И. Моргенштейн
Психографология
История графологии
Слово «графология» впервые встречается в 1871 г. в сочинениях аббата Мишона. Самое название науки графологии, то есть определения характера по почерку, ясно указывает на то, что наука эта могла зародиться лишь тогда, когда люди уже выработали для себя письмена, сделавшиеся достоянием не отдельных, исключительных личностей, но большинства. В древности, когда письмена высекались на камне или вырезались на металле и служили для украшения памятников, характер письмен, всецело зависящий от искусства каменотеса или гравера, не имел индивидуальной особенности, и, конечно, в те времена о началах графологии нельзя было и думать. Впоследствии, когда люди начали писать на более мягком материале — полотне, папирусе, коже, — характер букв уже мог носить некоторый отпечаток индивидуальности; но и тогда, собственно говоря, начертание букв входило в область рисования и могло отличаться только общим своим характером, или стилем. Лишь в эпоху реформации письмо достигло большого распространения, сделалось доступно большинству, а стало быть, в нем смогли проявиться характерные особенности разных почерков. И действительно, как раз в то время появились первые проблески графологии.
Некоторые намеки на существование графологии встречаем мы у греков. Первым, кто обратил внимание на особенности почерка, был Светоний. Он писал про императора Августа, что тот не начинал новой строчки стиха, если стих не помещался на одной строчке, а дописывал его под последним словом стиха, обведя окончание чертой, чтобы отделить его от стиха последующего. Светоний не воспользовался своим инстинктивным наблюдением для определения характера Августа, современному же графологу легко сделать это: сжатость письма и подписывание слов в конце строчки указывают на человека бережливого, если не скупого, а связность письма — на строго дедуктивный, практический ум. Такое определение характера императора Августа по его почерку как нельзя больше совпадает с историческими свидетельствами относительно его личности.
До следующей попытки определения характера человека по почерку прошли столетия: громадным тормозом для развития графологии явилось переселение народов и средние века, бедные письменностью.
В эпоху Возрождения, когда письменность сильно развилась и стала почти всеобщим достоянием, графология впервые явилась предметом серьезного обсуждения и исследования. В 1622 г. было издано первое сочинение о почерке: трактат итальянца Бальдо «Trattato come da una lettera missiva si conoscano la natura e qualita dello scrittore» («О том, как по письму можно узнать характер и свойства пишущего»), переведенный спустя сорок лет Петром Веллием на латинский язык. За основу своего сочинения Бальдо взял пословицу «по когтям узнают льва». Но несмотря на множество справедливых, заслуживающих полного одобрения мыслей, книга Бальдо не получила распространения. Это объясняется тем, что писали тогда очень мало и даже самые высокопоставленные лица бывали подчас совершенно безграмотны; переписчики же книг с их казенным почерком, конечно, в счет идти не могли.
Современником Бальдо был профессор анатомии и хирургии в Неаполе Марк Аврелий Северин, автор так и не появившегося в печати сочинения «Vaticinator sive tractata de divinatione litterali» («Пророк, или предсказание по письму»). В 1678 г. в газете «Le Mercure galant» напечатано было письмо «Les indices qu'on peut tirer de la maniere dont chacun forme son ecriture» («Признаки, которые можно извлечь из манеры письма»). Изложено оно весьма сдержанно; видно, что автор высказывает далеко не все, что знает. У Лейбница в статье «Doctrina de moribus» есть фраза, указывающая, что характер человека обнаруживается в почерке, даже и каллиграфическом, хотя в последнем — гораздо в меньшей степени. В 1722 г. немец Иоганн Христиан Громан попытался дать физиологическое объяснение соответствия между почерком и характером пишущего. Однако объяснение это было по-детски наивно. Громан утверждал, что может определить по почерку рост, фигуру, голос, цвет глаз и волос и даже румянец щек. По-видимому, с сочинением Громана был знаком Гете, ибо в своем письме к Лафатеру он говорил об исследовании почерка как о вещи известной:
«Несомненно, что почерк человека имеет связь с его образом мыслей, душевным состоянием и характером, и, основываясь на нем, мы можем получить по крайней мере некоторое представление о его истинных свойствах и действиях. Точно так же и наружные формы и черты, жесты, голос и даже телесные движения следует признать весьма важными и соответствующими индивидуальности каждого человека. Но здесь играет роль скорее своего рода чувство, а не ясное сознание, о каждом из этих признаков надо бы говорить отдельно; однако вряд ли кому-либо удастся соединить их в одно систематическое целое. Совершенно другое можно сказать о почерке; я сам имею множество автографов и неоднократно вдумывался в них, стараясь отдать себе отчет в их значении, и пришел к убеждению, что всякий, обративший внимание на этот предмет, сумеет, если не для пользы других, то по крайней мере для собственной пользы и удовольствия, сделать некоторые шаги вперед, которые откроют ему путь для дальнейших исследований. Но так как вопрос этот весьма сложен, а человек постоянно сомневается, где находится нить Ариадны, по которой возможно было бы ориентироваться в этом лабиринте, то трудно сказать об этом что-либо положительное. Мне кажется, однако, что замечаемое и передумываемое одним человеком может легко передаваться другим для дальнейшей разработки. Поэтому я и предполагаю, под влиянием Вашего вопроса, в следующем выпуске об искусстве и древностях указать, по скольку собрание автографов может подготовить, научить и дать возможность каждому выводить знаменательные заключения. Считайте пока настоящее мое письмо выражением моего сочувствия к этого рода исследованиям и продолжайте ревностно собирать автографы.»
Гете.
Веймар, 3 апреля 1820 г.
Письмо Гете послужило Лафатеру толчком для целого ряда дальнейших исследований относительно почерка. Лафатер видит ясную связь между речью, почерком и походкой. Не зная, по всей вероятности, о существовании брошюры Громана, не нашедшей большого распространения в Европе, Лафатер самостоятельно занялся изучением почерков наряду с изучением физиогномики. Он ввел в это изучение некоторую систематичность, и ему удалось добиться многих изумительных результатов в области графологии. Наблюдая различные движения и сгибы руки и пальцев при писании, Лафатер изучил составные части букв, их форму, округлость, высоту, ширину, положение и связь одной буквы с другой, соотношение расстояний между буквами и строчками, прямое или наклонное положение букв, опрятность письма, легкость или грубость почерка. Но все-таки Лафатеру не удалось выработать прочных оснований, непреложных законов новой науки, и все труды ученого на поприще графологии ограничились лишь общей обработкой возбужденного вопроса. Благодаря такой неопределенности принципов графологии, вслед за ним и Гете, много содействовавший Лафатеру и живо интересовавшийся его исследованиями, не стал глубже и всесторонней вдаваться в эту науку, хотя и считал несомненным то обстоятельство, что почерк каждой конкретной личности должен соответствовать ее характеру.
В прошлом столетии графологией начали интересоваться во Франции. В 1812 г. появилась книжка неизвестного автора под заглавием «L'art de juger du caractere des hommes par leur ecriture» («Искусство определения характера людей по их почерку»), в которой проводилась параллель между характерами исторических личностей и их почерком. Знаменитая Жорж Санд увлеклась новой книжкой и, начав изучать почерки, хотя и без всякой системы, достигла поразительных результатов: по верности и точности ее определения равнялись определениям Лафатера, если не превосходили их. Одновременно с ней графологией занимался аббат Фландрен — вероятно, в каких-либо духовных видах, так как иезуиты для достижения своих целей занимались изучением почерков. Фландрен первым начинает научным образом систематизировать графологию.
Аббат Мишон, поощряемый Фландреном, еще подробнее и основательнее разработал данные графологии. Мишон первым строго систематизировал графологию, и данного обстоятельства уже вполне достаточно для признания важности его трудов в этой области. Но еще до появления Мишона прославился саксонец Адольф Генце, замечательно верно определявший характеры по почерку. Он был даже назначен судебным экспертом по рассмотрению письмен и за все время своей деятельности определил более 70000 почерков. Мишон, работавший в это время над систематизацией графологических данных, специально приехал к Генце из Парижа с целью познакомиться с его способом определения почерков и пополнить свои познания. Генце сослался на книгу «Хирограмматомантия, или учение о почерках», вышедшую в 1862 году; но Мишон ничего не узнал нового из этой малозначащей брошюры. Сам же Генце, по-видимому, не знал точных законов графологии и давал определения инстинктивно, на основании лишь общего впеча