться с кем-нибудь вместе, и поступать так, чтобы этот человек чувствовал, что он не имеет ни малейшего значения в нашей жизни». 
   Аплодисментам предшествовал длительный период тишины. 
    
    
    
             Я добрался до мрачного места в парижском квартале, где, как говорили, культурная жизнь была самой интересной в городе. Мне потребовалось некоторое время, чтобы признать в плохо одетой группе людей передо мной тех самых артистов, что выступали в девственно чистых белых одеждах каждый четверг в армянском ресторане. 
   -         Почему вы так по-карнавальному одеты? Это влияние какого-то фильма? 
   -         Это не карнавальные одежды, - ответил Михаил. – Когда вы отправляетесь на торжественный ужин, разве вы тоже не переодеваетесь? Когда идете на поле для игры в гольф, разве надеваете костюм с галстуком? 
   -         Тогда я изменю мой вопрос: зачем вы решили подражать моде бездомной молодежи?
   -         Потому что в данный момент мы – бездомная молодежь. Точнее сказать, четверо молодых людей и двое бездомных взрослых. 
   -         Изменяю мой вопрос в последний раз: что вы делаете здесь, одевшись подобным образом?
   -         В ресторане мы подпитываем наше тело и говорим об Энергии людям, которым есть что терять. А среди нищих мы подпитываем нашу душу и беседуем с теми, кому терять нечего. Теперь мы приступим к самой важной части нашей работы: поиску невидимого движения, обновляющего мир – людей, живущих сегодняшним днем, словно он последний, тогда как старики живут так, будто он – первый. 
   Он говорил о том, что я раньше уже заметил, и что, казалось, ширится с каждым днем: молодежь, одетая таким образом – в грязное, но созданное с исключительным творческим вкусом платье, отталкивающееся от военной униформы или от увиденного в научно-фантастических фильмах. Все они использовали «пирсинг». У всех были особые прически. Нередко эти группы сопровождала немецкая овчарка угрожающего вида. Однажды я спросил друга, зачем им эта собака, и в качестве ответа получил – не знаю, правда ли это, - что полиция не может задержать ее хозяев, так как ей некуда девать это животное.
   По кругу была пущена бутылка водки – мы пили то же самое, что и с нищими, и я спросил себя, было ли это следствием происхождения Михаила. Я сделал глоток, представляя себе, что сказал бы кто-нибудь, увидев тут меня. 
   Решил, что сказали бы: «он ведет расследование чего-то для своей новой книги», и расслабился. 
   -         Я пришел, чтобы сказать, что готов. Поеду туда, где находится Эстер, и мне нужна кое-какая информация, потому что я совсем не знаю вашей страны.
   -         Я поеду с вами. 
   Что? Это не входило в мои планы. Моя поездка была возвращением ко всему утраченному мною во мне самом, она завершилась бы в каком-нибудь месте в степях Азии, а это было чем-то интимным, личным, не требующим свидетелей.
   -         Разумеется, если вы оплатите мой билет. Но я должен поехать в Казахстан, я скучаю по моей стране. 
   -         Разве вы не должны здесь ходить на работу? Разве не должны быть по четвергам в ресторане для участия в спектакле? 
   -         Вы настаиваете на слове «спектакль», а я вам уже говорил, что речь идет о встрече, возможности вновь пережить утраченное – традицию беседы. Но не беспокойтесь, Анастасия – он указал на девушку с «пирсингом» в носу – развивает свое дарование. Она может обо всем позаботиться, пока я буду далеко.
   -         Он ревнует, - сказала Альма, женщина, игравшая на странной металлической тарелке.
   -         Еще бы, - заговорил другой парень, который теперь был затянут в кожаную одежду с металлическими прибамбасами, застежками в виде булавок и бритвенных лезвий. – Михаил моложе, более красив, он сильнее связан с Энергией. 
   -         И менее знаменит, менее богат, менее связан с хозяевами власти, - сказала Анастасия. – С женской точки зрения, они равны, у обоих одинаковый шанс. 
   Все засмеялись, бутылка водки совершила ещё один круг – и только мне это показалось абсолютно не смешным. Но с каждой минутой я всё больше отдавал себе отчет, что много лет не садился на землю парижской улицы, и это доставляло мне удовольствие.
   -         Судя по всему, племя больше, чем вы себе представляете. Оно расположилось от Эйфелевой башни до города Тарба, где я недавно побывал. Толком не понимаю, что здесь происходит. 
   -         Могу вас заверить, что оно распространилось гораздо дальше, чем до Тарба, и идет по таким интересным маршрутам, как Дорога Сантьяго. Они отправляются в какое-либо место Франции или Европы, клянясь, что отныне станут частью общества за пределами общества. Они боятся однажды вернуться домой, найти работу, жениться – они будут бороться против этого всё возможное время. Они бедны и богаты, но деньги их не слишком интересуют. Они абсолютно не такие, как все, и всё равно, когда они проходят, большинство людей делает вид, что не видит их, ибо боится.
   -         А нужна ли вся эта агрессивность? 
   -         Нужна: страсть к разрушению – созидательная страсть. Если бы они не были агрессивными, то модные лавки сразу же заполнились бы такой одеждой, как эта, издательства выпустили бы журналы, специализирующиеся на новом движении, «которое очищает мир своими революционными нравами», телевизионные программы показывали бы передачу, посвященную племени, социологи написали бы трактаты, психологи начали бы давать советы семьям – и всё ослабело бы. Так что чем меньше они знают, тем лучше: наше нападение действует как защита. 
   -         Я пришел только попросить информацию, и больше ничего. Вероятно, ночь в вашей компании действительно способна обогатить меня, помогла бы отключиться от моей личной истории, которая не позволяет мне приобрести новый опыт. Однако хочу предупредить, что у меня нет намерения брать кого-то с собой в поездку, и если не получу помощи, то Банк Одолжений позаботится обо всех необходимых контактах. К тому же я уезжаю через два дня, а завтра вечером у меня важный ужин, но я сразу же освобожусь на две недели. 
   Казалось, Михаил колеблется. Но вскоре к нему вернулась самоуверенность. 
   -         Решайте сами: у вас есть карта, название деревни и будет нетрудно найти дом, где она поселилась. Однако, по-моему, Банк Одолжений может помочь вам доехать до Алматы, но не поведет вас дальше, поскольку правила степи иные. И, насколько мне известно, я сделал кое-какие взносы на ваш счет в Банке Одолжений, не так ли? Настал час выкупить их, я соскучился по моей матери. 
   И он был прав.
   -         Пора начинать работу, - прервал нас господин, женатый на Альме. 
   -         Зачем вы хотите ехать со мной, Михаил? Только ли из-за того, что соскучились по своей матери? 
   Но он не ответил. Господин начал бить в своей барабан. Альма использовала металлическую тарелку с побрякушками, а другие просили милостыню у прохожих. Почему он хочет поехать со мной? И как использовать Банк Одолжений в степи, если я абсолютно ни с кем не знаком? Я мог получить визу в посольстве Казахстана, взять автомашину в прокатном агентстве и нанять гида в консульстве Франции в Алматы – неужели необходимо еще что-то кроме этого? 
   Я стоял неподвижно, наблюдая за группой, и не зная толком, что же мне делать. Не время спорить о поездке, дома меня ожидали работа и возлюбленная – почему бы не распрощаться прямо сейчас?
   Потому что я чувствовал себя сейчас свободным. Занимался тем, чего не делал уже много лет, распахивая пространство в моей душе для нового опыта, отстраняя приспособленца от моей жизни, пробуя вещи, которые, вероятно, не очень меня интересовали, но по меньшей мере, были иными. 
   Водка иссякла и была заменена ромом. Я ненавижу ром, но в наличии был только он, и мне следовало приспособиться к обстоятельствам. Оба музыканта играли на тарелке и барабане, и когда кто-нибудь отваживался приблизиться к нам, одна из девушек протягивала руку и просила какую-нибудь монету. Обычно прохожий ускорял шаг, но всегда слышал вслед «спасибо, доброй ночи». Кто-то из прохожих, убедившись, что на него не только не напали, но и поблагодарили, вернулся и дал сколько-то денег. 
   Я присутствовал при этой сцене более десяти минут, за которые никто из группы не обратился ко мне ни с одним словом, я вошел в бар, купил две бутылки водки, возвратился и выбросил ром в канаву. Анастасии, кажется, понравился этот жест, и я попытался завязать разговор. 
   -         Вы можете мне объяснить, для чего используете «пирсинг»? 
   -         А почему у вас используют галстуки? Драгоценности? Туфли на высоком каблуке? Декольтированные платья даже зимой?
   -         Это не ответ.
   -         Мы используем «пирсинг», потому что мы новые варвары, вторгающиеся в Рим; поскольку никто не использует униформу, что-то должно идентифицировать тех, кто принадлежит к вторгающимся племенам. 
   Это звучало так, будто они переживали важный исторический момент; однако для тех, кто в это время возвращался домой, они представляли собой всего лишь группу безработных, не имеющих ночлега, заполняющих парижские улицы, мешающих туристам, которые так полезны местной экономике; доводящих своих отцов и матерей до грани безумия, поскольку те произвели их на этот Свет, но не могут контролировать. 
   Но ведь и я когда-то тоже был таким, когда движение хиппи попыталось проявить свою силу – гигантские рок-концерты, длинные волосы, цветастая одежда, викинг в качестве символа, пальцы, изображающие букву V, что означало «мир и любовь». А превратились – как сказал Михаил – всего лишь в еще один потребительский продукт, исчезли с лица земли, разрушили свои иконы. 
   По улице шёл одинокий мужчина: на этот раз парень в кожаной одежде и булавках подошел к нему с протянутой рукой. Попросил денег. Но вместо того чтобы ускорить шаг и пробормотать что-нибудь вроде «у меня нет мелочи», он остановился, оглядел всех и громко сказал:
   - Каждый день я просыпаюсь с долгом примерно в сто тысяч евро из-за моего дома, экономической ситуации в Европе, расходов моей жены! Так что моё положение хуже, чем ваше, и гораздо напряженнее! Не могли бы вы мне дать хотя бы одну монету и тем самым сильно сократить мой долг?  
   Лукреция, о которой Михаил говорил, что она его возлюбленная, вытащила банкноту в пятьдесят евро и дала мужчине. 
   -         Купите себе немного черной икры. Вам необходимо чуть-чуть радости в вашей несчастной жизни. 
   И, словно это было самым обычным в мире делом, мужчина поблагодарил и пошел дальше. Пятьдесят евро! У этой итальянской девушки оказалась в кармане банкнота в пятьдесят евро! А они клянчат деньги, попрошайничая на улице! 
   -         Пора двигаться, - сказал парень в кожаной одежде.
   -         Куда пойдем? – спросил Михаил.
   -         На поиск других. Север или Юг? 
   Анастасия выбрала Запад; в конце концов, как я только что слышал, она развивала свою одаренность. 
             Мы прошли перед Башней Сен-Жак, где много веков назад собирались паломники, направлявшиеся в город Сантьяго-де-Компостела. Миновали Собор Парижской Богоматери, где встретили ещё нескольких «новых варваров». Водка иссякла, я пошел купить ещё две бутылки – даже не будучи уверенным, что все там были совершеннолетними. Никто меня не поблагодарил, они восприняли это как самую нормальную вещь в мире. 
             Я уже был немного пьян, с интересом смотрел на одну из вновь прибывших девушек, и начинал развлекаться. А парни говорили громко, пинали мусорные корзины, которые в действительности были странными металлическими предметами со свешивавшимися с них пластиковыми мешками, и не говорили ничего интересного, абсолютно ничего. 
             Мы пересекли Сену и вдруг остановились перед лентой, которые используют для обозначения строительных работ. Лента препятствовала проходу по тротуару, и всем пришлось сойти на проезжую часть, а затем, пройдя пять метров, вернуться на тротуар. 
   -         Она всё ещё здесь, - сказал один из вновь пришедших. 
   -         Что всё ещё здесь? – спросил я.
   -         Кто этот тип? 
   -         Один из наших друзей, - ответила Лукреция. – К тому же ты, наверное, читал одну из его книг.
   Вновь прибывший меня узнал, не проявив удивления или почтения; наоборот, он спросил, могу ли я дать ему сколько-нибудь денег, в чем я немедленно отказал. 
   -         Если вы хотите знать, откуда здесь эта лента, дайте мне монету. Все в этой жизни имеет цену, вы это знаете лучше, чем кто-нибудь другой. А информация – один из самых дорогих товаров в мире. 
   Никто из группы не пришел мне на помощь; я решил поучаствовать в шутке и дал ему десять евроцентов.
   -         То, что здесь всё ещё находится – это лента, - ответил он. – Привязали её мы. Если присмотритесь, то увидите, что нет никакого ремонта, нет вообще ничего, лишь эта глупая вещь из бело-красного пластика, прерывающая проход по этому глупому тротуару. Но никто не спрашивает, что лента здесь делает: люди покорно сходят на проезжую часть, идут по улице, рискуя быть сбитыми автомашинами, а затем снова поднимаются на тротуар. Кстати, я читал, что вы пострадали в дорожно-транспортном происшествии, это правда?
   -         Как раз из-за того, что сошёл на проезжую часть. 
   -         Не беспокойтесь, когда люди это делают, они вдвое усиливают внимание: именно это и вдохновило нас на использование ленты – заставить людей уделять внимание тому, что происходит.
   -         Ничего подобного, - это был голос девушки, которую я счёл интересной. – Это всего лишь шутка, чтобы мы могли посмеяться над людьми, которые подчиняются, не зная при этом, чему. Это не имеет смысла, не имеет значения, и никто не будет сбит.
   К группе ещё присоединились люди, теперь нас уже было одиннадцать человек и две немецкие овчарки. Племя уже не просило милостыню, потому что никто не осмеливался приблизиться к сборищу дикарей, которое, похоже, развлекалось вызываемым им страхом. Выпивка иссякла, все посмотрели на меня, будто моей обязанностью было напоить их, и попросили меня купить ещё. Я понял, что это стало моим «пропуском» в паломничество, и начал подыскивать выгодный магазин. 
   Девушка, которую я счёл интересной и которая по возрасту годилась мне в дочери, кажется, заметила мой взгляд и завязала разговор. Я знал, что это всего-навсего способ спровоцировать меня, но согласился. Она ничего не рассказала мне о своей личной жизни: спросила, известно ли мне, сколько кошек и столбов изображено на задней части десятидолларовой банкноты. 
   -         Кошки и столбы?
   -         Вы не знаете. Вы не цените деньги. Так знайте же, что там выгравированы четыре кошки и одиннадцать осветительных столбов.
   Четыре кошки и одиннадцать столбов? Я пообещал себе проверить в следующий раз, когда увижу ассигнацию. 
   -         А наркотики здесь циркулируют? 
   -         Некоторые, в основном, алкоголь. Но очень мало, это не наш стиль. Наркотики – это больше у вашего поколения, не так ли? Моя мать, например, балдеет, стряпая еду для семьи, вынужденно делая уборку в доме, страдая из-за меня. Когда у моего отца плохо идут дела с бизнесом, она страдает. Верите? Она страдает! Страдает из-за меня, из-за моих братьев, из-за всего. Поскольку мне приходилось расходовать много энергии, делая вид, что я всё время довольна, то я сочла за лучшее уйти из дома. 
   Ну вот и личная история.
   -         Как и ваша жена, - добавил белокурый юноша с «пирсингом» на веке. – Она тоже ушла из дома: это случилось потому, что ей приходилось притворяться, будто была довольной?
   И здесь тоже? Неужели она дала кому-то из них кусок ткани, запятнанной кровью?
   -         Она тоже страдала, - засмеялась Лукреция. – Но, насколько нам известно, больше уже не страдает: вот это мужество!
   -         Что моя жена здесь делала?
   -         Сопровождала монгола, у которого странные идеи в отношении любви, и которые только сейчас мы начинаем понимать правильно. И задавала вопросы. Рассказывала свою историю. В один прекрасный день она перестала задавать вопросы и рассказывать историю: заявила, что устала возражать. Мы предложили ей бросить всё и присоединиться к нам, собирались съездить на Север Африки. Она поблагодарила и объяснила, что у неё другие планы, и что поедет в противоположном направлении. 
   -         Ты не читала его новую книгу? – спросила Анастасия. 
   -         Она слишком романтичная и меня не интересует. Когда мы пойдём покупать эту чертову выпивку? 
    
    
   Люди нас пропускали, как самураев, вступающих в деревню; словно мы бандиты, прибывающие в город на диком Западе, варвары, наводняющие Рим. Хотя никто из участников группы не сделал ни одного угрожающего жеста, агрессивность была в их одежде, «пирсинге», в громких разговорах, в резком отличии от других. Наконец, мы добрались до винного магазина: к моему огорчению и беспокойству, все вошли и принялись разглядывать полки. 
   Кого из них я знал? Только Михаила: но всё равно не был уверен, правдива ли его история. А если они что-нибудь украдут? Если у кого-то из них есть оружие? Я находился с этой группой, и стал бы отвечать за них как самый старший? 
   Мужчина за кассой непрерывно вглядывался в зеркало на потолке этого маленького магазина. Участники группы, видя, что он озабочен, разбрелись по залу, жестикулировали друг другу, напряженность нарастала. Чтобы снова не подвергаться подобному, я взял сразу три бутылки водки и быстро направился к кассе. Там женщина, оплачивая пачку сигарет, отметила, что в её время в Париже была богема, были артисты, но не было банд бездомных людей, которые всем угрожают. И посоветовала кассиру вызвать полицию. 
   -         Я уверена, что в ближайшие минуты случится что-то плохое, - сказала она тихим голосом. 
   Кассир был очень напуган вторжением в его маленький мир, плод многолетнего труда, многих займов; где, вероятно, его сын работал с утра, жена днем, а он вечером. Он сделал знак женщине, и я понял, что он уже вызвал полицию. 
   Ненавижу вмешиваться туда, куда меня не звали. Но я ненавижу также проявлять трусость – всякий раз, когда такое случается, я теряю уважение к себе самому на целую неделю.
   -         Не беспокойтесь…
   Но было поздно.
   Уже входили двое полицейских, хозяин подал знак, но те люди, одетые как инопланетяне, не обратили особого внимания -–частью их вызова было встречать лицом к лицу представителей правопорядка. Наверное, они уже прошли через такое много раз. Они знали, что не совершили никакого преступления (кроме покушения на моду, но даже это могло измениться в следующий сезон высокой моды). Они должны были бояться, но не показывали вида и продолжали громко разговаривать. 
   -         Я недавно видела комедианта, который говорил: все глупые люди должны были бы написать это в своих удостоверениях личности , - сказала Анастасия тем, кто хотели ее слушать. – И тогда мы бы всегда знали, с кем разговариваем. 
   -         Действительно, глупые люди представляют опасность для общества, - ответила девушка с ангельским лицом, в одеянии вампира, которая незадолго до этого беседовала со мной о столбах и кошах на десятидолларовой банкноте. – Их следовало бы проверять один раз в год и выдавать разрешение на право продолжать ходить по улицам, как водителям требуется удостоверение на управление машиной. 
   Полицейские, которые выглядели не намного старше «племени», хранили молчание. Они расхаживали и посматривали: очевидно, эта группа была известна в районе. 
   -         Знаешь, что я хотел бы сделать? – это был голос Михаила, но я не мог его видеть, так как он находился за стеллажом. – Поменять этикетки на всех этих товарах. Покупатели запутались бы раз и навсегда: они не знали бы, что надо есть горячим, а что – холодным, вареным или жареным. Если не читать инструкции, то не узнаешь, как приготовить еду. Инстинкта больше не существует. 
   Все, кто высказывались до него, изъяснялись на прекрасном французском языке с парижским выговором. Но у Михаила был акцент. 
   -         Хочу взглянуть на ваш паспорт, - сказал полицейский. 
   -         Он - со мной.
   Слова выскочили у меня сами собой, хотя я знал, что это могло означать новый скандал. Полицейский посмотрел на меня.
   -         Я разговаривал не с вами. Но поскольку вы вмешались и находитесь с этой группой, надеюсь, у вас есть какой-нибудь документ, свидетельствующий о том, кто вы такой. Это стало бы хорошим аргументом для объяснения, почему вы в окружении этих людей, наполовину моложе вас, и покупаете водку. 
   Конечно, я мог бы отказаться предъявлять документы – закон не обязывает носить их с собой. Но я думал о Михаиле: один из полицейских сейчас был рядом с ним. Действительно ли у Михаила было разрешение находиться во Франции? Что я знал о нём помимо историй о видениях и эпилепсии? А если напряженность этого момента вызовет у него приступ? 
   Я извлек из кармана моё водительское удостоверение. 
   -         Так вы…
   -         Да.
   -         Я считал, что вы были, а теперь вас нет: прочёл одну из ваших книг. Однако это не позволяет вам находиться над властью. 
   Тот факт, что он оказался моим читателем, меня полностью выбил из седла. Это был парень с бритой головой, одетый тоже в униформу, хотя и полностью отличающуюся от одежды, которую носили представители «племени», чтобы опознавать друг друга. Возможно, когда-то он мечтал о свободе одеваться иначе, действовать иначе, незаметно бросать вызов власти без формального неповиновения, которое заканчивается тюрьмой. Но у него, видимо, был отец, который никогда не предоставлял ему выбора, семья, которой надо было помогать, или всего-навсего страх выйти за пределы знакомого ему мира. 
             Я деликатно ответил:
   -         Я не нахожусь над законом. По правде говоря, никто здесь не нарушал никакого закона. Если только господин за кассой или госпожа, покупающая сигареты, не захотят подать какую-нибудь четко сформулированную жалобу. 
   Когда я обернулся, женщина, говорившая об артистах и богеме своего времени – предсказательница трагедии, которая должна была произойти, обладательница истины и защитница добрых нравов – уже исчезла. Она наверняка будет обсуждать следующим утром с соседями, что, благодаря ей, было пресечено в самом разгаре крупное ограбление. 
   - У меня нет жалобы, - сказал кассир, попавшийся в западню мира, в котором люди говорят громко, но явно не причиняют никакого вреда. 
   -         Эта водка для вас?
   Я утвердительно кивнул головой. Они знали, что все находившиеся там были под градусом, однако не хотели возбуждать дело, поскольку какая-либо угроза кому-то отсутствовала. 
   -         Мир без глупых людей представлял бы собой хаос! – это голос того, кто был в кожаной одежде, с металлическими цепями. – Вместо безработных, которых столько сегодня, рабочих мест было бы в избытке, и некому было бы работать! 
   -         Хватит!
   Мой голос прозвучал властно, решительно. 
   -         Замолчать всем!
   И к моему удивлению, установилась тишина. Моё сердце бурлило изнутри. Но я продолжил разговор с полицейскими как самый спокойный человек мире. 
   -         Если бы они были опасными, то не стали бы провоцировать.
   Полицейский  повернулся к кассиру:
   -         Если вам понадобится, мы близко. 
   И, прежде чем выйти, заметил другому, так чтобы его голос прозвучал на весь магазин. 
   -         Обожаю глупых людей: если бы не они, мы сейчас могли бы противостоять грабителям. 
   -         Ты прав, - ответил второй полицейский. – Глупые люди нас развлекают, не подвергая риску. 
   И, привычно отдав честь, они распрощались со мной. 
             Единственной мыслью, которая пришла мне в голову по выходе на улицу, было незаметно разбить бутылки с водкой – но одна из них была спасена от уничтожения, и быстро пошла от рта ко рту. По тому, как пили, я заметил, что они испуганы так же, как и я. Разница лишь в том, что, почувствовав угрозу, они перешли в наступление. 
   -         Мне нехорошо, - сказал Михаил одному из них. – Пойдем отсюда. 
   Я не знал, что значит «отсюда»: по своим домам? Каждый – в свой город или под свой мост? Никто меня не спросил, ухожу ли я тоже «отсюда», поэтому я решил их сопровождать. Замечание «я чувствую себя нехорошо» обеспокоило меня – очевидно, мы не сможем больше поговорить этой ночью о поездке в Центральную Азию. Должен ли я распрощаться сейчас же? Или должен идти до конца, чтобы увидеть, что означает «пойдем отсюда»? Я заметил, что меня это развлекает, и что хотел бы соблазнить девушку в одежде вампира. 
   Итак, вперед. И обратиться в бегство при первом же признаке опасности. 
   Пока мы шли в какое-то незнакомое мне место, я думал обо всем, что переживал в тот момент. Племя. Символический возврат к времени, когда люди перемещались, защищались группами и зависели от очень немногого для своего выживания. Племя в среде другого враждебного племени, называемого обществом, пересекающее его поля, пугая, ибо им постоянно бросали вызовы. Группа людей, объединившаяся в идеальное общество, – о котором я не знал ничего, кроме «пирсингов» и одежды, которую они носят. Каковы их ценности? Что они думают о жизни? Как зарабатывают деньги? Есть ли у них мечты, или им достаточно бродить по миру? Всё это было гораздо более интересным, чем ужин, на который я должен был идти на следующий день. Я знал абсолютно всё, что там будет происходить. Был убежден, что это последствие выпитой водки, но чувствовал себя свободным, моя личная история всё больше отдалялась, оставляя лишь нынешний момент, инстинкт, Захир исчез... 
   Захир?
   Мой Захир исчез, но теперь я сознавал, что он был больше, чем мужчина, одержимый неким объектом, одной из тысячи колонн мечети города Кордовы, как гласил рассказ Борхеса, или чем женщина в Центральной Азии, каковым был мой ужасный опыт в течении двух лет. Захир был идеей-фикс во всем, что передавалось из поколения в поколение и совсем не оставляло свободного места для вопросов, занимало всё пространство, никогда не позволяя нам рассматривать возможность того, что положение вещей изменится. 
             Всемогущий Захир, казалось, рождается с каждым человеческим существом и набирает полную силу в детстве, навязывая свои правила, которые, начиная с того момента, будут соблюдаться всегда: 
             Отличающиеся люди опасны, они принадлежат к другому племени, желают наших земель и наших женщин. 
             Нам необходимо жениться, иметь детей, воспроизводить род. 
             Любовь мала, ее хватает только на одного человека, и посмотрите-ка – любая попытка сказать, что сердце вмещает больше этого считается проклятой. 
             Когда мы женимся, нам разрешается владеть телом и душой другого человека. 
             Необходимо работать над чем-то, что мы ненавидим, ибо мы являемся частью организованного общества, а если бы все делали только то, что им нравится, мир перестал бы двигаться вперед.
             Мы должны приобретать драгоценности – они идентифицируют нас с нашим племенем, так же как «пирсинг» - с другим племенем. 
             Мы должны быть остроумными и обращаться с иронией с людьми, выражающими свои чувства; для племени опасно позволять, чтобы один из его участников проявил свои чувства. 
             Необходимо максимально избегать слова «нет», потому что мы нравимся больше, когда говорим «да», и это позволяет нам выживать на враждебной территории. 
             То, что думают другие, важнее, нежели то, что чувствуем мы. 
             Никогда не скандаль, ты можешь привлечь внимание вражеского племени. 
             Если ты будешь вести себя иначе, то будешь изгнан из племени, потому что твое поведение может заразить других и развалить то, что было так трудно организовать. 
             Мы должны постоянно держать в уме, как оставаться в новых пещерах, а если точно не узнаем, то вызовем декоратора, который постарается, чтобы показать другим, что у нас хороший вкус. 
             Мы должны питаться три раза в день, даже если не голодны; должны поститься, когда выходим из стандартов красоты, даже если при этом морим себя голодом. 
             Мы должны одеваться в соответствии с требованием моды, заниматься любовью с охотой или нет, убивать во имя защиты границ, желать, чтобы время проходило быстро и скорее можно было выйти на пению, избирать политиков, жаловаться на стоимость жизни, изменять прическу, проклинать тех, кто отличается от нас, посещать религиозный обряд по воскресеньям, или субботам, или пятницам – в зависимости от религии, и там просить прощение за наши грехи, проникаться гордостью за то, что нам известна истина, а другое племя обожает не того бога. 
             Дети обязаны следовать по нашим стопам, ведь мы старше и знаем этот мир. 
   Обязательно иметь диплом о высшем образовании, даже если никогда не добьешься работы в той сфере, которую нас заставили выбрать в качестве карьеры.
   Изучать то, что мы никогда не будем применять, но о чём кто-то сказал, что это важно знать: алгебру, тригонометрию, кодекс Хаммураби. 
   Никогда не расстраивать наших родителей, даже если это означает отказ от всего, что вызывает наше удовлетворение. 
   Слушать негромкую музыку, говорить тихо, плакать тайком, потому что я – всемогущий Захир, тот, кто продиктовал правила игры, расстояние между рельсами, идею успеха, способ любить, важность наград.
    
    
             Мы остановились возле одного довольно шикарного здания в дорогом квартале. Кто-то набрал код на входной двери, и все мы поднялись на четвертый этаж. Я представил себе, что увижу понятливую семью, которая терпит таких друзей своего сына, когда они досягаемы, и может контролировать их. Но когда Лукреция открыла дверь, там было темно: по мере того как мои глаза привыкали к свету, проникавшему с улицы через окна, я стал замечать, что мы находимся в большом пустынном зале, и единственным украшением здесь был камин, который, видимо, не использовали много лет.
             Парень почти двухметрового роста, со светлыми волосами, в длинном габардиновом пальто, с причёской как у американских индейцев племени сиу, пошел на кухню и вернулся с зажженными свечами. Все сели на полу в круг, и впервые в ту ночь я испугался: казалось, я участвую в фильме ужасов, в котором вот-вот должен начаться сатанинский ритуал, а его жертвой станет неосторожный иностранец, решивший их сопровождать. 
             Михаил был бледен и его глаза двигались беспорядочно, неспособные остановиться на каком-нибудь одном месте, и это усилило мое ощущение дискомфорта. Он находился на грани приступа эпилепсии: знают ли эти люди, что делать в подобной ситуации? Не лучше ли мне уйти восвояси, чтобы не оказаться впутанным в трагедию, ведь парень может задохнуться из-за своего языка, а я снова попаду в заголовки газет? 
             Возможно, это стало бы самым мудрым решением, соответствующим жизни, в которой я был знаменитым писателем, богатым, вызывающим восхищение человеком, чья история пробуждала больший интерес, чем биография любого другого интеллектуала, потому что я прожил мою жизнь так, что был похож на собственные книги, научился преодолевать мост, который человек возводит к неизвестному миру. Да, если бы я был благоразумным, то сказал бы Лукреции, чтобы она в случае припадка положила что-нибудь в рот своему возлюбленному, дабы у него не завернулся язык и он не умер, задохнувшись. Очевидно, что она должна была это знать, но в мире исследователей общественного Захира мы ничего не оставляем на авось, должны в любой момент находиться в мире со своей совестью.
             До моего несчастного случая я бы действовал именно так. Но теперь, когда любовный Захир перестал меня мучить, моя личная история потеряла своё значение. Она перестала быть историей и снова превратилась в легенду, поиск, приключение, путешествие вовнутрь и вовне меня самого. Я снова пребывал во времени, где окружающие меня вещи трансформировались, и я желал, чтобы так было до конца моих дней (я вспомнил о моем высказывании для эпитафии: «он умер, пока был жив»). Я нес на себе опыт моего прошлого, который позволял мне действовать быстро и точно, но я не проводил всё время в воспоминаниях об уроках , которые выучили. Представьте себе, что воин в разгар битвы остановился, чтобы решить, какой удар лучше в обстоятельствах, с которыми он столкнулся? Он бы погиб, не успев моргнуть глазом.
             А воин, который сидел во мне, действуя интуитивно, технично, решил, что нужно остаться, продолжить эксперимент той ночи, хотя уже и было поздно, я захмелел, устал, опасался, что Нина не спит, что она встревожена или взбешена. Но вместо того чтобы попрощаться – или уйти, ничего не сказав, - я сел рядом с Михаилом, чтобы в случае появления конвульсий действовать быстро.
             И я заметил, что он, казалось, управлял приступом эпилепсии! Мало-помалу он успокоился, и его глаза снова стали светиться с той же интенсивностью, как у юноши в белых одеждах на сцене армянского ресторана. 
   -         Начнем с обычной молитвы, - сказал он
   И эти люди, до сих пор настроенные агрессивно, нетрезвые маргиналы, закрыли глаза и взялись за руки, образовав широкий круг. Даже обе немецкие овчарки, казалось, прониклись важностью момента в одном из углов залы. 
   -         О, Богородица, когда я обращаю свой взор на автомобили, витрины, людей, которые ни на кого не смотрят, на здания и на монументы, я замечаю Твоё отсутствие в них. Сделай так, чтобы мы смогли вернуть Тебя.
   В один голос группа продолжила: 
   - О, Богородица, мы узнаём Твоё присутствие в испытаниях, коим подвергаемся. Помоги нам не отречься. Да вспомним о Тебе спокойно и решительно, даже в те моменты, в кои трудно признать, что мы Тебя любим. 
             Я заметил, что у всех у них были одинаковые эмблемы
             [рисунок эмблемы]
             в разных местах их одежды. Это были то брошка, то металлический значок, то вышивка, а то и рисунок, нанесенный на ткани ручкой. 
   -         Я хотел бы посвятить эту ночь человеку, который находится справа от меня. Он сел рядом со мной, потому что желает меня защитить. 
   Откуда он это узнал?
             - Это порядочный человек: он понял, что любовь преобразует, и позволяет ей себя изменить. Он всё ещё несет в своей душе много личной истории, но пытается при первой же возможности освободиться, и поэтому он остался с нами. Он – муж женщины, которую все мы знаем, оставившей мне реликвию как доказательство своей дружбы и в качестве талисмана. 
             Михаил достал лоскут, запятнанный кровью, и положил перед собой. 
   -         Это – часть рубашки неизвестного солдата. Перед смертью он попросил женщину: «разрежьте мою одежду и разделите её с теми, кто верит в смерть, и кто по этой причине способны жить так, будто сегодня их последний день на Земле. Скажите этим людям, я только что видел лик Божий; не пугайтесь и не расслабляйтесь. Ищите единственную правду, каковой является любовь. Живите в согласии с её законами». 
   Все с благоговением смотрели на кусок ткани.
   -         Мы родились во время бунта. С энтузиазмом посвящаем ему себя, рискуем нашими жизнями, нашей молодостью, и вдруг пугаемся: изначальная радость уступает место подлинным вызовам – усталости, единообразию, сомнениям в собственных способностях. Замечаем, что некоторые друзья уже отреклись. Мы вынуждены противостоять одиночеству, неожиданностям неизвестных поворотов судьбы, и после нескольких падений, не имея поблизости никого, кто мог бы нам помочь, мы спрашиваем себя в конце концов, стоит ли это стольких усилий. 
   Михаил сделал паузу.
   -         Стоит продолжить. И мы продолжим, даже сознавая, что наша душа хотя и вечна, в этот момент находится в плену паутины времени, с его благоприятными возможностями и ограничениями. Пока это можно, мы будем пытаться освободиться от этой паутины. А когда станет больше невозможно, и мы возвратимся к рассказанной нам истории, мы ещё вспомним о наших битвах и будем готовы возобновить сражение, когда условия снова станут благоприятными. Аминь
   -         Аминь, - повторили все. 
   -         Мне нужно пообщаться с Богородицей, - сказал белокурый парень с прической под американского индейца.
   -         Сегодня – нет. Я устал.
   Послышался шёпот всеобщего разочарования: в противоположность армянскому ресторану, эти люди знали историю Михаила и о посещавшем его «присутствии», которое, как он считал, находилось с ним. Он встал и вышел на кухню за стаканом воды. Я пошел за ним. 
   Спросил его, как они добыли себе эту квартиру; он объяснил, что французский закон позволяет любому гражданину легально использовать недвижимость, которая не используется её владельцем. То есть это был «самовольный захват». 
   Мысль о том, что Нина ожидает меня, начинала беспокоить. Я решил попрощаться, но он удержал меня за руку. 
   -         Вы сегодня сказали, что поедете в степь. Повторю еще только раз: пожалуйста, возьмите меня с собой. Я должен возвратиться в мою страну, хотя бы ненадолго, но у меня нет денег. Я соскучился по моему народу, моей матери, друзьям. Я мог бы утверждать, что «голос говорит мне, что я вам понадоблюсь», но это неправда – вы можете отыскать Эстер без проблем и без всякой помощи. Между тем, мне необходимо подпитаться энергией моей земли. 
   -         Я могу дать денег на билет туда и обратно. 
   -         Знаю, что можете. Но я хотел бы быть там с вами, пойти в деревню, где она живет, ощутить ветер лицом, помочь вам преодолеть путь, ведущий к женщине, которую вы любите. Она была – и остается – очень важной для меня. Увидев ваши перемены и решимость, я многому научился, и хочу продолжить это обучение. Помните, я говорил о «незаконченных историях»? Хотел бы быть с вами до того момента, когда дом, в котором она живет, появится перед нами. Так я до конца проживу этот период её – и моей – жизни. Когда мы увидим дом, я оставлю вас наедине с собой. 
   Я не знал, что ответить. Попытался изменить тему и спросил, кто эти люди в зале. 
   -         Это люди, которые боятся закончить так, как вы и ваше поколение, мечтавшее изменить мир, а теперь не способное изменить даже самих себя. Мы притворяемся сильными, ибо мы слабые. Нас пока мало, очень мало, но надеюсь, что это – временно; люди не могут вечно обманывать себя. 
   «А каков ваш ответ на мой вопрос?
   -         Михаил, вам известно, что я искренне стараюсь освободиться от моей личной истории. Если бы это было некоторое время назад, то я бы счёл гораздо более удобным и гораздо более уместным поехать вместе с вами, знающим те места, обычаи и вероятные опасности. Но теперь я думаю, что должен в одиночку размотать нить Ариадны, выйти из лабиринта, в который залез. Моя жизнь изменилась, кажется, я помолодел на десять, на двадцать лет – и этого достаточно, чтобы захотеть отправиться на поиск приключения. 
   -         Когда вы поедете?
   -         Как только получу визу. Через два или три дня.
   -         Да сопроводит вас Богородица. Голос говорит, что это верный момент. Но все равно, если измените мнение, предупредите меня. 
   Я прошел через группу сонных людей, лежавших на полу. По пути домой думал о том, что, когда достигаешь моего возраста, жизнь гораздо веселее, чем я полагал раньше; всегда можно снова стать молодым и бесшабашным. Я настолько был поглощен текущим моментом, что удивился, когда заметил, что люди не уступали мне дорогу, не опускали в страхе глаза, как они делали это, когда самураи вступали в города. Никто даже не обратил внимание на моё присутствие. Но мне понравилась эта мысль, город снова стал таким же, как и в то время, когда критиковали Генриха IV за предательство им протестантской религии и женитьбу на католичке, а он ответил «Париж стоит мессы». 
   Стоил гораздо больше этого. Я мог снова увидеть религиозные побоища, кровавые ритуалы, королей, королев, музеи, замки, страдавших художников, напивавшихся писателей, кончавших жизнь самоубийством философов, военных, замышлявших завоевание мира, предателей, которые одним жестом свергли династию, истории, которые в определенный момент были преданы забвению, а теперь их вспомнили – и рассказали новь.
    
    
   Впервые за долгое время я вошел в дом и не прошел к компьютеру, чтобы проверить, не написал ли мне кто-нибудь, было ли что-то безотлагательное для ответа: абсолютно безотлагательного ничего не могло быть. Я не пошел в комнату посмотреть, спит ли Нина, так как знал, что она всего лишь делает вид, что спит.
   Не стал включать телевизор, чтобы посмотреть выпуски новостей, поскольку в действительности это были те же самые новости, что я слушаю с детства: одна страна угрожает другой, кто-то предал кого-то, дела в экономике плохи, только что случился крупный любовный скандал, Израиль и Палестина не достигли договоренности за эти пятьдесят лет, совершен ещё один террористический акт. Помнится, в то утро, при отсутствии терактов, крупные новостные телекомпании подавали в качестве главного заголовка восстание на Гаити. 
   Какое мне дело до Гаити? Как это отразится на моей жизни, жизни моей жены, на цене хлеба в Париже или на племени Михаила? Как я мог провести пять минут моей бесценной жизни, слушая о мятежниках и о президенте, глядя на одинаковые сцены уличной манифестации, которые повторяются бесчисленное количество раз, и обо всем этом сообщается как о великом событии в судьбе человечества: мятеж на Гаити! Так я и поверил! Так я и посмотрел до конца! Воистину глупцы заслуживают особого удостоверения личности , ибо именно они служат опорой коллективного безумия. 
             Я открыл окно, впустил холодный ночной воздух, снял одежду, сказал, что могу контролировать себя и выдержать холод. Оставался там, не думая ни о чём, лишь ощущая, что мои ноги упираются в пол, глаза смотрят на Эйфелеву башню, уши слышат лай собак, сирены, разговоры, которые я не могу разобрать. 
             Я не был собой, я не был ничем – и это казалось мне изумительным. 
    
    
    
   -         Ты сегодня какая-то странная. 
   -         Чем же я странная?
   -         Кажешься грустной.
   -         Но я не грущу. Я довольна. 
   -         Вот видишь? Тон твоего голоса неестествен, ты печальна со мной, но не решаешься ничего сказать. 
   -         Отчего бы мне быть печальной? 
   -         Оттого, что вчера я пришел поздно и был нетрезвым. Ты даже не спросила, где я был.
   -         Меня это не интересует
   -         Почему не интересует? Разве я не сказал, что выйду с Михаилом? 
   -         А ты разве не вышел?
   -         Выходил. 
   -         Тогда о чем ты хочешь, чтобы я тебя спросила?
   -         Ты не находишь, что, когда твой возлюбленный возвращается поздно, - а ты утверждаешь, что любишь его, - то должна бы по меньшей мере попытаться узнать, что случилось.
   -         Что же случилось?
   -         Ничего. Я выходил с ним и группой его друзей. 
   -         Ну и ладно.
   -         Ты веришь этому?
   -         Конечно, верю.
   -         Думаю, ты меня больше не любишь. Не ревнуешь. Ты безразлична. Разве нормально, что я пришел в два часа ночи?
   -         А разве ты не говоришь, что ты – свободный человек? 
   -         Конечно, свободный.
   -         Тогда это нормально, что ты приходишь в два часа ночи. И что делаешь то, что тебе заблагорассудится. Если бы я была твоей матерью, то я бы беспокоилась, но ведь ты взрослый, не так ли? Мужчины должны перестать вести себя так, будто женщины обязаны обращаться с ними как с сыновьями.
   -         Я имею в виду не этот тип беспокойства. Я говорю о ревности. 
   -         Ты был бы доволен, если бы я устроила сцену прямо сейчас, за завтраком? 
   -         Не делай этого, соседи услышат.
   -         Соседи меня мало заботят: я не закатываю сцену, поскольку у меня нет ни малейшего желания делать это. Мне было трудно, но я в конечном итоге восприняла сказанное тобой в Загребе, и теперь пытаюсь свыкнуться с этой мыслью. Между тем, если это доставит тебе удовлетворение, то я могу сделать вид, что ревную, мне всё опротивело, я теряю рассудок. 
   -         Ты сегодня странная, как я уже сказал. Начинаю думать, что в твоей жизни я больше не имею никакого значения.
   -         А я начинаю думать, что ты забыл, что в зале тебя дожидается журналист, и он может слышать наш разговор. 
    
    
    
   Ах да, журналист. Надо включить автопилот, ибо я заранее знаю вопросы, которые он задаст. Знаю, как начнется интервью («поговорим о вашей новой книге, каково её главное послание»), знаю, что я ему отвечу («если бы я хотел направить какое-нибудь послание, то написал бы одну фразу, а не книгу»). 
   Знаю, что он закончит нашу беседу фразой: «а вы уже начали работать над новой книгой? Каковы ваши планы?» А я отвечу: «это секрет». 
   Интервью начинается, как и ожидалось: 
   -         Поговорим о вашей новой книге. Каково её главное послание?
   -         Если бы я хотел направить послание, то ограничился бы одной фразой. 
   -         А почему вы пишите? 
   -         Потому что это найденный мною способ делиться моими эмоциями с другими людьми.
   Эта фраза тоже входила в набор автопилота, но я остановился и внёс поправку: 
   -         Между тем эта история может быть рассказана иначе. 
   -         История, которая могла бы быть рассказана иначе? То есть, вы хотите сказать, что недовольны вашей книгой «Время раздирать, и время сшивать»? 
   -         Я очень доволен этой книгой, но не удовлетворен ответом, который только что дал. Почему пишу? Правильный ответ таков: я пишу, потому что хочу быть любимым. 
   Журналист посмотрел на меня с подозрением: что это за признание столь личного характера? 
   -         Пишу, потому что, когда я был подростком, не умел хорошо играть в футбол, у меня не было машины, мне не хватало карманных денег, у меня не было мускулов.
   Я предпринимал огромные усилия, чтоб продолжать. Разговор с Ниной напомнил мне прошлое, у которого уже не было смысла, необходимо было говорить о моей подлинной личной  истории, освободиться от неё. И я продолжил:
   -         Не носил я и модной одежды. Девочки из моего класса интересовались только этим, и я не мог добиться, чтобы они уделяли мне внимание. По вечерам, когда мои друзья были со своими подружками, я начал использовать своё свободное время для создания мира, в котором я был бы счастлив: моими товарищами становились писатели и их книги. В один прекрасный день я написал поэму в честь одной девочки, жившей на моей улице. Один из моих дружков нашел эти стихи в моей комнате, украл их, и когда мы все собрались, показал поэму всему классу. Все засмеялись, все сочли это смешным – я влюбился! 
   «Но девушка, которой я посвятил свою поэму, не смеялась. На следующий день, когда мы отправились в театр, она постаралась сесть рядом со мной, и взяла меня за руку. Мы вышли оттуда, держась за руки; я, считавший себя страшным, слабым, старомодно одетым, был с девочкой, о которой мечтали все мои одноклассники». 
             Я сделал паузу. Возникло ощущение возврата в прошлое, к тому моменту, когда её рука касалась моей и изменяла мою жизнь
   -         И это всё из-за той поэмы, - продолжал я. – Всего одна поэма, заставившая меня понять, что, владея пером, открывая мой внутренний мир, я мог на равных соперничать с видимым миром моих друзей: физической силой, модной одеждой, автомобилями, превосходством в спорте.
   Журналист был немного удивлен, а я ещё больше. Однако зачем мне все время повторять одни и те же истории, если я мог просто сказать правду? 
    
    
             Во второй половине дня я позвонил на сотовый Михаилу:
   -         Едем вместе. 
   Он отнюдь не проявил удивления; лишь поблагодарил и спросил, что меня заставило изменить намерение.
   -         В течении двух лет моя жизнь сводилась к Захиру. С тех пор как повстречался с вами, начал продвигаться по забытому мной пути, по заброшенной железной дороге, заросшей травой между рельсами, но которая ещё служит для движения поездов. Поскольку я не добрался до конечной станции, то не могу остановиться на дороге. 
   Он спросил, получил ли я визу; я объяснил, что Банк Одолжений был очень активным в моей жизни: один мой русский друг позвонил своей возлюбленной, руководительнице нескольких газет в Казахстане. Она связалась с послом в Париже, и до конца дня всё должно быть готово. 
   -         Когда мы едем?
   -         Завтра. Нужна только ваша подлинная фамилия, чтобы купить билеты – агентство ждет на другой телефонной линии.
   -         Прежде чем закончить разговор, хочу вам кое-что сказать: мне понравился ваш пример о расстоянии между рельсами, понравился ваш пример о заброшенной железной дороге. Но в данном случае не думаю, что вы приглашаете меня из-за этого. Полагаю, что из-за текста, который вы написали, и который знаю наизусть, потому что ваша жена обычно цитировала его:
   Воин света никогда не забывает о благодарности.
           Во время битвы ему напоминают ангелы; силы небесные расставили всё на свои места и позволили ему выложиться. Поэтому, когда заходит солнце, он опускается на колени и благодарит окружающий его Защитный Покров. 
           Его соратники говорят: «как же ему везёт!» Но он понимает, что «везение» означает умение смотреть по сторонам и видеть, где находятся его друзья: ибо через их слова ангелы заставили услышать себя. 
   -         Не всегда помню написанное мной, но я доволен. Пока, мне нужно сообщить ваше имя агентству путешествий. 
    
    
    
   Двадцать минут пришлось дожидаться, чтобы диспетчерская такси ответила мне на телефонный звонок. Недовольный голос говорит мне, что машину нужно ждать полчаса. Нина выглядит веселой в своём роскошном, открытом чёрном платье, и я вспоминаю день в армянском ресторане, когда господин заговорил о том, что его возбуждает сознание, что его жена желанна другим мужчинам. Тогда я молча согласился. Знаю, что на гала-празднике все женщины будут одеты таким образом, чтобы их бюст и округлые линии стали центром внимания для взглядов, а их мужья или любовники, увидев такое и зная, что они желанны, подумают: «ладно, пользуйтесь себе издали, всё равно она – со мной, я могу, я самый лучший, я добился кое-чего, чего вы хотите, да не можете». 
   Я выбрал разновидность индийского жакета, застегнутого по воротничок. Однажды мне приснилось, что я не должен идти в галстуке на программу итальянского ТВ; я верю в знаки, и поступил так, как меня научил сон, и к моему удивлению, ведущий тоже был без галстука – интервью получилось великолепным. С тех пор я максимально избегаю использовать этот ненужный атрибут. 
   Сегодня мне не придется заключать сделку, подписывать контракты, давать интервью – всего-навсего буду присутствовать на церемонии, оплачу вклад, сделанный в Банке Одолжений, поужинаю с кем-нибудь надоедливым, который окажется рядом со мной и будет расспрашивать, откуда появляется вдохновение для моих книг. Но с другой стороны, возможно, там будет пара выставленных напоказ грудей, вероятно, придет жена одного моего друга, и я вынужден буду всё время сдерживаться, чтобы не смотреть вниз, ибо, если я это сделаю хоть на секунду, она потом расскажет мужу, что я пытался её соблазнить. Пока мы ждем такси, я составляю список тем, которые могут возникнуть во время ужина:
   А] комментарии о внешнем виде: «как вы элегантны»; «как красиво ваше платье», «у вас прекрасная кожа». А когда возвращаются домой, обсуждают между собой, что все были одеты ужасно, имели болезненный вид. 
   Б] недавние поездки: «вам нужно увидеть Арубу, это – фантастика», «нет ничего лучше летней ночи в Канкуне, попивая «Мартини» на берегу моря». На самом деле никто хорошо не развлекся, а всего лишь немного почувствовали, что пользуются жизнью, и им должно это нравиться, поскольку деньги истрачены. 
   В] ещё о поездках, на этот раз в места, которые можно покритиковать: «я побывал в Рио-де-Жанейро, вы не можете себе представить, сколько насилия в этом городе», «нищета на улицах Калькутты впечатляет». В глубине души, они отправились туда только для того, чтобы ощутить себя могущественными, находясь далеко, и особенными, когда возвращаются к жалким реалиям своей жизни – по меньшей мере, теперь они лишены угрозы насилия и нищеты.
   Г] новые терапии: «сок из стеблей пшеницы, принимаемый в течении недели, улучшает вид волос», «за два дня, проведенных на водах в Биаррице, у меня раскрылись поры в коже и были выведены токсичные вещества». На следующей же неделе они обнаружат, что стебли пшеницы не обладают никакими качествами, и что любая горячая вода раскрывает поры и выводит токсичные вещества. 
             Д] прочее: «уже давно я не вижу такого-то, чем он занимается?», «я узнала, что госпожа такая-то продала свою квартиру, так как оказалась в тяжелой ситуации». Можно говорить о других, при условии, что они не были приглашены на этот праздник, можно критиковать, если только в финальной части вечера иметь невинный, сострадательный вид, и закончить словами «но несмотря ни на что, это – прекрасный человек». 
             Е] небольшие личные жалобы, только чтобы придать немного вкуса столу: «хотелось бы, чтобы что-нибудь новенькое произошло в моей жизни», «я очень озабочен моими детьми, то, что они слушают – это не музыка, а то, что читают – не литература». Они ожидают комментариев от людей с такой же проблемой, ощущают себя менее одинокими, и уходят в приподнятом настроении. 
             Ж] на интеллектуальных вечеринках вроде сегодняшней, будем обсуждать войну на Ближнем Востоке, проблемы исламизма, новую выставку, модного философа, книгу, которая не заслуживает быть в списке самых продаваемых, музыку, которая теперь не та; выскажем наши умные, рассудительные мнения, полностью противоположные тому, что мы думаем на самом деле – по правде говоря, действительно хорошо то, что нравится народу. 
    
    
             Такси прибыло, и пока мы направлялись к месту встречи, добавляю ещё одну тему в мой список, на этот раз – очень личную: пожаловаться Нине, что я ненавижу ужины. Я ей это говорю, и она отвечает, что к концу я всегда всё-таки развлекаюсь, обожаю ночь – и это правда.
             Мы входим в один из самых шикарных ресторанов города, направляемся в залу, зарезервированную для этого события – вручения литературной премии, в жюри которой я участвовал. Все стоят, беседуют, некоторые меня приветствуют, другие просто поглядывают на меня и что-то обсуждают между собой. Организатор подходит ко мне, представляет меня стоящим здесь людям, всё время произнося раздражающую фразу: «вы знаете, кто это». Некоторые улыбаются и узнают, другие всего лишь улыбаются и не узнают, но делают вид, что им известно, кто я – ибо признать противное значило бы согласиться с тем, что мир, в котором они жили, больше не существует, потому что они не успевают за временем, в котором живут. 
             Я вспоминаю о «племени» предыдущей ночи, и думаю, что они должны были бы добавить: всех глупцов следовало бы поместить на корабль в открытом море, устраивать там празднества каждый вечер, беспечно представлять друг другу в течении нескольких месяцев, пока не запомнят, наконец, кто есть кто.
             Я составил свой каталог людей, посещающих мероприятия вроде этого. Десять процентов – это «Члены общества», люди, правомочные принимать решения, вышедшие из дома из-за Банка Одолжений, они уделяют внимание всему, что может благоприятствовать их занятию, - где получить деньги, где их вложить, и которые сразу же соображают, выгодно ли им это мероприятие или нет. Они всегда первыми покидают вечеринки, никогда не теряя времени. Два процента – это «Таланты», у которых действительно многообещающее будущее, они сумели перейти вброд некоторые реки, уже поняли, что существует Банк Одолжений и являются его потенциальными клиентами; они могут оказывать важные услуги, но пока не в состоянии принимать решения. Они приятны в обращении со всеми, потому что не знают точно, с кем разговаривают, и гораздо более открыты, чем «Члены общества», ибо любой путь, по их мнению, может привести куда-то. 
   Три процента – «Тупамаросы», в честь бывшей группировки уругвайских партизан: они смогли проникнуть в среду этих людей, безумно хотят вступить в контакт, но не знают, должны ли оставаться там или отправиться на другую вечеринку, которая проходит в это же время; они нетерпеливы, хотят немедленно продемонстрировать, что они талантливы, но не были приглашены, не покорили первые вершины, и как только их узнают, они перестанут пользоваться вниманием. 
   Наконец, остаются 85% - это «Подносы», я окрестил их так, поскольку, как не бывает праздника без этой утвари, так не бывает и события без них. «Подносы» не понимают до конца, что происходит, но знают, что важно там находиться, они включены в список инициаторов, поскольку успех чего бы то ни было зависит и от количества явившихся людей. Они – экс-что-то-важное: экс-банкиры, экс-директоры, экс-мужья какой-нибудь знаменитости, экс-жены какого-то мужчины, находящегося сегодня при власти. Это графы в каком-то месте, где больше не существует монархия, принцессы и маркизы, живущие за счёт сдачи своих замков в аренду. Они кочуют с вечеринки на вечеринку, с ужина на ужин, и я спрашиваю себя: неужели их никогда не тошнит? Когда я обсудил недавно эту тему с Ниной, она мне сказала, что бывают люди, испорченные работой, и есть люди, испорченные развлечениями. И те, и другие несчастны, считая, что теряют что-то, однако не могут покончить с дурной привычкой.
   Некая молодая и красивая блондинка приблизилась ко мне, когда я разговаривал с одним из организаторов конгресса кино и литературы, и заявила, что ей очень понравилось «Время раздирать, и время сшивать». Говорит, что приехала из Латвии, работает с фильмами. Она немедленно была идентифицирована нашей группой как «Тупамаро», потому что пошла в одном направлении (ко мне), но была заинтересована и в происходящем рядом (организаторы конгресса). Хотя она и совершила эту почти непростительную ошибку, все ещё остается шанс, что она – неопытный Талант, так что один из организаторов спрашивает её, что значит «работать с фильмами». Она объясняет, что пишет критические статьи для газеты, опубликовала книгу (о кинематографе? Нет, о своей жизни, её короткой и неинтересной жизни, представляю я себе). 
   И, грех из грехов, она слишком скорая – спрашивает, может ли быть приглашена на конгресс этого года. Организатор отвечает, что моя латвийская издательница, женщина влиятельная и работящая, уже приглашена. Они снова заговорили со мной, а Тупамаро остается какое-то время с нами, не зная, что сказать, и потом удаляется. 
   Большинство приглашенных сегодня – Тупамаросы, Таланты и «Подносы» – принадлежат к артистической среде, поскольку дело касается литературной премии: лишь «Члены общества» варьируют между спонсорами и людьми, связанными с фондами поддержки музеев, концертами классической музыки, и подающими надежду артистами. После нескольких бесед о том, кто оказал наибольшее давление, чтобы получить премию в тот вечер, ведущий поднялся на сцену, попросил всех сесть на свои обозначенные на столах места (все мы сели), поведал несколько шуток (это часть ритуала, и все мы рассмеялись), а затем сообщил, что победители будут объявлены в промежутке между закуской и первым блюдом. 
   Я сажусь за главный стол; это позволяет мне быть подальше от «Подносов», но одновременно препятствует общению с восторженными и интересными Талантами. Нахожусь между директоршей автомобильной компании, которая спонсирует это торжество, и богатой наследницей, решившей вкладывать деньги в искусство. К моему удивлению, ни одна из них не использует возбуждающих декольте. За столом также находятся директор парфюмерного предприятия, арабский принц (который, наверное, оказался в городе, и был загарпунен одной из спонсоров, чтобы придать престиж этому мероприятию), крупный израильский банкир, коллекционирующий рукописи XIV века, организатор вечера, консул Франции в Монако, владелец крупной сети газет в Дании и белокурая девушка, которая неизвестно что тут делает, но я прихожу к выводу, что она – потенциальная любовница организатора. 
   Я вынужден постоянно надевать очки и незаметно читать имена моих соседей (должен был бы находиться на том воображаемом мной корабле, и быть званым на это самое торжество десяток раз, пока не заучу имена приглашенных). Нина в соответствии с протоколом для подобных случаев была размещена за другим столом; кто-то в какой-то момент истории придумал, что на официальных банкетах супруги должны сидеть по отдельности, давая повод сомнению, является ли сидящая рядом с нами персона замужем, холоста или замужем, но доступна. Или решил, что супружеские пары, сидя вместе, разговаривают между собой, - но если бы это было так, то зачем выходить из дома, брать такси и ехать на банкет? 
   Как я и предвидел в своем списке бесед на торжествах, тема начинает вращаться вокруг культурных любезностей – что за чудо такая-то выставка, как умна критическая статья такого-то. Я хочу сконцентрироваться на закуске – чёрной икре с лососем и яйцом, но меня всё время прерывают знаменитые вопросы о судьбе моей новой книги, о том, где я черпаю вдохновение, или работаю ли я над новым проектом. Все демонстрируют высокую культуру, все цитируют – делая вид, что случайно, конечно, - некоего знаменитого знакомого им человека, чьими близкими друзьями они являются. Все в совершенстве умеют рассуждать о состоянии нынешней политики или проблемах, с которыми сталкивается культура.
   -         А что, если поговорим о чем-нибудь другом?
   Я невольно произнес эту фразу, и все за столом умолкли: в конце концов, перебивать других – признак очень плохого воспитания. Но похоже, что вчерашняя прогулка в качестве нищего по улицам Парижа нанесла мне некий невосполнимый ущерб, и я больше не могу терпеть этот тип разговоров. 
   -         Мы можем поговорить о приспособленчестве: моменте нашей жизни, когда мы отказываемся двигаться дальше и смиряемся с тем, что у нас есть. 
   Никто не проявляет особого интереса. Я решаю сменить тему. 
   -         Можем поговорить о важности забывать историю, которую нам рассказали, и попытаться прожить что-нибудь новое. Делать что-либо иное днём, например, беседовать с людьми, которые находятся с нами в ресторане, сопровождать процессию, посетить больницу, шагнуть в лужу, выслушать, что хочет сказать другой, позволить энергии любви перемещаться, вместо того чтобы пытаться поместить её в глиняный горшок и хранить в углу. 
   -         Это означает прелюбодеяние? – спрашивает владелец газет.
   -         Нет. Это означает быть орудием любви, а не её хозяином. Это обеспечивает нам пребывание с кем-то, кого мы так желаем, а не потому, что нас обязывают условности. 
   Со всей деликатностью, но и с некоторой иронией, консул Франции в Монако объясняет мне, что люди за этим столом пользуются этим правом и этой свободой. Все соглашаются, хотя никто и не верит, что это правда. 
   -         Секс! – восклицает блондинка, о занятиях которой толком никто нечего не знает. – Почему бы не поговорить о сексе? Это гораздо интереснее и менее сложно! 
   Она, по меньшей мере, естественна в своем замечании. Одна из моих соседок по столу иронично улыбается, но я аплодирую.
   -         Секс действительно интереснее, однако я не думаю, что это нечто иное, вам не кажется? Кроме того, говорить об этом теперь не запрещено. 
   -         Если не считать, что это чрезвычайно дурной тон, - говорит одна из моих соседок.
   -         Могу я тогда узнать, а что же запрещено? – организатор начинает чувствовать себя неуютно.
   -         Деньги, например. У всех нас, присутствующих здесь, имеются деньги или мы делаем вид, что они у нас есть. Мы верим, что приглашены, потому что богаты, знамениты, влиятельны. Но приходилось ли нам уже использовать этот вид ужинов, чтобы действительно узнать, сколько зарабатывает каждый из нас? Поскольку мы так уверены в себе и так важны, а что, если посмотреть на мир как на такой, каков он есть, а не каким мы его воображаем?
   -         До чего вы хотите дойти? – спрашивает директорша автомобильной компании. 
   -         Это долгая история: я мог бы начать с Ханса и Фрица, сидящих в баре в Токио, перейти к монгольскому кочевнику, который советует нам забыть то, кем мы себя считаем, чтобы действительно стать теми, кто мы есть. 
   -         Я ничего не понял.
   -         А я и не объяснил, но перейдем к главному: я хочу знать, сколько зарабатывает каждый. Что означает, с точки зрения наличия денег, сидеть за главным столом этого зала? 
   Воцарилась тишина – моя игра продолжена не будет. Люди испуганно смотрят на меня: ведь деньги – большее табу, чем секс, большее, чем вопрос об изменах, коррупции, парламентских интригах. Однако принц из арабской страны, которому, вероятно, надоели столько приемов и банкетов с пустопорожними разговорами, возможно, потому что в тот день он получил известие от своего врача, что умрет, или по какой то другой причине, решил продолжить разговор:
   - Я зарабатываю около 20.000 евро в месяц, в соответствии с постановлением парламента моей страны, но это не отражает действительности, поскольку мне выделяется неограниченная сумма, называемая представительскими расходами. Другими словами, меня сюда доставил автомобиль с шофером посольства, одежда на мне принадлежит правительству, завтра я отправляюсь в другую страну на личном реактивном самолете, причем пилот, горючее и сборы аэропорта оплачиваются из представительских средств. 
   Поскольку принц заговорил так честно, будучи самой высокопоставленной персоной за столом, то никто не мог оставить Его Величество в неудобном положении. Необходимо стало принять участие в игре, ответить на вопрос, оказаться в неудобном положении. 
   -         Я не знаю точно, сколько зарабатываю, - говорит организатор, который в свободное время занимается торговлей недвижимостью. – Что-то около 10.000 евро, но у меня тоже есть представительские деньги тех организаций, которые я возглавляю. Я могу оплачивать всё – ужины, обеды, отели, авиабилеты, иногда даже одежду, - хотя у меня и нет личного реактивного самолета. 
   Вино закончилось, он подал знак, и наши бокалы наполнились. Настал черед директорши автомобильной фирмы, которая ненавидела эту игру, но которая её, пожалуй, начала забавлять: 
   -         Думаю, я тоже зарабатываю около этого, с такой же неограниченной представительской суммой, и в моем случае я ещё имею акции моей компании.
   Один за другим они говорили о том, сколько зарабатывают. Банкир – самый богатый из всех: 10 миллионов евро в год, помимо того что владеет акциями своего банка, которые постоянно растут в цене. 
   Когда очередь дошла до девушки-блондинки, которая не была нам представлена, она отступила: 
   -         Это – часть моего тайного сада. Никому до него нет дела. 
   -         Конечно, никому нет дела, но мы же играем, - сказал организатор мероприятия. 
   Девушка отказалась участвовать. А отказавшись, поставила себя на лестничную площадку выше всех остальных: в конце концов, она оказалась единственной в группе, у кого есть тайны. Поставив себя на более высокую лестничную площадку, она навлекла на себя презрительные взгляды остальных. Чтобы не чувствовать унижение из-за своего нищенского жалованья, она в конечном итоге унизила всех остальных, прикинувшись загадочной, не отдавая себе отчета в том, что большинство этих людей жили на краю пропасти, зависнув на пресловутых представительских деньгах, которые могли мигом исчезнуть. 
   Как и следовало ожидать, вопрос завершился на мне, затеявшим игру. 
   -         Это зависит от обстоятельств. Если я выпускаю новую книгу, то сумма может быть что-то около пяти миллионов долларов в тот год. Если ничего не выпускаю, то около двух миллионов за остающиеся авторские права на опубликованные названия. 
   -         Вы спросили о деньгах, потом что хотели сообщить, сколько зарабатываете, - сказала девушка из «тайного сада». – Никого это не впечатлило. 
   Она почувствовала свой ошибочный шаг и теперь пыталась изменить положение, перейдя в атаку. 
   -         Напротив, - перебил её принц. – Я представлял себе, что художник вашего масштаба зарабатывает гораздо больше. 
   Очко в мою пользу. Молодая блондинка теперь не откроет рта до конца вечера. 
   Разговор о деньгах сломал ряд табу, поскольку тема зарплаты была крупнейшим из всех них. Официант начал появляться чаще, бутылки с вином стали опустошаться с невероятной быстротой, ведущий/организатор поднялся на сцену и был чрезмерно весел, объявил победителя конкурса, вручил ему премию, и сразу же вернулся к беседе, которая не прекращалась, хотя правила хорошего тона требуют закрывать рты, когда кто-то держит речь. Мы беседовали о том, что делаем с нашими деньгами (в большинстве случаев покупали «свободное время», путешествуя и занимаясь спортом), признались, что никто из нас, за исключением принца, не работал ради зарплаты, а лишь из энтузиазма или ради власти. 
   Я собрался затеять разговор о том, как бы им хотелось организовать свои похороны – однако смерть была табу еще большим, нежели деньги. Но обстановка была столь веселой, люди так хорошо общались, что я решил промолчать. 
   -         Выходит, что беседуя о деньгах, вы, однако, не знаете, что это такое, - сказал банкир. – Почему люди считают, что раскрашенные бумажки, пластиковая карточка или отчеканенная из металла плохого качества монета имеет некую ценность? Хуже того: знаете ли вы, что ваши деньги, ваши миллионы долларов – всего лишь электронные импульсы, не знаете? 
   Разумеется, все это знали.
   -         Но ведь поначалу богатством было то, что можно увидеть на этих дамах, - продолжал он. – Украшения из редких тогда предметов, легко перевозимых, которые можно было считать и делить. Маленькие жемчужины, крупицы золота, драгоценные камни. Всё это богатство носили на себе на видных местах. 
   -         А как же покупали эти украшения?
   -         Они в свою очередь выменивались за скот или зерно, поскольку никто не мог выйти на улицу, неся на себе животных или мешки с пшеницей. Отсюда и происхождение монет, которые постепенно превратились в кредитные билеты, ставшие банкнотами, а в конце концов – кредитными карточками: вначале – вотум доверия, поскольку нельзя таскать с собой всё, что было необходимо обменять. Сегодня мы забываем, что это было вотумом доверия, а деньги стали чем-то реальным. 
   «Самое забавное, что мы всё ещё ведём себя как примитивное племя – носим украшения, чтобы показать, насколько мы богаты, хотя нередко имеем больше украшений, чем денег».
   -         Это – код племени, - сказал я. – Юноши моего времени носили длинные волосы, а сегодняшние используют «пирсинг»: это помогает им узнавать тех, кто думает так же, хотя и не служит для оплаты чего-то. 
   -         Оплата не имеет ничего общего с происхождением денег. Платили кровью, женщинами, жертвоприношениями животных. «Око за око, зуб за зуб». Расплачивались за преступление другим преступлением. Способны ли имеющиеся у нас электронные импульсы оплатить хотя бы один лишний час жизни? Нет. Могут ли вернуть нам любимые существа, кои уже ушли? Нет. Могут оплатить любовь?
   -         Любовь могут, - сказала шутливым тоном директорша автомобильной компании.
   Её глаза выдавали большую печаль. Я вспомнил Эстер и свой ответ журналисту во время интервью, которое дал утром. Несмотря на наши украшения и кредитные карточки, несмотря на всё наше богатство, могущество, ум, мы сознаем в глубине души, что всё это достигнуто в поиске любви, ласки, того, чтобы быть с кем-то, кто нас любит. 
   -         Не всегда, - сказал директор парфюмерной фабрики, глядя на меня. 
   -         Вы правы, не всегда, и поскольку вы смотрите на меня, понимаю, что вы имеете в виду – что моя жена оставила меня, хотя я и богатый человек. Но почти всегда. Кстати, кто-нибудь за этим столом знает, сколько кошек и столбов находится на обратной стороне десятидолларовой банкноты? 
   Никто этого не знал, и никого это не заинтересовало. Разговор о любви полностью развеял радостную атмосферу, и мы вернулись к беседе о литературных премиях, выставках в музеях, только что вышедшем на экраны фильме, театральной пьесе, вызвавшей больший успех, чем ожидалось.
    
    
   -         Как было за твоим столом?
   -         Нормально. Как всегда. 
   -         А я сумел вызвать интересную дискуссию о деньгах. Но она закончилась трагедией. 
   -         В котором часу ты уезжаешь?
   -         Отсюда выезжаю в семь тридцать утра. Ты тоже едешь в Берлин, мы можем взять одно такси. 
   -         Куда ты направляешься? 
   -         Тебе известно. Ты не спрашивала, но знаешь. 
   -         Да, знаю. И ты тоже знаешь то, что должен знать. 
   -         Это правда: что в этот момент мы говорим друг другу «прощай».
   -         Мы могли бы вернуться в то время, когда я с тобой познакомилась: ты был истерзанным мужчиной, от которого кто-то ушел, а я была безнадежно влюблена в кого-то, кто жил по соседству. Я снова могла бы сказать тебе то, что однажды уже говорила: я буду биться до конца. Я боролась и потерпела поражение – теперь собираюсь залечить свои раны и отправиться на новый бой. 
   -         Я тоже бился, и тоже проиграл. Не пытаюсь сшить разодранное: просто хочу дойти до конца. 
   -         Я страдаю каждый день, тебе это известно? Страдаю много месяцев, пытаясь показать, как я тебя люблю, как важно всё, только когда ты со мной. 
   «Но теперь, даже страдая, я решила – хватит, кончено, я устала. С той ночи в Загребе я расслабилась и сказала себе: если нового удара не миновать, то быть тому. Пусть он собьет меня на пол, пусть я буду нокаутирована, когда-нибудь я приду в себя». 
   -         Ты кого-нибудь встретишь.
   -         Разумеется, встречу: я молода, красива, умна и желанна. Но будет невозможно пережить всё то, что я испытала с тобой.
   -         Ты откроешь в себе новые чувства. И знай, даже если не поверишь, что я любил тебя, пока мы были вместе. 
   -         Я уверена в этом, но это нисколько не уменьшает моей боли. Завтра мы поедем в разных такси: я ненавижу прощания, особенно в аэропортах и на железнодорожных вокзалах. 
    
    
   
  Возвращение в Итаку
    
    
    
   -         Сегодня мы переночуем здесь, а завтра поедем на лошадях. Моя машина не может преодолеть пески в степи. 
   Мы находимся в разновидности «бункера», который казался пришельцем из Второй мировой войны. Некий господин, его жена и внучка гостеприимно встретили нас и показали простую, но чистую комнату. 
   Дос продолжал:
   -         И не забудьте выбрать себе имя. 
   -         Не думаю, что это его интересует, - сказал Михаил.
   -         Ясное дело, интересует, - настаивал Дос. – Я недавно виделся с его женой. Знаю ход его мыслей, знаю, что он обнаружил, знаю, на что надеется. 
   Голос Доса был любезным и одновременно властным. Да, я выбрал бы себе имя, последовал бы в точности тому, что мне предлагают делать, я по-прежнему откладывал бы в сторону мою личную историю и входил бы в мою легенду – хотя бы просто из-за усталости. 
   Я был изнурен, прошлой ночью поспал всего два часа: моё тело ещё не успело привыкнуть к гигантской разнице во времени. Я прибыл в Алматы около 11 часов вечера по местному времени, когда во Франции было шесть пополудни. Михаил оставил меня в гостинице, я немного подремал, проснулся на рассвете, посмотрел на свет фонарей внизу, подумал, что в Париже наступило время ужина, а я был голоден, спросил, может ли обслуживание номеров отеля принести мне что-нибудь: «конечно, но вы должны предпринять усилие и постараться заснуть, иначе ваш организм сохранит расписание, действующее в Европе». 
   Самая большая пытка для меня – стараться заснуть; я съел сэндвич и решил прогуляться. Задал портье отеля извечный вопрос: «опасно ли выходить на улицу в это время?». Он сказал, что нет, и я начал прогуливаться по пустынным улицам, узким переулкам, широким проспектам города, похожего на любой другой, с его светящимися вывесками, проезжавшими время от времени полицейскими машинами; нищий тут, проститутка там. Мне приходилось постоянно повторять вслух: «я – в Казахстане!». Или в конце концов стал бы думать, что нахожусь в одном из парижских кварталов, который знаю плохо. 
   «Я – в Казахстане!» – говорил я пустынному городу, пока чей-то голос не ответил:
   -         Разумеется, вы в Казахстане.
   Я вздрогнул. Рядом со мной сидел на скамейке на площади в тот ночной час мужчина с рюкзаком поблизости от него. Он встал, представился Яном, родом из Голландии, и завершил фразу:
   -         И я знаю, зачем вы сюда приехали.
   Друг Михаила? Кто-то из тайной полиции, следящий за мной?
   -         И зачем же я приехал? 
   -         За тем, что делаю и я, начиная со Стамбула, в Турции: преодолеваю Шёлковый путь. 
   Я с облегчением вздохнул. И решил продолжить беседу. 
   -         Пешком? Насколько понимаю, вы пересекаете всю Азию. 
   -         Мне это было необходимо. Я был недоволен своей жизнью – у меня есть деньги, жена, дети, я владелец трикотажной фабрики в Роттердаме. На протяжении определенного периода я знал, за что борюсь – за стабильность моей семьи. А теперь уже не знаю; всё, что раньше приносило удовлетворение, сегодня вызывает скуку, раздражает. Во имя моей супружеской жизни, моей любви к детям, моего энтузиазма в отношении работы, я решил дать себе самому два месяца отпуска и взглянуть на свою жизнь издалека. Это приносит результат. 
   -         Конечно, приносит: я занимался тем же самым в последние месяцы. Много ли здесь паломников? 
   -         Много, очень много. Существуют также проблемы безопасности, поскольку некоторые страны находятся в очень сложной политической ситуации и ненавидят людей с Запада. Но всегда удается изловчиться: пожалуй, во все эпохи паломников уважают, после того как они докажут, что не являются шпионами. Однако, насколько я понимаю, у вас другая цель. Что вы делаете в Алматы? 
   -         То же самоё, что и вы: приехал завершить некий путь. Вы тоже не смогли заснуть? 
   -         Я только что проснулся. Чем раньше отправлюсь в дорогу, тем у меня больше шансов добраться до следующего города – в противном случае буду вынужден спать в холодной степи, на ветру, который никогда не прекращается. 
   -         Тогда счастливого пути.
   -         Задержитесь немного, мне нужно поговорить, поделиться моим опытом. Большинство паломников не говорят по-английски. 
   И он начал излагать мне свою жизнь, а я пытался вспомнить, всё, что знал о Шёлковом пути – древней торговой дороге, которая связывала Европу со странами Востока; самый традиционный путь начинался в Бейруте, проходил через Антиокию и простирался до берега Жёлтой реки в Китае, но в Центральной Азии превращался в разновидность сети с дорогами в многие направления, чтобы позволить создание торговых постов, которые затем превратятся в города, и которые будут разрушены в результате борьбы соперничавших племён, восстановлены жителями, чтобы быть разрушенными вновь. Хотя через эти места проходила торговля практически всем – золотом, экзотическими животными, слоновой костью, семенами, политическими идеями, группами беженцев от гражданских войн, вооруженными бандитами, частными армиями для защиты караванов, шёлк был самым редким и наиболее желанным товаром. Именно благодаря одному из ответвлений  Пути буддизм добрался из Китая в Индию.
   -         Я отправился из Антиокии всего с двумястами долларов, - сказал голландец, поведав о горах, пейзажах, экзотических племенах, постоянных проблемах с патрулями и полицейскими разных стран. – Не знаю, понимаете ли вы то, что я хочу вам сказать, но я должен был узнать, способен ли снова стать тем, кто я есть. 
   -         Понимаю больше, чем вы думаете.
   -         Я был вынужден нищенствовать, попрошайничать: к моему изумлению, люди, оказывается, гораздо щедрее, чем я думал. 
   Нищенствовал? Я внимательно посмотрел на его рюкзак и одежду, чтобы увидеть, нет ли у него пресловутого символа «племени», но ничего такого не заметил. 
   -         Вы когда-нибудь были в армянском ресторане в Париже? 
   -         Я бывал во многих армянских ресторанах, но не в Париже.
   -         Знаете ли вы кого-нибудь по имени Михаил?
   -         Очень распространенное имя в этом регионе. Если и был знаком, то уже не помню и, к несчастью, не могу вам помочь. 
   -         Речь не об этом. Просто я удивлен некоторыми совпадениями. Похоже, что многие люди во многих местах мира проникаются одним и тем же и действуют очень похожим образом. 
   -         Первое ощущение в начале подобного путешествия – что мы никогда не дойдём. Второе – чувство неуверенности, заброшенности, желание днем и ночью отказаться от затеи. Но если выдержишь первую неделю, то дойдёшь до конца.
   -         Я совершал паломничество по улицам одного и того же города, и только вчера прибыл в иное место: но знаю, что вы правы в том, что говорите. Могу я благословить вас? 
   Он странным образом посмотрел на меня.
   -         Я путешествую не с религиозной целью. А вы священник? 
   -         Я не священник, но почувствовал, что должен вас благословить. Как вам известно, некоторые вещи не слишком логичны.
   Голландец по имени Ян, которого я никогда в этой жизни больше не увижу, склонил голову и закрыл глаза. Я положил руки ему на плечи и, используя мой родной язык, который он ни за что не смог бы понять, попросил, чтобы он надёжно дошёл до своей цели, чтобы оставил на Шёлковом пути печаль и ощущение того, что жизнь бессмысленна, и чтобы возвратился к своей семье с чистой душой и радостными глазами. 
             Он поблагодарил меня, взял свой рюкзак, повернул в направлении Китая и возобновил свой поход. А я возвратился в отель, думая о том, что никогда за всю мою жизнь никого не благословлял. Но подчинился импульсу, и он оказался верным, моя молитва будет услышана.
    
    
             На следующий день Михаил появился с его приятелем по имени Дос, который будет нас сопровождать. У Доса был автомобиль, он был знаком с моей женой, знал степи и тоже хотел быть со мной, когда я доберусь до деревни, где находится Эстер. Я собрался возразить: то Михаил, теперь его друг, а когда я, наконец, доберусь, меня будет сопровождать огромная толпа, аплодируя или плача – в зависимости от того, что меня там ожидало. Но я слишком устал, чтобы что-то ответить: на следующий день мне предстояло  получить обещанное мне – никому не позволить стать свидетелем того момента. 
             Мы сели в машину и какое-то время ехали по Шёлковому пути. Они спросили меня, знал ли я, что это такое, я ответил, что минувшей ночью встретил паломника, и они сказали, что этот вид путешествий становился всё более распространенным и скоро будет благотворно влиять на индустрию туризма этой страны. Через два часа мы покинули главную автостраду, проехали по второстепенной дороге, пока не остановились у «бункера», где теперь находимся, обедая рыбой и слушая нежный звук ветра, дующего из степи
   -         Эстер очень многое значила для меня, - пояснил Дос, показывая мне фотографию одной из своих картин, на которой я мог различить лоскут, запятнанный кровью. – Я мечтал уехать отсюда, как Олег…
   -         Лучше зови меня Михаилом, или он запутается.
   -         Мечтал уехать отсюда, как и многие мои ровесники. Однажды Олег - или, лучше сказать, Михаил – позвонил мне и сказал, что его благодетельница решила провести некоторое время в степи, и хотел, чтобы я ей оказал помощь. Я согласился, решив, что вот он, мой шанс, и что я добьюсь такой же благосклонности – виз, авиабилетов, работы во Франции. Она попросила меня поехать в одну очень изолированную деревню, где она побывала во время одного из своих визитов.
   «Я не спросил о причине, просто повиновался. По пути она настояла на том, чтобы мы заехали к одному кочевнику, которого она посетила несколько лет назад: к моему удивлению, она захотела встретиться с моим дедушкой! Она была принят с радушием, свойственным людям, живущим в этом бесконечном пространстве. Он сказал, что она казалась себе грустной, но на самом деле душа её была весела, свободна, энергия любви снова начала циркулировать. Он заверил, что это затронет весь мир, включая любовь её мужа. Он многому научил её в области степной культуры, и попросил меня обучить её остальному. Наконец, он решил, что она могла остаться со своим именем, вопреки требованиям традиции». 
   «И пока она обучалась у моего деда, я учился у неё, и понял, что не должен уезжать, как Михаил: моя миссия – оставаться в этом пустом пространстве, в степи, и понимать её цвета, превращать их в картины.
   -         Я что-то не понимаю эту историю об обучении моей жены. Ваш дедушка сказал, что мы должны забыть всё. 
   -         Завтра я вам покажу, - ответил Дос.
    
    
   И на следующий день он показал мне, причем ему ничего не пришлось говорить. Я увидел степь без конца, она казалась пустыней, но была полна жизни, скрытой в ползучей растительности. Я увидел плоский горизонт, гигантское пустое пространство, услышал стук лошадиных копыт, спокойный ветер, и ничего, абсолютно ничего вокруг нас. Словно мир выбрал это место, чтобы показать его необъятность, простоту и сложность одновременно. Будто мы могли – и должны – быть как степь, пустыми, бесконечными и в то же время полными жизни. 
   Я посмотрел на голубое небо, снял тёмные очки, позволил наводнить себя этому свету, этому ощущению, что я нахожусь нигде и повсюду одновременно. Мы молча ехали верхом, останавливаясь, только чтобы напоить лошадей в ручьях, которые мог найти только тот, кто знал эти места. Иногда я видел на большом расстоянии других всадников, пастухов с их стадами, вставленных в рамку равниной и небом.
   Куда я ехал? У меня не было ни малейшего представления, и не было желания знать; женщина, которую я искал, находилась в этом пространстве, которое казалось бесконечным, я мог коснуться её души, услышать мелодию, которую она напевала, когда ткала ковры. Теперь я понимал, почему она выбрала это место: здесь нет ничего, абсолютно ничего, что могло бы отвлечь внимание, здесь была пустота, которую она столько искала, ветер, который понемногу выдувал вдаль её боль. Представляла ли она себе, что я однажды окажусь здесь, на коне, направляясь на встречу с нею? 
   Ощущение Рая в это время снизошло с небес. И я осознал, что переживаю незабываемый момент своей жизни – это сознание, которое мы чаще всего достигаем уже после исчезновения волшебного момента. Я здесь весь, без прошлого, без будущего, полностью сконцентрировавшийся на этом утре, на музыке лошадиных копыт, которые повторяют один и тот же ритм, на нежности, с которой ветер ласкает моё лицо, на неожиданной прелести созерцания неба, земли и людей. Я вступаю в некое обожание, экстаз благодарности за то, что живу. Молюсь тихим голосом, прислушиваясь к голосу природы, и понимаю, что невидимый мир всегда проявляется в мире зримом. 
   Задаю несколько вопросов небу – те же самые, что задавал матери, будучи ребенком: 
   Почему мы любим некоторых людей и ненавидим других?
   Куда мы отправляемся после смерти? 
   Зачем мы рождаемся, если в конце концов умрём? 
   Что значит Бог?
             Степь отвечает мне своим постоянным шумом ветра. И этого достаточно – знать, что главные вопросы жизни никогда не будут отвечены, но даже несмотря на это, мы можем и дальше двигаться вперед. 
    
    
             Когда на горизонте появилось несколько гор, Дос потребовал остановиться. Я заметил поблизости ручей. 
   -         Мы расположимся здесь.
   Мы сняли рюкзаки с лошадей, разбили палатку. Михаил принялся копать ямку в земле:
   -         Так поступали кочевники, - сказал он. – Выкопать ямку, заполнить её дно камнями, обложить другими камнями по краям, и у нас появится место для костра, а ветер нам не помешает.
   На юге, между горами и нами, возникла туча пыли, которая, как я вскоре понял, была вызвана скачущими галопом лошадьми. Я обратил внимание своих спутников на увиденное мной: оба они резко встали, и я заметил, что они напряглись. Затем обменялись несколькими словами по-русски и расслабились, Дос продолжал возиться с палаткой, а Михаил разжигать костёр. 
   -         Можете мне объяснить, что происходит? 
   -         Хотя кажется, что мы окружены пустым пространством, вы обратили внимание, что нам встретились несколько пастухов, рек, черепах, лис, всадников? И хотя у вас ощущение, что вы видите всё окрест, - откуда появились эти люди? Где их дома? Где они содержат свои стада?
   «Ибо это впечатление пустоты – иллюзия: мы постоянно наблюдаем что-то, и за нами тоже следят. В глазах иностранца, неспособного читать знаки степи, всё кажется под контролем, и всё, что ему удается различить, это кони и всадники. 
   «А мы выросли здесь, умеем различать юрты – округлые жилища, которые смешиваются с пейзажем. Мы умеем читать знаки, наблюдая за движением и направлением всадников. 
   А теперь плохая новость: они обнаружили, что мы направляемся в деревню близ тех гор, и послали людей убить чародея, который видит явления девочек, и человека, приехавшего, чтобы нарушить покой иностранной женщины. 
             Он хохотнул.
   -         Подождите, скоро они проскачут здесь, и вы поймете.
   Всадники быстро приближались. Вскоре я уже мог различить происходящее. 
   -         Мне это кажется ненормальным Это женщина, которую преследует мужчина. 
   -         Это ненормально. Но является частью нашей жизни. 
   Женщина проскакала мимо нас, сжимая в руке длинный кнут, вскрикнула и улыбнулась Досу – в качестве приветствия «добро пожаловать», - и пустилась в галоп вокруг места, где мы готовили стоянку. Вспотевший, но улыбающийся мужчина тоже быстро поприветствовал нас, пытаясь не отстать от женщины. 
   -         Алла могла бы быть и полюбезнее, - сказал Михаил. – Нет необходимости. 
   -         Именно поэтому: из-за отсутствия необходимости, вот и нет нужды быть любезной, - ответил Дос. - Достаточно быть красивой и иметь доброго коня. 
   -         Но она поступает так со всеми.
   -         А я её ссадил, - с гордостью сказал Дос.
   -         Раз вы говорите по-английски, значит, хотите, чтобы я понимал. 
   Женщина смеялась, скакала всё быстрее, и её смех наполнял степь радостью. 
   -         Это всего лишь одна из форм обольщения. Она называется Кыз Куу, или «сбросить девочку». Все мы в какой-то момент нашего детства или юности участвовали в этом. 
   Мужчина-преследователь постепенно приближался, но все мы могли видеть, что его конь больше не выдерживает скачку. 
   -         Позже я расскажу вам немного о Тенгри, культуре степи, - продолжал Дос. – Но поскольку вы наблюдаете сейчас эту сцену, позвольте объяснить вам кое-что очень важное: здесь, на этой земле, всем командует именно женщина. Она входит первой. Получает половину приданого, даже если решение о разводе принадлежит ей. Всякий раз, когда мужчина видит одну из них в белом тюрбане, что означает: она – мать, мы должны положить свою руку на сердце и склонить голову в знак уважения. 
   «А что в этом общего со «сбрасывания девочки»? В какой то момент в деревне у подножия гор, группа мужчин на лошадях собралась вокруг этой девушки по имени Алла – самой желанной в районе. Начали эту игру Кыз Куу, созданную в древние времена, когда женщины степей, называвшиеся амазонками, были также воительницами. 
   «В ту эпоху никто не испрашивал разрешения у семьи, чтобы жениться: претенденты и девушка собирались в определенном месте, все они приезжали на лошадях. Она делала несколько кругов вокруг мужчин, смеясь, провоцировала их, раня кнутом. Пока самый отважный из всех не решался преследовать её. Если ей удавалось увёртываться в течении определенного времени, то парень должен был просить землю сокрыть его навсегда – его считали бы плохим наездником, а это – величайший стыд для воина.
   «А если удавалось догнать, выдержать удары кнутом, приблизиться к девушке и сбросить её на землю, то он становился настоящим мужчиной, мог поцеловать её и жениться на ней. Разумеется, как в прошлом, так и сейчас девушки знали, от кого увильнуть, а кому позволить себя поймать». 
   Очевидно, Алла хотела всего лишь развлечься. Она снова отдалилась от парня и продолжала скакать по направлению к деревне. 
   -         Она прискакала сюда, только чтобы  покрасоваться. Знает, что мы прибываем, и теперь разнесет эту новость.
   -         У меня два вопроса. Первый может показаться глупым: своих женихов здесь всё еще выбирают так?
   Дос сказал, что ныне это всего лишь забава. Подобно тому, как на Западе люди одеваются определенным образом и идут в бары и модные места, в степи игру обольщения заменяет Кыз Куу. Алла уже унизила многих парней, и позволила некоторым ссадить себя, как это происходит и в лучших дискотеках мира. 
   -         Второй вопрос покажется еще более идиотским: это в деревне рядом с горами находится моя жена? 
   Дос утвердительно кивнул головой.
   -         А если мы всего в двух часах перехода, то почему не переночуем там? Ведь ночь наступит еще не скоро.
   -         Мы в двух часах, и существуют две причины. Первая: даже если бы Алла здесь и не появилась, кто-то все равно нас уже заметил и потрудился сказать Эстер, что мы прибываем. Так что она может решать, хочет ли он нас видеть или желает уехать на несколько дней в соседнюю деревню, - в таком случае, мы за ней не последуем. 
   Моё сердце дрогнуло.
   -         После всего, что я сделал, чтобы сюда добраться…
   -         Не повторяйте этого, или вы так ничего и не поняли. Что заставляет вас верить в то, что ваше усилие должно быть компенсировано подчинением, благодарностью, признанием любимого человека? Вы приехали сюда, ибо это был ваш путь, а не чтобы купить любовь своей жены. 
   Каким бы несправедливым это ни показалось, он был прав. Я спросил, какова вторая причина. 
   -         Вы ещё не выбрали себе имя.
   -         Это неважно, - снова начал настаивать Михаил. – Он не понимает нашу культуру и не является её частью.
   -         Зато это важно для меня, - сказал Дос. – Мой дед заявил, что я должен защищать иностранную женщину и помогать ей, таким же образом, как она защищала меня и помогала мне. Я обязан Эстер своим внутренним спокойствием, и хочу, чтобы оно снизошло и на неё. 
   «Он должен будет выбрать себе имя. Он должен будет навсегда забыть вою историю боли и страданий, и согласиться с тем, что он – новый, только что возродившийся человек, и будет возрождаться каждый день отныне в будущем. Если будет не так, в случае, если они опять станут жить вместе, он снова получит всё то, что перенес однажды из-за неё». 
   -         Вчера вечером я уже выбрал себе имя, - ответил я
   -         Тогда дождитесь сумерек, чтобы сказать его мне. 
   Как только солнце приблизилось к горизонту, мы отправились в одно место в степи, которое было почти пустыней с высокими дюнами. Я услышал странный звук, разновидность резонанса, напряженной вибрации. Михаил пояснил, что это одно из немногих мест в мире, где поют дюны: 
   -         Когда я был в Париже и рассказал о поющих дюнах, мне поверили только потому, что один американец сказал, что видел подобное на севере Африки, и что существуют всего 30 мест вроде этого. Сегодня эксперты всё объясняют: из-за уникального формирования места, ветер проникает в песчинки и создает этот тип шума. Однако для древних жителей это было одно из волшебных мест степи, и это честь, что Дос решил произвести здесь смену вашего имени. 
   Мы начали подниматься на одну из дюн, и по мере продвижения шум становился всё сильнее, а ветер – мощнее. Когда взобрались наверх, смогли более чётко увидеть горы на юге, и гигантскую равнину вокруг нас. 
   -         Повернитесь к закату и снимите одежду, - велел Дос. 
   Я сделал, как он приказал, не спросив причину. Почувствовал холод, но мои спутники не казались озабоченными моим состоянием. Михаил встал на колени и казался молящимся. Дос взглянул на небо, на землю, на меня, положив руки на мое плечо – это был такой же жест, каким я, не зная того, благословил голландца.
   -         От имени Богородицы, я вас освящаю. Я освящаю землю, которая является Богородицей. От имени лисы, косули и коня, я вас освящаю. Я вас освящаю миру и прошу, чтобы они вам помогли идти. От имени степи, которая бесконечна, я вас освящаю. Я вас освящаю бесконечной Мудрости, и прошу, чтобы она сопровождала вас до конца ваших дней. Вы выбрали себе имя, и теперь произнесете его впервые.
   -         От имени бесконечной степи, я выбираю имя, - отвечаю, не спросив, действую ли я согласно ритуалу, но ведомый шумом ветра в дюнах. – Много веков назад поэт описал паломничество одного человека, Улисса, который возвращался на остров по названию Итака, где его дожидалась любимая. 
   «Он сталкивается со множеством опасностей, от бурь до искушений уютом. В определенный момент, когда он находится в пещере, встречает одноглазого монстра. Чудовище спрашивает его имя: «Никто», - отвечает Улисс. Они сражаются, ему удается проткнуть единственный глаз монстра своим мечом, и закрыть пещеру скалой. Сообщники слышат крики чудовища и спешат на помощь. Заметив скалу у входа, спрашивают, кто там с ним. «Никто! Никто!» – отвечает монстр. Сообщники уходят, поскольку нет никакой угрозы их общине, а Улисс может продолжать свой путь к женщине, которая его ждет.  
   -         Ваше имя – Улисс?
   -         Моё имя – Никто. 
   Тело моё дрожит, будто многочисленные иглы пронизывают кожу.
   -         Сконцентрируйтесь на холоде, пока не перестанете дрожать. Позвольте ему занять все ваши мысли, пока не останется пространства ни для чего более, пока он не превратится в вашего сообщника и друга. Не пытайтесь контролировать его. Не думайте о солнце или станет намного хуже, так как вы узнаете о наличии других вещей, таких как тепло, и таким образом холод почувствует, что он нежеланен и нелюбим. 
   Я изучил, что как любовь, так и холод способны убивать, и что мои мышцы сокращаются и растягиваются, производя энергию, и таким образом поддерживают жизнь моего организма. Но я сделал то, что велел Дос, потому что доверял ему, его спокойствию, обходительности, его авторитету. Я позволил иглам проникнуть в мою кожу, мышцам – трепетать, зубам – стучать, пока мысленно повторял: «не сопротивляйтесь, холод – наш друг». Мышцы не слушались, и так мы стояли почти пятнадцать минут, пока я не почувствовал, что у них больше нет сил, они перестали сотрясать моё тело, я впал в некое оцепенение; вознамерился сесть, но Михаил схватил меня и удержал на ногах, тогда как Дос разговаривал со мной. Его слова казались приходящими из большой дали, откуда-то, где степь встречается с небом.
   -         Добро пожаловать, кочевник, пересекающий степь. Добро пожаловать в место, где мы всегда говорим, что небо голубое, даже если оно в это время пепельно-серое, ибо знаем его цвет за облаками. Добро пожаловать в место, где женщины-воительницы, и их всегда приветствуют раньше мужчин. 
   «Добро пожаловать в район Тенгри. Добро пожаловать ко мне, ибо я здесь, чтобы принять тебя и оказать почести за твой поиск. Добро пожаловать за той, которая находится в конце этого этапа твоего пути – пусть она примет тебя с распростертыми объятиями и открытым сердцем, и сумеет проявить свою любовь к тебе, к твоим усталым ногам. Добро пожаловать , кочевник с легкой душой, благородным сердцем и железной волей».
   Михаил сел на землю, потребовав, чтобы я выпил что-то, сразу же согревшее мою кровь. Дос помог мне одеться, мы спустились с дюн, которые беседовали меж собой, сели на коней и возвратились в импровизированный лагерь. Еще до того, как они начали готовить еду, я впал в глубокий сон. 
    
    
    
   -         Что, ещё не рассвело?
   -         Уже давно рассвело: это всего лишь песчаная буря, не волнуйтесь. Наденьте тёмные очки, берегите глаза. 
   -         Где Дос?
   -         Вернулся в Алматы. Но меня тронула вчерашняя церемония: по правде говоря, он не должен был этого делать, а для вас это стало, наверное, тратой времени и возможностью подхватить воспаление легких. Надеюсь, вы поняли, что это была его манера показать, насколько вы здесь желанны. Возьмите растительное масло.
   -         Я проспал больше, чем нужно.
   -         Мы всего лишь в двух часах перехода верхом. Мы туда прибудем ещё до того, как солнце окажется в зените. 
   -         Мне нужно помыться, сменить бельё. 
   -         Это невозможно: вы находитесь посреди степи. Налейте масло в котелок, но прежде предложите его Богородице – это самый ценный продукт после соли.
   -         Что такое Тенгри? 
   -         Это слово означает «культ неба», разновидность религии без религии. По этим местам прошли буддисты, индуисты, католики, мусульмане, секты, верования, суеверия. Кочевники обращались во всё это, чтобы избежать репрессий, но продолжали и продолжают исповедовать лишь идею о том, что Божество – повсюду, всё время. Его нельзя извлечь из природы и поместить в книги или меж четырех стен. Как только я ступил на эту землю, почувствовал себя лучше, словно действительно нуждаюсь в этой подпитке. Спасибо, что вы позволили мне приехать с вами. 
   -         Спасибо за то, что вы представили меня Досу. Вчера, когда меня освящали, я почувствовал, что это особый человек. 
   -         Я многому научился у его деда, который научился у своего отца, и так далее. Стиль жизни кочевников и отсутствие письменного языка до конца девятнадцатого века развили традицию акынов – людей, которые должны были помнить обо всем, и передавать дальше истории, которые пересказывали от поколения к поколению. Дос – один из акынов.
   «Между тем, когда я говорю «научиться», надеюсь, вы не понимаете это как «накопить знания». Такие истории не имеют ничего общего с датами, именами, реальными фактами. Это – легенды о героях и героинях, животных и битвах, символах сути человека, а не только его поступках. Это – не история о победителях или побежденных, а о людях, которые перемещаются по миру, созерцают степь, и позволяют касаться себя энергии любви. Лейте масло помедленнее или начнете чихать во все стороны.
   -         Я почувствовал себя благословленным.
   -         Хотел бы я почувствовать себя так же. Вчера я посетил свою мать в Алматы, она спросила, всё ли у меня в порядке, зарабатываю ли деньги, и я соврал, сказав, что лучше не бывает. Сегодня возвращаюсь к моему народу, кажется, я уехал вчера, и за весь тот период, что я был за границей, не сделал ничего важного. Беседую с нищими, шастаю с племенами, организую встречи в ресторане, а каковы результаты? Полагаю, никаких. Я – не как Дос, выучившийся у своего деда. У меня всего лишь бывает присутствие, которое меня ведёт, и иногда мне кажется, что всё это – лишь галлюцинация. Возможно, на самом деле у меня всего лишь приступы эпилепсии, и ничего больше. 
   -         Минуту назад вы благодарили меня за то, что приехали со мной, а теперь, похоже, это делает вас очень нечастным. Определитесь в своём чувстве. 
   -         Я ощущаю сразу обе вещи, мне нет необходимости определяться. Я могу плыть между моими противоположностями, моими противоречиями. 
   -         Хочу кое-что вам сказать, Михаил. Я тоже плавал между множеством противоположностей, с тех пор как только узнал о вашем существовании. Поначалу я возненавидел вас, затем стал принимать, и по мере того как следил за вашими шагами, это приятие переросло в уважение. Вы ещё молоды и ваше ощущение абсолютно нормально – это бессилие. Не знаю, скольких людей ваша работа затронула до сих пор, но в одном могу заверить: вы изменили мою жизнь. 
   -         Ваш интерес состоял только в том, чтобы найти свою жену. 
   -         И остаётся. Но это вынуждает меня пересекать большее, нежели степи Казахстана: я перешёл через свое прошлое, увидел ошибки, увидел, где остановился, увидел момент, когда потерял Эстер – момент, который мексиканские индейцы называют «приспособленцем». Я пережил многое, что никогда не хотел бы снова пережить. А всё потому, что вы были со мной и вели меня, даже не сознавая этого. И знаете, что ещё? Я верю, что вы слышите голоса. Верю, что у вас были видения в детстве. Я всегда верил во многое, а теперь верю ещё больше. 
   -         Вы теперь не тот же самый человек, с кем я познакомился. 
   -         Не тот. Надеюсь, Эстер будет довольна.
   -         А вы довольны? 
   -         Конечно. 
   -         Тогда этого достаточно. Давайте поедим, подождем, пока стихнет буря, и двинемся дальше.
   -         Мы продолжим путь в бурю или без неё.
   -         Ладно. Поступим, как вы хотите: буря – это не знак, а всего лишь последствие уничтожения Аральского моря. 
    
    
    
   Ярость ветра уменьшается, и кажется, что лошади идут быстрее. Мы вступаем в разновидность долины и пейзаж полностью меняется: это уже не бесконечный горизонт, а высокие скалы без растительности. Смотрю направо и вижу куст, полный привязанных ленточек.
   -         Это происходило здесь! Здесь вы увидели…
   -         Нет. Мой был уничтожен.
   -         Тогда что же это?
   -         Что-то очень важное, наверное, случилось в этом месте. 
   Он соскочил с коня, раскрыл рюкзак, вытащил нож, отрезал кусок рукава своей рубашки и привязал на одну из веток. Его взгляд изменился, возможно, с ним сейчас находится присутствие, но я не спросил ни о чём.
             Я сделал то же самое. Прошу защиты, помощи, и также ощущаю рядом присутствие: мою мечту, мой долгий обратный путь к любимой женщине.
             Мы снова сели в сёдла. Он не говорит мне о своей просьбе, а я – о своей. Через пять минут появляется маленький посёлок с его белыми домами. Нас ожидает господин, он обращается к Михаилу и говорит с ним по-русски. Они спорят о чем-то некоторое время, и человек уходит. 
   -         Что ему было нужно?
   -         Просил посетить его дом и вылечить дочь. Они всё ещё помнят о видениях. 
   Он кажется неуверенным. На улице больше никого нет, наверное, было рабочее или обеденное время. Мы пересекли главную улицу, которая, казалось, вела к белому зданию посреди сада. 
   -         Помните, что я сказал, когда мы ели сегодня утром, Михаил. Возможно, что у вас всего лишь эпилепсия, вы сопротивляетесь болезни, позволив своему подсознанию создать целую историю в этом отношении. Но может быть также, что у вас миссия на Земле: обучать людей забывать их личную историю и быть более открытыми любви как чистой, божественной энергии. 
   -         Я вас не понимаю. В течении всех этих многих месяцев, что мы знакомы, вы твердили только об этом моменте – добраться туда, где находится ваша жена. И вдруг с этого утра, похоже, вы озабочены больше всего мной. Неужели ритуал Доса вчерашним вечером произвёл такой эффект? 
   -         Уверен, что да. 
   Хотел сказать: я в ужасе. Хочу думать обо всём, кроме того, что произойдет в ближайшие минуты. Сегодня я самый благородный человек на Земле, потому что близок к моей цели и опасаюсь того, что меня ждёт, поэтому моей реакцией становится попытка служить другим, показать Богу, что я человек добрый, заслуживаю освящения, к которому так упорно стремился. 
   Михаил слез с коня и попросил меня сделать то же самое. 
   -         Я зайду к мужчине, у которого больна дочь, и присмотрю за вашим конем, пока будете разговаривать с ней. 
   Он указал на маленькое белое здание среди деревьев. 
   -         Там.
   Я сделал всё возможное, чтобы сохранить контроль над собой.
   -         Что она делает? 
   -         Работает и учится. Как я говорил раньше, она дает уроки французского языка, а в обмен на это учится ткать ковры. Кстати, очень сложные ковры, хотя они и кажутся простыми, как сама степь: красители получают из растений, которые необходимо срезать в определенные часы, или они теряют свои качества. Затем раскладывают овечью шерсть на земле, промывают горячей водой, вьют нити, пока шерсть ещё мокрая, и через много дней, когда солнцу, наконец, удаётся все высушить, начинается ткацкая работа. 
   «Заключительные орнаменты делают дети; взрослая рука слишком велика для маленьких деликатных вышивок». 
             Он выдержал паузу.
   -         И не надо глупых разговоров об эксплуатации детского труда: это – традиция, которую следует уважать.
   -         Как она там? 
   -         Не знаю. Я не разговаривал с ней уже более или менее шести месяцев.
   -         Михаил, это ещё один знак – ковры. 
   -         Ковры? 
   -         Помните, вчера, в час, когда Дос потребовал, чтобы я выбрал себе имя и я рассказал историю об одном воине, который возвращается на остров в поисках своей любимой? Этот остров называется Итакой, а женщину звали Пенелопой. С тех пор, как Улисс отправился на войну, Пенелопа посвятила себя чему? Она ткала себе платье, стремилась, чтобы оно было готово к возвращению Улисса домой; поскольку он отсутствовал дольше, чем ожидалось, она каждую ночь распускала свою работу, а на следующее утро снова начинала ткать. 
   «Мужчины желали жениться на ней, но она мечтала о возвращении того, кого любила. Наконец, устав от ожидания, она решила в последний раз изготовить своё платье, и в это время прибыл Улисс».
   -         Но дело в том, что название этого города не Итака. А её не зовут Пенелопой. 
   Михаил не понял эту историю, и не стоило объяснять, что я всего лишь привел пример. Я передал ему моего коня и прошёл пешком сто метров, которые отделяли меня от той, кто когда-то была моей женой, превратилась в Захира, а теперь снова становилась возлюбленной, которую все мужчины мечтают встретить по возвращении с войны или с работы.
    
    
    
   Я очень грязен. Одежда и лицо в песке, тело покрыто потом, хотя температура воздуха весьма низкая. 
   Думаю о моей внешности – самой поверхностной вещи в мире, – словно я проделал весь этот длинный путь к моей личной Итаке только для того, чтобы продемонстрировать новую одежду. На этих остающихся ста метрах я должен предпринять усилие, думать обо всём важном, что случилось, пока она – или я? – были за границей. 
   Что я скажу ей, когда мы увидимся? Много раз думал об этом, о словах вроде «я очень долго ждал этого момента» или «я понял, что ошибался», «я приехал сюда, чтобы сказать, что люблю тебя», или ещё «ты красива, как никогда». 
   Склонился к тому, чтобы сказать «Привет». Будто она никуда и не уезжала, словно провела здесь всего один день, а не два года, девять месяцев, одиннадцать дней и одиннадцать часов. 
   И она должна понять, что я изменился, пройдя по тем местам, где была она, а я о них ничего не знал и никогда ими не интересовался. Видел кусок ткани, запятнанный кровью, в руках одного нищего, молодых людей и господ, которые выступали в ресторане в Париже, у художника, моего врача, у парня, говорившего, что у него – видения, и что он слышит голоса. Пока я шёл по ее следу, по-настоящему узнал женщину, на которой женился, и вновь открыл смысл моей жизни, которая так изменилась, а теперь изменялась ещё раз. 
   Когда я был ребенком, мечтал стать пожарным или игроком в футбол.
   Превратившись в подростка, изменил мечты: жениться на девочке, для которой я написал первую поэму, получить диплом в университете, стать кем-нибудь знаменитым и уважаемым в обществе, быть приглашенным на самые важные празднества мира, иметь дома в нескольких странах, сделаться богатым, познать мир, состариться рядом с женой, прожить достаточно для того, чтобы увидеть своих внуков. Я дал обещание, что моя первая подружка станет моей женой и будет гордиться мною. 
   В юности мечты изменились ещё раз: покинуть университет, от которого не было толку, объехать весь мир с моими сверстниками, заниматься любовью с многими женщинами, никогда не жениться, жить с кем-нибудь, в кого я страстно влюблюсь, написать книги, лично познакомиться с одним из «Битлз»; стать объектом зависти моих одноклассников, иметь автомобиль с откидывающимся верхом, возможно, завести детей (но это уже не было приоритетом), открыть секреты магии, алхимии, учиться у мудрецов, живущих в Тибете, пожить в США, в Калифорнии, в общине Биг Сэ (Big Sur). Я прожигал свою жизнь со всеми возможными интенсивностью и радостью. Пообещал сам себе, что никогда не стану частью «системы», и что священный огонь нашего мятежа распространится на все четыре стороны Света.
   В начале взрослого возраста – ещё одна перемена: я хотел получить работу, которая обеспечила бы мне стабильность; жену, которая бы меня понимала, квартиру в моей стране, денег, достаточно для того, чтобы не мучиться при оплате счетов, путешествовать во время отпусков, совершать морской круиз каждые два года, обеспечить возможность детям учиться в университете, увидеть, как мои дети осуществляют свои мечты, какими бы сумасшедшими они ни казались, тогда как я и моя жена посвятили бы свои жизни тому, чтобы заставить их понять, как мы их любим и никогда недопустим, чтобы они в чём-то нуждались. Проводить субботы и воскресенья, сопровождая семью в кино, ходить иногда на футбол, прочитать книги, которые копились на столике у моего изголовья, дожидаясь, пока я состарюсь, стану мудрым, но не особо интересующимся загадочными вещами вроде мудрецов Тибета и алхимиков в Праге – они не смогли повлиять на мою жизнь ни к лучшему, ни к худшему. Получить хорошую пенсию, купить загородный дом и провести остаток жизни на Природе. Я пообещал самому себе навсегда отложить в сторону безумства молодости, которые причинили мне столько проблем. 
   Я нашёл работу. Нашёл жену. Мы прожили вместе два года, и обнаружили, что не созданы друг для друга. Я продолжал работать, развёлся, женился снова, и убедился, что не могу продолжать – ни на работе, ни с женой. Провёл год холостяком, с деньгами, достаточными, чтобы делать всё, чего пожелаю: в конце этого периода прихожу к выводу, что эмоционально я не повзрослел, что однажды песни, которые сочиняю, уже не будут среди самых популярных, деньги иссякнут, а я закончу так, как некоторые мои знакомые артисты – всё время вспоминая прошлое, всё время вспоминая то, что никто туже не помнит, постоянно выклянчивая деньги в долг, которые обещают вернуть, но никогда не возвращают. 
   Даю себе клятву, что со мной этого никогда не случится. Новая работа, новая жена – хорошо воспитанная, из порядочной семьи, с теми же мечтами, которые я обязал себя иметь: собственный дом, дети, пиво по субботам, шашлык по воскресеньям, и ничего, абсолютно ничего, что нас могло бы заставить выйти за рамки такой жизни. Я мужественно выдерживаю ещё два года, но однажды мы сели в зале нашей квартиры и, как люди благоразумные, взрослые, решили, что больше невозможно жить вместе, ибо я – несчастлив, а она живет в грусти, потому что видит это. 
   И в этот момент появляется журналистка для интервью со мной, мы начинаем часто видеться, и в конце концов начинаем жить вместе. Из-за неё, из-за её спокойствия и приветливой серьёзности моя жизнь полностью меняется. Возвращаюсь к подростковой мечте, она смешивается с мечтами юности, жизнь вновь становится приключением, мы переваливаем вместе через первую, вторую, третью гору, я добираюсь туда, куда желал дойти. Но там не останавливаюсь – иду гораздо дальше, чем мечтал, являюсь сегодня одним из самых читаемых и самых влиятельных писателей в мире. Возвращаюсь к своим духовным поискам, и по мере того, как открываю для себя, кто я такой, делюсь своим опытом с читателями, которые делятся со своими друзьями, которые начинают говорить между собой: «мечтать можно». 
   Всё идёт хорошо, мои книги публикуются во всех четырех сторонах Света, денег хватит на четыре поколения подряд, работа моей жены вызывает у неё воодушевление, а мне даёт свободу. И вдруг она исчезает, не оставив следа.
   На её месте появляется Захир. Захир воплощается в любовь, а я начинаю себя чувствовать самым несчастным в мире, ибо единственного человека, которому я хотел бы доверить своё сердце, больше нет со мной. Этого человека нет здесь, чтобы подсказать мне, где я ошибся, чтобы я мог всё исправить, изменить всё, что необходимо, и начать сызнова.
   Пытаюсь обрести свободу, работая над книгой для неё, Захир уходит на какое-то время, но затем появляется снова. Я встречаю странного персонажа, возвращающего мне надежду, но этого недостаточно – он должен вернуть мне также уехавшую жену. 
   Он даёт мне конверт с её адресом. Ну вот, теперь я знаю, где она, теперь всего лишь надо взять такси, сесть в самолет, в автомобиль, взять гида и добраться до этой деревни, по которой я сейчас шагаю, грязный от песка, мокрый от холодного пота, зная, что в доме среди деревьев – финал моего поиска, я – Улисс, возвращающийся в Итаку, чтобы столкнуться с её монстрами и победить. 
   Однако обнаруживаю, что не могу сдвинуться с места: таинственная невидимая паутина пленила меня, мне неизвестно, где её нити, и поэтому не могу освободиться. Чтобы двинуться дальше, нужно их перерезать. 
   Появляются знаки, и я начинаю следовать им. Обнаруживаю, что, хотя я женат столько времени, никогда хорошо не знал свою жену. Вижу, что самая мощная нить паутины – та, что заставляла меня верить, что у неё было всё: я создал «историю любви», подобную виденным в фильмах, прочитанным в книгах, в журналах, в программах телевидения. В моей истории «любовь» была чем-то, что росло, достигало определенного размера, и начиная с  этого момента, было всего лишь вопросом сохранения живым, как растение, поливая иногда и обрезая сухие листья. «Любовь» была также синонимом нежности, уверенности, престижа, уюта, успеха. «Любовь» воплощалась в улыбки, в слова вроде «я тебя люблю» или «обожаю, когда ты приходишь домой». 
   Но дело было более сложным, чем я считал: иногда я, потеряв голову, любил Эстер, до того как пересечь улицу, а когда поднимался на тротуар, по другую её сторону, уже ощущал себя пленником, испытывал печаль из-за того, что обязался перед кем-то, безумно желал снова отправиться на поиск приключения. И думал: «я её больше не люблю». А когда любовь возвращалась с прежней силой, сомневался, и говорил себе «похоже, я привык».
   Эстер, вероятно, думала так же, и могла говорить себе: «глупости, мы счастливы, можем провести так весь остаток жизни». Она ведь читала те же самые истории, смотрела те же фильмы, те же телесериалы, и хотя ни один из них не утверждал, что любовь – это намного большее, нежели счастливый финал, почему бы не быть более терпимой к себе самой? Если бы она каждое утро повторяла, что довольна своей жизнью, то наверняка бы она в конце концов не только уверилась в этом, но и убедила бы всех вокруг нас в том, что они знакомы с супружеской парой, которой известно значение слова «счастье». 
   Но она думала иначе. Действовала иначе. Попыталась показать мне, а я не смог увидеть – и мне пришлось потерять её, чтобы понять, что вкус вновь обретенных вещей – это самый сладкий мёд, который мы только можем отведать. И вот теперь я шагал здесь по улице маленького, сонного, холодного города, снова преодолевая путь из-за неё. Первая и самая главная нить паутины, удерживавшей меня – «все любовные истории одинаковы» – лопнула, когда я был сбит мотоциклом, и подумал, что умру вдалеке от самого любимого человека, и снова, в тысячный раз, спросил себя, почему всё это случилось со мной.
   И сама любовь ответила мне: «я – всё и ничего. Я как ветер, и мне не удастся проникнуть туда, где закрыты окна и двери». Я ответил любви: «но я открыт для тебя!» А она мне сказала: «ветер состоит из воздуха. Есть воздух в твоём доме, но всё закрыто. Мебель покроется пылью, влажность в конечном счете разрушит картины и запятнает стены. Ты будешь продолжать дышать, познаешь часть меня – но я не часть, я – Всё, а это ты не познаешь никогда». 
   И вот тогда-то я обнаружил, насколько привык сам к себе, хотя считал себя новатором, человеком свободным, с широкими горизонтами. И заметил мебель, полную пыли, заплесневелые от влажности картины, у меня не было выбора – пришлось открыть окна и двери. Когда я это сделал, ветер сдул всё: я хотел сохранить свои воспоминания, защитить то, что считал достигнутым с таким трудом, но всё исчезло, и я был пуст, как степь. 
   Я ещё раз понял, почему Эстер решила сюда приехать: она была опустошена, как степь. 
   А поскольку было пусто, проникавший ветер принес обновление, шумы, которые я не слышал раньше, людей, с которыми никогда прежде не разговаривал. У меня появился прежний энтузиазм, ибо я освободился от моей личной истории, уничтожил «приспособленца», открыл в себе человека, способного благословлять других в таком же духе, как кочевники и степные чародеи благословляли себе подобных. Обнаружил, что я гораздо лучше и гораздо способнее, чем полагал сам, возраст уменьшает ритм жизни только у тех, у кого не было смелости предпринимать свои собственные шаги. 
   Однажды из-за женщины я совершил длительное паломничество, чтобы встретиться с моей мечтой. Много лет спустя эта же женщина заставила меня снова отправиться в путь, на этот раз – чтобы встретиться с мужчиной, заблудившимся на дороге. 
   Эта женщина, моя жена, мой гид и любовь всей моей жизни, теперь была на расстоянии всего нескольких шагов. Я сел на ступеньку, выкурил сигарету, тщательно стряхнул песок с одежды и лица, взялся за ручку двери и вошёл.
    
    
   Хотя мне известно, что, возможно, я навсегда потерял любимую женщину, я должен стараться прожить все милости, предоставленные мне сегодня Богом. Милость нельзя экономить. Не существует банка, в который я мог бы их поместить, чтобы использовать, когда снова буду находиться в мире с самим собой. Если не воспользуюсь этими благословениями, то утрачу их навсегда. 
   Богу известно, что мы – художники жизни. В один день он вручает нам молоток скульптора, в другой – кисти и краски, чтобы нарисовать картину, или бумагу и ручку, чтобы писать. Но я никогда не смогу воспользоваться молотком в живописи или кистью в скульптуре. Таким образом, хотя это и трудно, я должен принять небольшие сегодняшние благословения, которые представляются мне проклятиями, ибо я страдаю, а день прекрасен, солнце сияет, дети поют на улице. Только так я смогу выйти из моей боли и восстановить мою жизнь.
    
    
   Помещение было залито светом. Когда я вошел, она подняла глаза, улыбнулась, и снова принялась читать «Время раздирать, и время сшивать» женщинам и детям, сидевшим на полу в окружении цветных тканей. Каждый раз, когда Эстер делала паузу, они повторяли отрывок, не поднимая глаз от своей работы. 
   Я почувствовал комок в горле и сдержался, чтобы не заплакать, и с этого момента больше не чувствовал ничего. Просто наблюдал эту сцену, слушая свои слова, слетавшие с её губ, окруженный красками, светом, людьми, полностью сконцентрировавшимися на своём деле.
    
    
   И в конце концов, как говорит один персидский мудрец, любовь – это болезнь, от которой никто не хочет избавиться. Тот, кто подвергся её приступу, не стремится выздороветь, а тот, кто страдает, не хочет излечиться. 
    
    
   Эстер закрыла книгу. Люди подняли глаза и увидели меня. 
   -         Я пойду прогуляюсь с другом, который только что приехал, - сказала она группе. Сегодняшний урок закончен. 
   Все заулыбались и приветствовали меня. Она подошла ко мне, поцеловала в лицо, взяла под руку, и мы вышли. 
   -         Привет, - сказал я.
   -         Я тебя ждала, - ответила она мне. 
   Я обнял её, положил голову ей на плечо, и заплакал. Она гладила мои волосы, и по тому, как она меня касалась, я постепенно начал понимать то, чего не желал понять, принимая то, чего не хотел принять.
   -         Я ждала многими способами, - сказала она, заметив, что слезы иссякают. – Как отчаявшаяся женщина, знающая, что её мужчина так и не смог понять её шагов, что он никогда сюда не приедет и поэтому нужно сесть в самолет и вернуться, чтобы снова уехать во время следующего кризиса, и вернуться, и уехать, и вернуться…
   Ветер ослабел, и деревья слушали то, что она мне говорила. 
   -         Я ждала, как Пенелопа ждала Улисса, Ромео – Джульетту, Беатриче ожидала Данте, чтобы он выкупил её. Пустота степи была полна воспоминаний о тебе, моментов, которые мы провели вместе, стран, которые мы посетили, наших радостей, наших ссор. Тогда я оглянулась, посмотрела на след, оставленный моими шагами, и не увидела тебя.
   «Я очень страдала. Поняла, что преодолела путь без возврата, а когда мы так действуем, то нам остается лишь двигаться вперед. Я пошла к кочевнику, с которым однажды познакомилась, попросила его научить меня забыть личную историю, чтобы он открыл меня для любви, присутствующей повсюду. Я начала изучать с ним традицию Тенгри. Однажды посмотрела в сторону и увидела эту любовь, отраженную в паре глаз». 
             Я ничего не сказал, ибо понял всё: Дос.
   -         Я была сильно травмирована, не могла поверить, что способна снова полюбить. Он говорил мало, только научил меня разговаривать по-русски, и рассказывал что в степи всегда используют слово «голубое» для описания неба, даже если оно пепельно-серое, потому что знают, что над облаками оно голубое. Он взял меня за руку и помог мне пронзить эти облака. Научил меня любить себя самоё, прежде чем полюбить его. Показал мне, что сердце моё находится на службе мне и службе Богу, а не на службе другим. 
   «Он сказал, что моё прошлое всегда будет меня сопровождать, но чем больше я освобожусь от фактов и сконцентрируюсь только на эмоциях, тем лучше пойму, что в настоящем всегда буду располагать столь большим пространством, как степь, чтобы наполнить его большей любовью и большей радостью жизни.
   «Наконец, он объяснил мне, что страдание рождается, когда мы надеемся, что другие будут любить нас так, как мы себе это представляем, а не так, как любовь должна себя проявлять – свободно, бесконтрольно, влеча нас своей силой, не позволяя нам остановиться». 
   Я поднял голову с её плеча и взглянул на Эстер. 
   -         А ты его любишь? 
   Она помолчала.
   -         Думаешь, это возможно? 
   Нет, я знал, что невозможно. Но счёл за благо, что она попытается снова обрести любовь, а не дожидаться меня вечно. 
   -         Я беременна.
   Словно весь мир обрушился на мою голову, но это длилось всего секунду. 
   -         Дос? 
   -         Нет, некто, кто приезжал и уехал восвояси. 
   Я рассмеялся, хотя в действительности у меня сжалось сердце.
   -         В конце концов, на этом краю Света особенно нечем заняться, - заметил я. 
   -         Это – не край Света, - возразила Эстер, тоже смеясь. 
   -         Но может, настало время вернуться в Париж. Мне звонили с твоей работы, спрашивали, где тебя могут найти. Хотели, чтобы ты подготовила репортаж, сопровождая патруль НАТО в Афганистане. Ты должна ответить им, что не сможешь. 
   -         Почему не смогу?
   -         Ты же беременна! Хочешь, чтобы младенец так рано начал получать отрицательную энергию войны?
   -         Младенец? Думаешь, это помешает мне работать? И, кроме того, почему ты озабочен? Ты для этого ничего не сделал! 
   -         Не сделал? Разве не благодаря мне ты оказалась здесь? Или считаешь, что этого недостаточно? 
   Она извлекла из кармана своего платья кусок ткани, запятнанный кровью, и вручила его мне. Глаза её были полны слез. 
   -         Это тебе. Я скучала по нашим ссорам.
   И после паузы:
   -         Попроси Михаила достать ещё одного коня.
   Я встал, взял её за плечи и благословил тем же способом, каким был благословлен сам. 
    
                                                   От автора
    
             Я написал «Захира», пока совершал своё собственное паломничество по этому миру, в период между январем и июнем 2004 года. Часть книги была написана в Париже, в Сен-Мартэне (Франция), Мадриде, Барселоне (Испания), в Алматы и в степи (Казахстан). 
    
             Хочу поблагодарить моих французских издателей Анн и Алена Каррьер, которые смогли получить всю необходимую информацию о французских законах, упоминаемых на страницах этой книги.
             Впервые я встретил упоминание о Банке Одолжений в «Кострах амбиций» Тома Вулфа. Книга, которую прочла Эстер и которая рассказывает историю Фрица и Ханса в Токио, - «Исмаэль» Дэниэла Куинна. Стихи, которые главный герой заучил в детстве и вспоминает, находясь в больнице (Когда самая нежеланная людьми придет…) входят в поэму «Рождественский подарок» бразильца Мануэла Бандейры. Некоторые замечания Нины после сцены, где главный герой отправляется на железнодорожную станцию, чтобы встретить актера, родились в беседе со шведской актрисой Агнетой Шодин. Идея забывать личную историю, хотя и является частью многих традиций посвящения, подробно описана в книге Карлоса Кастанеды «Путешествие в Икстлан». 
             Два человека, которые оказывают мне большую честь своей дружбой – Дмитрий Воскобойников и Евгения Доцук. Они помогли мне предпринять все необходимые шаги для посещения Казахстана. 
             В Алматы я смог встретиться с Имангали Тасмагамбетовым, автором книги «Кентавры великой степи», – крупным знатоком местной культуры, который предоставил мне ряд важных сведений о политическом и культурном положении Казахстана, в прошлом и сейчас. Я благодарю также Президента Республики Нурсултана Назарбаева за великолепный прием, и пользуюсь случаем, чтобы приветствовать его за то, что он не стал продолжать ядерные испытания в своей стране, хотя и располагал всей необходимой технологией для этого, но предпочел ликвидировать весь атомный арсенал. 
             Наконец, я многим обязан из своего волшебного опыта в степи трем людям, которые сопровождали меня и проявили большое терпение: Кайсару Алимкулову, Досу (Досболу Касымову), очень талантливому художнику, вдохновившему меня на одноименный персонаж, который появляется в конце книги, и Нине Нимировской, которая вначале была всего лишь моим переводчиком, а вскоре стала моим другом.