Станислав Гроф. За пределами мозга
1
ПРИРОДА РЕАЛЬНОСТИ: ЗАРЯ НОВОЙ ПАРАДИГМЫ
В разных частях этой книги будут обсуждаться важные наблюдения из
различных областей знания - те наблюдения, которые неспособны ни признать, ни
объяснить механистическая наука и традиционные концептуальные системы
психиатрии, психологии, антропологии и медицины. Некоторые из новых данных
столь значительны, что указывают на необходимость радикальной ревизии
современного понимания человеческой природы и даже природы реальности.
Поэтому кажется уместным начать книгу с экскурса в философию науки и
пересмотреть некоторые современные идеи о соотношении научных теорий и
реальности.
Сопротивление наплыву новых революционных данных со стороны
традиционно настроенных ученых основано по большей части на
фундаментальном непонимании природы и функции научных теорий. В последние
несколько десятилетий такие философы и историки науки, как Томас Кун (Kuhn,
1962), Карл Поппер (Popper, 1963, 1965), Филипп Франк (Frank, 1974) и Пол
Фейерабенд (Feyerabend, 1978) привнесли достаточно ясности в эту область.
Пионерские изыскания этих мыслителей заслуживают хотя бы краткого обзора.
Философия науки и роль парадигм
Со времен промышленной революции западная наука добилась поразительных
успехов и стала мощной силой, формирующей жизни миллионов людей. Ее
материалистическая и механистическая ориентация почти полностью заменила
теологию и философию в качестве руководящих принципов человеческого
существования и до невообразимой ранее степени преобразовала мир, в котором
мы живем. Технологический триумф был столь заметен, что только в самое
последнее время и лишь немногие засомневались в абсолютном праве науки
определять общую жизненную стратегию. В учебниках по различным дисциплинам
история науки описана преимущественно как линейное развитие с постепенным
накоплением знаний о Вселенной, а кульминацией этого развития представлено
современное положение дел. Поэтому важные для развития научного мышления
фигуры выглядят сотрудниками, работавшими над общим для всех кругом
проблем, руководствуясь одним и тем же набором фиксированных правил,
которые, кстати, только совсем недавно определены в качестве научных. Каждый
период в истории научных идей и методов видится логической ступенью в
постепенном приближении ко все более точному описанию Вселенной и к
предельной истине о существовании. Детальный анализ научной истории и
философии показал чрезвычайно искаженную, романтизированную картину
реального хода событий. Можно весьма убедительно доказать, что история науки
далеко не прямолинейна и что, несмотря на технологические успехи, научные
дисциплины вовсе не обязательно приближают нас к более точному описанию
реальности. Самым видным представителем этой еретической точки зрения
является физик и историк науки Томас Кун.
Его интерес к развитию научных теорий и революций в науке вырос из
размышлений над некоторыми фундаментальными различиями общественных и
естественных наук. Он был потрясен количеством и степенью разногласий среди
специалистов по общественным наукам относительно базисной природы
вошедших в круг рассмотрения проблем и подходов к ним. Совсем иначе обстоят
дела в естественных науках. Хотя занимающиеся астрономией, физикой и химией
вряд ли обладают более четкими и точными решениями, чем психологи,
антропологи и социологи, они не затевают почему-то серьезных споров по
фундаментальным проблемам.
Исследовав глубже это очевидное несоответствие, Кун начал интенсивно
изучать историю науки и спустя пятнадцать лет опубликовал работу "Структура
научных революций" (Kuhn, 1962), которая потрясла основы старого
мировоззрения.
В ходе исследований ему становилось все более очевидным, что в исторической
перспективе развитие даже так называемых точных наук далеко от гладкости и
однозначности. История науки ни в коей мере не является постепенным
накоплением данных и формированием все более точных теорий. Вместо этого
ясно видна ее цикличность со специфическими стадиями и характерной
динамикой. Процесс этот закономерен, и происходящие изменения можно понять и
даже предсказать: сделать это позволяет центральная в теории Куна концепция
парадигмы.
В широком смысле парадигма может быть определена как набор убеждений,
ценностей и техник, разделяемых членами данного научного сообщества.
Некоторые из парадигм имеют философскую природу, они общи и всеохватны,
другие парадигмы руководят научным мышлением в довольно специфических,
ограниченных областях исследований. Отдельная парадигма может поэтому стать
обязательной для всех естественных наук, другая - лишь для астрономии, физики,
биологии или молекулярной биологии, еще одна - для таких
высокоспециализированных и эзотерических областей, как вирусология или генная
инженерия. Парадигма столь же существенна для науки, как наблюдение и
эксперимент; приверженность к специфическим парадигмам есть необходимая
предпосылка любого серьезного научного дела. Реальность чрезвычайно сложна, и
обращаться к ней в ее тотальности вообще невозможно. Наука не в состоянии
наблюдать и учитывать все разнообразие конкретного явления, не может провести
всевозможные эксперименты и выполнить все лабораторные и клинические
анализы.
Ученому приходится сводить проблему до рабочего объема, и его выбор
направляется ведущей парадигмой данного времени. Таким образом, он
непременно вносит в область изучения определенную систему убеждений.
Научные наблюдения сами по себе не диктуют единственных и однозначных
решений, ни одна из парадигм никогда не объяснит всех имеющихся фактов, и для
теоретического объяснения одних и тех же данных можно использовать многие
парадигмы. Какой из аспектов сложного явления будет выбран и какой из
возможных экспериментов будет начат или проведен первым, определяется
многими факторами. Это случайности в предварительном исследовании, базовое
образование и специальная подготовка персонала, опыт, накопленный в других
областях, индивидуальные задатки, экономические и политические факторы, а
также другие параметры. Наблюдения и эксперименты могут и должны
значительно сокращать диапазон приемлемых научных решений - без этого наука
стала бы научной фантастикой. Тем не менее, они не могут сами по себе и сами для
себя полностью подтвердить конкретную интерпретацию или систему убеждений.
Таким образом, в принципе невозможно заниматься наукой без некоторого набора
априорных убеждений, фундаментальных метафизических установок и ответов на
вопрос о природе реальности и человеческого знания. Но следует четко помнить об
относительной природе любой парадигмы - какой бы прогрессивной она ни была и
как бы убедительно ни формулировалась. Не следует смешивать ее с истиной о
реальности. Согласно Куну, парадигмы играют в истории науки решающую,
сложную и неоднозначную роль. Из приведенных выше соображений ясно, что они
безусловно существенны и необходимы для научного прогресса. Однако на
определенных стадиях развития они действуют как концептуальная смирительная
рубашка - тем, что покушаются на возможности новых открытий и исследования
новых областей реальности. В истории науки прогрессивная и реакционная
функции парадигм словно чередуются с некоторым предсказуемым ритмом.
Ранним стадиям наук, которые Кун описывает как "до-парадигмальные
периоды", свойственны концептуальный хаос и конкуренция большого числа
расходящихся воззрений на природу. Ни одно из них нельзя сразу отбросить как
неверное, так как все они приблизительно соответствуют наблюдениям и научным
методам своего времени. Простая, элегантная и правдоподобная концептуализация
данных, готовая объяснить большую часть имеющихся наблюдений и обещающая
служить руководящей линией для будущих исследований, начинает в данной
ситуации играть роль доминирующей парадигмы.
Когда парадигму принимает большая часть научного сообщества, она
становится обязательной точкой зрения. На этом этапе имеется опасность
ошибочно увидеть в ней точное описание реальности, а не вспомогательную карту,
удобное приближение и модель для организации существующих данных. Такое
смешение карты с территорией характерно для истории науки. Ограниченное
знание о природе, существовавшее на протяжении последовательных исторических
периодов, представлялось научным деятелям тех времен исчерпывающей картиной
реальности, в которой не хватает лишь деталей. Это наблюдение столь впечатляет,
что историк легко мог бы представить развитие науки историей ошибок и
идиосинкразий, а не систематическим накоплением информации и постепенным
приближением к окончательной истине.
Как только парадигма принята, она становится мощным катализатором научного
прогресса; Кун называет эту стадию "периодом нормальной науки". Большинство
ученых все свое время занимается нормальной наукой, из-за чего эта отдельная
сторона научной деятельности стала в прошлом синонимом науки вообще.
Нормальная наука основывается на допущении, что научное сообщество знает,
что такое Вселенная. В главенствующей теории определено не только то, чем
является мир, но и чем он не является; наряду с тем, что возможно, она определяет
и то, что в принципе невозможно. Кун описал научные исследования как
"напряженные и всепоглощающие усилия рассовать природу по концептуальным
ящикам, заготовленным в профессиональном образовании". Пока существование
парадигмы остается само собой разумеющимся, только те проблемы будут
считаться законными, для которых можно предположить решение - это
гарантирует быстрый успех нормальной науки. При таких обстоятельствах научное
сообщество сдерживает и подавляет (часто дорогой ценой) всякую новизну, потому
что новшества губительны для главного дела, которому оно предано.
Парадигмы, следовательно, несут в себе не только познавательный, но и
нормативный смысл; в дополнение к тому, что они являются утверждениями о
природе реальности, они также определяют разрешенное проблемное поле,
устанавливают допустимые методы и набор стандартных решений. Под
воздействием парадигмы все научные основания в какой-то отдельной области
подвергаются коренному переопределению. Некоторые проблемы,
представлявшиеся ранее ключевыми, могут быть объявлены несообразными или
ненаучными, а иные - отнесены к другой дисциплине. Или же наоборот, какие-то
вопросы, прежде не существовавшие или считавшиеся тривиальными, могут
неожиданно оказаться предметами значительного научного интереса. Даже в тех
областях, где старая парадигма сохраняет свою действенность, понимание проблем
не остается тем же самым и требует нового обозначения и определения.
Нормальная наука, основанная на новой парадигме, не только несовместна, но и
несопоставима с практикой, которой управляла предыдущая парадигма.
Нормальная наука занимается по сути только решением задач; ее результаты в
основном предопределены самой парадигмой, она производит мало нового.
Главное внимание уделяется способу достижения результатов, а цель состоит в
дальнейшем оттачивании ведущей парадигы, что способствует увеличению сферы
ее применения. Следовательно, нормальные исследования кумулятивны, так как
ученые отбирают только те проблемы, которые могут быть решены при помощи
уже существующих концептуальных и. инструментальных средств. Кумулятивное
приобретение фундаментально новых знаний при этих обстоятельствах не просто
редкостно, а в принципе невероятно. Действительное открытие может произойти
только в том случае, если не сбудутся предположения относительно природы,
методов и средств исследования, основанные на существующей парадигме. Новые
теории не возникнут без разрушения старых воззрений на природу.
Новая, радикальная теория никогда не будет дополнением или приращением к
существующим знаниям. Она меняет основные правила, требует решительного
пересмотра или переформулирования фундаментальных допущений прежней
теории, проводит переоценку существующих фактов и наблюдений. По теории
Куна, только в событиях подобного рода можно признать настоящую научную
революцию. Она может произойти в каких - то ограниченных областях
человеческого знания или может радикально повлиять на целый ряд дисциплин.
Сдвиги от аристотелевской к ньютоновской физике или от ньютоновской к
эйнштейновской, от геоцентрической системы Птолемея к астрономии Коперника
и Галилея, или от теории флогистона к химии Лавуазье - замечательные примеры
изменений этого рода. В каждом из этих случаев потребовался отказ от широко
принятой и достойной научной теории в пользу другой, в принципе с ней
несовместимой. Каждый из этих сдвигов вылился в решительное переопределение
проблем, доступных и значимых для научного исследования. Кроме того, они
заново определили то, что допустимо считать проблемой, а что - стандартами
законного ее решения. Этот процесс приводил к коренному преобразованию
научного воображения; мы не преувеличим, если скажем, что под его воздействием
менялось само восприятие мира.
Томас Кун отметил, что всякая научная революция предваряется и предвещается
периодом концептуального хаоса, когда нормальная практика науки постепенно
переходит в то, что он называет "экстраординарной наукой". Раньше или позже
повседневная практика нормальной науки обязательно приведет к открытию
аномалий. Во многих случаях некоторые приборы перестанут работать так, как
предсказывает парадигма, в ряде наблюдений обнаружится то, что никак не
вместить в существующую систему убеждений, или же проблема, которую нужно
решить, не будет поддаваться настойчивым усилиям выдающихся специалистов.
Пока научное сообщество остается под чарами парадигмы, одних аномалий
будет недостаточно, чтобы засомневаться в обоснованности базовых допущений.
Поначалу неожиданные результаты будут называться "плохими исследованиями",
поскольку диапазон возможных результатов четко определен парадигмой. Когда
результаты подтверждаются повторными экспериментами, это может привести к
кризису в данной области. Однако даже тогда ученые не откажутся от парадигмы,
которая привела их к кризису. Научная теория, однажды получившая статус
парадигмы, до тех пор будет в ходу, пока ей не найдется жизнеспособной
альтернативы.
Несовместимости постулатов парадигмы и наблюдений еще недостаточно. В
течение некоторого времени расхождение будет рассматриваться как проблема,
которая в конце концов разрешится за счет модификаций и прояснений. И все же
после периода утомительных и бесполезных усилий аномалия вдруг выходит за
рамки еще одной загадки, и данная дисциплина вступает в период
экстраординарной науки. Лучшие умы в этой области концентрируют свое
внимание на проблеме. Критерии исследования начинают слабеть,
экспериментаторы становятся менее предубежденными и готовыми рассматривать
дерзкие альтернативы. Растет число конкурирующих обоснований, причем они все
больше расходятся по смыслу.
Неудовлетворенность существующей парадигмой возрастает и выражается все
более недвусмысленно. Ученые готовы обратиться за помощью к философам и
обсуждать с ними фундаментальные установки - о чем и речи не могло быть в
период нормальных изысканий. До и во время научных революций происходят
также горячие дебаты о законности методов, проблем и стандартов. В этих
обстоятельствах, с развитием кризиса возрастает профессиональная неуверенность.
Несостоятельность старых правил ведет к интенсивным поискам новых.
Во время переходного периода проблемы можно решать как при помощи старой,
так и при помощи новой парадигмы. Это неудивительно - философы науки не раз
доказывали, что конкретный набор данных всегда можно интерпретировать в
рамках нескольких теоретических построений. Научные революции - это те
некумулятивные эпизоды в науке, когда старая парадигма полностью или частично
заменяется новой, с ней несовместной. Выбор между двумя конкурирующими
парадигмами нельзя сделать на основе оценочных процедур нормальной науки.
Последняя является прямой наследницей старой парадигмы, и ее судьба
решающим образом зависит от исхода этого соревнования. Поэтому парадигма
становится жестким предписанием по необходимости - она в состоянии к чему-то
склонить, но не способна убедить ни логическими, ни даже вероятностными
аргументами. Перед двумя конкурирующими школами встает серьезная проблема
коммуникации. Они оперируют разными базовыми постулатами о природе
реальности и по-разному определяют элементарные понятия.
Вследствие этого, они не могут прийти к согласию даже в том, какие проблемы
считать важными, какова их природа и что собой представляет их возможное
решение. Научные критерии разнятся, аргументы зависят от парадигмы, а
осмысленная конфронтация невозможна без взаимной интерпретации понятий. В
рамках новой парадигмы старые термины обретают совсем иные определения и
новый смысл; в результате они скорее всего и соотноситься будут совершенно
иначе. Коммуникация через концептуальную перегородку будет заведомо
неполной и приведет к путанице. В качестве характерного примера можно
привести полное различие по смыслу таких понятий, как материя, пространство и
время в ньютоновской и эйнштейновской моделях. Рано или поздно, ценностные
суждения тоже вступят в действие, поскольку разные парадигмы расходятся в том,
какие проблемы решать, а какие оставлять без ответа. Критерии же для экспертизы
по этой ситуации находятся целиком вне круга нормальной науки.
Ученый, занятый нормальной наукой, становится решателем задач. Парадигма
для него - то, что само собой разумеется, и ему совсем не интересно проверять ее
надежность. На самом деле он существенно укрепляет ее фундаментальные
допущения. Этому в частности есть такие вполне понятные объяснения, как
энергия и время, затраченные в прошлом на обучение, или академическое
признание, тесно связанное с разработкой данной парадигмы. Однако корни
затруднения уходят гораздо глубже, за пределы человеческих ошибок и
эмоциональных привнесений.
Они затрагивают саму природу парадигм и их роль в науке. Важная часть этого
сопротивления - уверенность в том, что текущая парадигма верно представляет
реальность, и в том, что она в конце концов справится со всеми своими
проблемами. Таким образом, сопротивление новой парадигме является, в конечном
счете, той самой предрасположенностью, которая делает возможным
существование нормальной науки. Ученый, занимающийся нормальной наукой,
напоминает шахматиста, чья активность и способность к решению задач жестко
зависят от набора правил. Суть игры состоит в отыскании оптимальных решений в
контексте этих априорных правил, и в подобных обстоятельствах было бы
абсурдным в них сомневаться - а уж тем более их изменять. В обоих примерах
правила игры разумеются сами собой; они представляют необходимый набор
предпосылок для деятельности по решению задач. Новизна же ради новизны в
науке не желательна, в отличие от других областей творчества.
Таким образом, до проверки парадигмы дело доходит, только в том случае,
когда при постоянных неудачах решить важную задачу возникает кризис,
порождающий конкуренцию двух парадигм. Новой парадигме предстоит пройти
испытание по определенным критериям качества. Она должна предложить решение
каких-то ключевых проблем в тех областях, где старая парадигма оказалась
несостоятельной. Кроме того, после парадигмальной смены должна быть сохранена
такая же способность к решению задач, какая была у уходящей парадигмы. Для
нового подхода важна также готовность к решению дополнительных проблем в
новых областях. И, тем не менее, в научных революциях наряду с выигрышами
всегда есть и потери. Их обычно скрывают, принимая негласно - до той поры, пока
прогресс гарантирован.
Так, ньютоновская механика, в отличие от аристотелевской и картезианской
динамики, не объяснила природу сил притяжения между частицами материи, а
просто допустила гравитацию. Этот вопрос был позднее адресован общей теории
относительности и только в ней получил разрешение. Оппоненты Ньютона считали
его приверженность к врожденным силам возвратом к средневековью. Точно так
же, теория Лавуазье не смогла ответить на вопрос, почему самые разные металлы
столь похожи - вопрос, с которым успешно справлялась теория флогистона. И
только в двадцатом веке наука снова смогла взяться за эту тему. Оппоненты
Лавуазье возражали также против отказа от "химических принципов" в пользу
лабораторных элементов, считая это регрессом от обоснования к простому
наименованию. В другом подобном случае, Эйнштейн и другие физики
противились главенствовавшей вероятностной интерпретации квантовой физики.
Новая парадигма не принимается постепенно, под неумолимым воздействием
очевидности и логики. Смена происходит мгновенно, она похожа на
психологическое превращение или на сдвиг в восприятии фигуры и заднего плана,
и оно подчиняется закону "все или ничего". Ученые, избирающие для себя новую
парадигму, говорят о том, что их "осенило", о неожиданном решении или о
вспышке проясняющей интуиции. Почему так происходит, пока не совсем понятно.
В дополнение к способности парадигмы исправить кризисную ситуацию, к которой
привела старая парадигма, Кун упоминает в качестве причин иррациональные
мотивы, биографически предопределенную идиосинкразию, исходную репутацию
или национальность основоположника и другие причины. Кроме того, важную
роль могут играть и эстетические качества парадигмы - такие, как элегантность,
простота и красота.
В науке существовала тенденция рассматривать последствия смены парадигмы
с точки зрения нового толкования имеющихся данных. Согласно этому взгляду,
наблюдения однозначно определяются природой объективного мира и аппарата
восприятия. Однако, такая позиция сама зависит от парадигмы - это одно из
основных допущений картезианского подхода к миру. Необработанные данные
наблюдения далеки от того, чтобы представлять чистое восприятие; а стимулы не
следует путать с их восприятием или ощущением. Восприятие обусловлено
опытом, образованием, языком и культурой. При определенных обстоятельствах
одни и те же стимулы могут привести к различным ощущениям, а различные
стимулы - к одинаковым. Для первого из этих положений примером могут служить
двусмысленные картины, вызывающие радикальное переключение гештальта
восприятия. Самые известные из них те, что могут быть восприняты двумя
различными способами - т.е. как утка или кролик, как античная ваза или два
человеческих профиля. Хорошим примером второго положения служит человек с
дефектом зрения, который учится при помощи сложных линз корректировать
изображение мира. Нет нейтрального языка наблюдения, который строился бы
только по отпечаткам на глазной сетчатке. В понимании природы стимулов,
сенсорных органов и их взаимодействия отражается существующая теория
восприятия и человеческого разума.
Ученый, принимающий новую парадигму, не интерпретирует реальность по-
новому, скорее он похож на человека в новых очках. Он видит те же самые
объекты и находит их совершенно преображенными по сути и во многих деталях,
при этом будет убежден, что они таковы на самом деле.
Мы не преувеличим, говоря, что со сменой парадигмы мир ученых меняется
тоже. Они используют новые инструменты, ищут в других местах, наблюдают
другие объекты и постигают даже знакомое в совершенно ином свете. Согласно
Куну, этот радикальный сдвиг восприятия можно сравнить с неожиданным
перемещением на другую планету. Научный факт нельзя отделить от парадигмы с
абсолютной четкостью. Мир ученых изменяется качественно и количественно за
счет новых разработок - либо факта, либо теории.
Сторонники революционной парадигмы обычно не интерпретируют
концептуальный сдвиг как новое, но относительное, в конечном счете, восприятие
реальности. А если это все-таки происходит, возникает тенденция отбросить
старое, как неправильное и приветствовать новое, как точную систему описания.
Однако, в строгом смысле, ни одна из старых теорий не была действительно
плохой, пока применялась только к тем явлениям, которые могла адекватно
объяснить. Неправильным было обобщение результатов на другие области науки.
Таким образом, в соответствии с теорией Куна, старые теории можно сохранить и
оставить как верные в том случае, когда диапазон их применения ограничен только
такими явлениями и такой точностью наблюдения, когда уже можно говорить об
экспериментальной очевидности. Это значит, что ученому нельзя говорить
"научно" и авторитетно о каком-либо явлении, которое еще не наблюдалось.
Строго говоря, непозволительно полагаться на парадигму, когда исследование
только открывает новую область или ищет такой степени точности, для которой в
теории нет прецедента. С этой точки зрения даже для теории флогистона не
нашлось бы опровержения, не будь она обобщена за пределы той области явлений,
которые ею объясняются.
После сдвига парадигмы старую теорию можно понимать в некотором смысле
как частный случай новой, но для этого ее нужно сформулировать иначе и
преобразовать. Ревизию следует предпринять хотя бы для того, чтобы ученый мог
использовать преимущества ретроспективного взгляда; ревизия также
подразумевает изменение смысла фундаментальных концепций.
Таким образом, ньютоновская механика может толковаться как специальный
случай эйнштейновской теории относительности, и для нее можно предложить
разумное объяснение в диапазоне ее применимости. Однако такие
основополагающие концепции, как пространство, время и масса, коренным
образом изменились и теперь несоизмеримы. Ньютоновская механика сохраняет
свою действенность, пока не претендует на применение в области больших
скоростей или на неограниченную точность своих описаний и прогнозов. Все
исторически значимые теории так или иначе показали свое соответствие
наблюдаемым фактам. Правда, ни на одном из уровней развития науки нет
решительного ответа на вопрос: согласуется ли какая-то отдельная теория с
фактами, и до какой степени согласуется. Тем не менее, полезно сравнить две
парадигмы и спросить, какая из них лучше отражает наблюдаемые явления. В
любом случае парадигмы всегда следует рассматривать только как модели, а не как
окончательные описания реальности.
Новая парагидма редко принимается легко, поскольку это зависит от различных
факторов эмоционального, политического и административного свойства, а не
является просто делом логического доказательства. В зависимости от природы и
горизонта парадигмы, а также от других обстоятельств могут потребоваться усилия
не одного поколения, прежде чем новый взгляд на мир установится в научном
сообществе. Высказывания двух великих ученых показательны в этом отношении.
Первое - заключительный пассаж из "Происхождения видов" Чарльза Дарвина
(Darwin, 1859): "Хотя я полностью убежден в истинности воззрений,
представленных в этом томе,.. я ни в коей мере не надеюсь убедить опытных
натуралистов, в чьих умах запасено множество фактов, которые на протяжении
долгого времени понимались с точки зрения, абсолютно противоположной моей...
Но я смотрю в будущее с надеждой на молодых натуралистов, которые смогут
взглянуть на обе стороны вопроса беспристрастно". Еще более убедителен
комментарий Макса Планка из его "Научной автобиографии" (Plank, 1968):
"...новая научная истина не убеждает оппонентов, не заставляет их прозреть,
побеждает она потому, что ее оппоненты в конце концов умирают и вырастает
новое, знакомое с ней поколение".
Как только новая парадигма принята и ассимилирована, ее основные положения
включаются в учебники. Поскольку они становятся источниками авторитета и
опорой педагогики, их приходится переписывать после каждой научной
революции. По самой своей природе эти положения будут искажать не только
специфику, но и саму суть той революции, которая их породила. Наука
описывается как серия индивидуальных открытий и изобретений, которые в
совокупности представляют современное тело знания. И выходит так, что с самого
начала ученые пытались достичь цели, предписанные самой последней
парадигмой. В исторических обзорах авторы склонны раскрывать только те
аспекты работы отдельных ученых, в которых можно увидеть вклад в современное
мировоззрение. Так, обсуждая ньютоновскую механику, они не упоминали ни той
роли, которую Ньютон отводил Богу, ни глубокого интереса к астрологии и
алхимии, которые интегрировали всю его философию. Аналогично, нигде не
упоминается о том, что декартовский дуализм ума и тела подразумевает
существование Бога. В учебниках не принято упоминать, что многие из
основателей современной физики - Эйнштейн, Бом, Гейзенберг, Шредингер, Бор и
Оппенгеймер - не только считали свои работы вполне совместимыми с
мистическим мировоззрением, но в каком-то смысле открывали мистические
области своими научными занятиями. Как только учебники переписаны, наука
снова оказывается линейным и кумулятивным предприятием, а история науки
излагается как постепенное приращение знаний. Доля человеческих ошибок и
идиосинкразии всегда умалялась, а циклическая динамика парадигм с ее
периодическими сдвигами затемнялась.
Подготовлялось поле для спокойной практики нормальной науки, до тех пор
пока следующее накопление наблюдений не вызовет к жизни новую парадигму.
Еще один философ, чья работа имеет непосредственное отношение к теме -
Филипп Франк. В своей ключевой книге "Философия науки" (Frank, 1974)он дает
проницательный детальный анализ взаимоотношений между наблюдаемыми
фактами и научными теориями. Ему удалось развеять миф о том, что научные
теории можно логически выводить из наличных фактов и что они однозначно
зависят от наблюдений феноменального мира. Используя в качестве исторических
примеров геометрические теории Евклида, Римана и Лобачевского, ньютоновскую
механику, эйнштейновскую теорию относительности и квантовую физику, он
пришел к замечательным догадкам о природе и динамике научных теорий.
В соответствии с теорией Франка каждая научная система базируется на
небольшом числе основных утверждений о реальности или аксиом, которые
считаются самоочевидными. Истинность аксиом определяется не рассуждением, а
непосредственной интуицией; они произведены имагинативными способностями
ума, а не логикой. Применяя строгие логические процедуры, можно извлечь из
аксиом систему других утверждений или теорем. Возникнет чисто логическая по
природе теоретическая система - она подтверждает саму себя, и ее истинность по
существу не зависит от физических случайностей, происходящих в мире.
Чтобы оценить степень практической применимости и соответствия такой
системы, следует проверить ее отношение к эмпирическим наблюдениям. Для
этого элементы теории должны быть описаны с помощью "операциональных
определений" в бриджменовском смысле. Только тогда можно определить пределы
применимости теоретической системы к материальной реальности. Внутренняя
логическая истинность евклидовой геометрии или ньютоновской механики вовсе
не разрушилась, когда выяснилось, что их применение в физической реальности
имеет специфические ограничения. По Франку, все гипотезы по существу
спекулятивны. Различие между чисто философской гипотезой и гипотезой научной
состоит в том, что последнюю можно проверить. Теперь уже неважно, чтобы
научная теория взывала к здравому смыслу (это требование было отвергнуто
Галилео Галилеем). Она может быть сколь угодно фантастичной и абсурдной, пока
поддается проверке на уровне повседневного опыта. И напротив, прямое
утверждение о природе Вселенной, которое нельзя проверить экспериментально,
является чисто метафизической спекуляцией, а не научной теорией. Такие
утверждения, как "Все существующее по природе материально, и духовного мира
нет" или "Сознание есть продукт материи", принадлежат, конечно, к этой
категории, независимо от того, насколько самоочевидными они могут показаться
носителю здравого смысла или механистически ориентированному ученому.
Наиболее радикально научную методологию в ее современных формах
критикует Пол Фейерабенд. В ошеломляющей книге "Против методологического
принуждения. Очерк анархистской теории познания" (Feyerabend, 1978) он
решительно заявляет, что наука не управляется и не может управляться системой
жестких, неизменных и абсолютных принципов. В истории немало очевидных
примеров тому, что наука является по существу анархическим предприятием.
Попрание основных гносеологических правил было не случайным событием - это
было необходимо для научного прогресса. Самые успешные научные изыскания
никогда не следовали рациональному методу. В истории науки вообще и во время
великих революций в частности более решительное применение канонов текущего
научного метода не ускоряло бы развитие, а приводило бы к застою.
Коперниканская революция и другие коренные разработки в современной науке
выжили только потому, что правила благоразумия в прошлом часто нарушались.
Так называемое условие соответствия, требующее от новых гипотез
согласованности с принятыми ранее, неразумно и непродуктивно. Оно отклоняет
гипотезу не из-за несогласия с фактами, а из-за конфликта с господствующей
теорией. В результате, это условие защищает и сохраняет ту теорию, которая
древнее, а не ту, которая лучше. Гипотезы, противоречащие хорошо обоснованным
теориям, дают нам факты, которые нельзя получить никаким другим путем. Факты
и теории связаны более тесно, чем это признает традиционная наука, и до
некоторых фактов не добраться иначе, как при помощи альтернатив
установившимся теориям.
При обсуждении гипотез чрезвычайно важно использовать весь набор
адекватных, но взаимонесовместных теорий. Перебор альтернатив центральному
воззрению составляет существенную часть эмпирического метода. И мало сравнить
теории с наблюдениями и фактами. Данные, полученные в контексте отдельной
концептуальной системы, не могут быть независимыми от базовых теоретических
и философских допущений этой системы. В подлинно научном сравнении двух
теорий "факты" и "наблюдения" должны трактоваться в контексте проверяемой
теории. Поскольку факты, наблюдения и даже оценочные критерии "связаны
парадигмой", то наиболее важные формальные свойства теории обнаруживаются
по контрасту, а не аналитически. Если ученый захочет максимально увеличить
эмпирическое содержание взглядов, которых он придерживается, обязательной для
него станет плюралистическая методология - нужно вводить конкурирующие
теории и сравнивать идеи с идеями, а не с экспериментальными данными.
Нет такой идеи или такой системы мышления, пусть самой древней или явно
абсурдной, которая не была бы способна улучшить наше познание. К примеру,
древние духовные системы и первобытные мифы кажутся странными и
бессмысленными только потому, что их научное содержание либо неизвестно, либо
искажено антропологами и филологами, не владеющими простейшими
физическими, медицинскими или астрономическими знаниями.
В науке разум не может быть универсальным, а иррациональное никак не
исключить полностью. Не существует единственной интересной теории, которая
соглашалась бы со всеми фактами в своей области. Мы обнаруживаем, что ни одна
теория не в состоянии воспроизвести некоторые количественные результаты, и что
все они на удивление некомпетентны качественно. Все методологии, даже самые
очевидные, имеют собственные пределы.
Новые теории первоначально ограничены сравнительно узким диапазоном
фактов и медленно распространяются на другие области. Форма этого расширения
редко определяется элементами, составлявшими содержание теорий старых.
Возникающий концептуальный аппарат новой теории вскоре начинает обозначать
собственные проблемы и проблемные области. Многие из вопросов, фактов и
наблюдений, имеющие смысл только в оставленном уже контексте, неожиданно
оказываются глупыми и неуместными: они забываются или отбрасываются. И
наоборот, совершенно новые темы проявляются как проблемы чрезвычайной
важности.
Наше обсуждение научных революций, динамики парадигм и
функционирования научных теорий может, наверное, оставить у читателя
впечатление, что данная работа имеет отношение главным образом к истории
науки. Легко предположить, что последний серьезный концептуальный переворот
произошел в первые десятилетия нашего века, а следующая научная революция
произойдет когда-нибудь в отдаленном будущем. Вовсе нет, главная весть этой
книги в том, что западная наука приближается к сдвигу парадигмы невиданных
размеров, из-за которого изменятся наши понятия о реальности и человеческой
природе, который соединит наконец концептуальным мостом древнюю мудрость и
современную науку, примирит восточную духовность с западным прагматизмом.
Ньютоно-картезианское заклятие механистической науки
В течение последних трех столетий в западной науке господствовала ньютоно-
картезианская парадигма - система мышления, основанная на трудах британского
естествоиспытателя Исаака Ньютона н французского философа Рене Декарта.
Используя эту модель, физика добилась удивительного прогресса и завоевала себе
солидную репутацию среди всех прочих дисциплин. Ее уверенная опора на
математику, эффективность в решении проблем и успешные практические
приложения в различных областях повседневной жизни сделались тогда
стандартом для всей науки. Умение увязывать базисные концепции и открытия с
механистической моделью Вселенной, разработанной в физике Ньютона, стало
важным критерием научной узаконенности в более сложных и менее
разработанных областях - таких, как биология, медицина, психология, психиатрия,
антропология и социология. Поначалу приверженность механистическому взгляду
дала весьма позитивный толчок научному прогрессу этих наук. Однако, в ходе
дальнейшего развития концептуальные схемы, выведенные из ньютоно-
картезианской парадигмы, утратили свою революционную силу и стали серьезным
препятствием для изысканий и прогресса в науке.
С начала двадцатого века, претерпев глубокие и радикальные изменения, физика
преодолела механистическую точку зрения на мир и все базисные допущения
ньютоно-картезианской парадигмы. В этой экстраординарной трансформации она
становилась все сложнее, эзотеричнее и непостижимее для большинства ученых,
работавших в других областях. Таким дисциплинам, как медицина, психология и
психиатрия, не удалось приспособиться к этим быстрым переменам и укоренить их
в своем способе мышления. Мировоззрение, уже давно устаревшее для
современной физики, по-прежнему считаться научным во многих других областях -
в ущерб будущему прогрессу. Наблюдения и факты, противоречащие
механистической модели Вселенной, чаще всего отбрасываются или
замалчиваются, а исследовательские проекты, не относящиеся к доминирующей
парадигме, лишаются финансирования. Самые яркие тому примеры - психология,
альтернативные подходы в медицине, исследования психоделиков, танатология и
некоторые области полевых антропологических исследований.
За последние два десятилетия антиэволюционная и антипродуктивная природа
старой парадигмы становилась все более очевидной особенно в научных
дисциплинах, изучающих человека. В психологии, психиатрии и антропологии
концептуальный "пуританизм" достиг такой степени, что эти дисциплины
оказались перед лицом глубокого кризиса, сравнимого по размаху с кризисом
физики во времена эксперимента Майкельсона - Морли.
Возникла насущная необходимость в фундаментальном сдвиге парадигмы,
который позволил бы вместить и воспринять постоянно увеличивающийся наплыв
революционных фактов из самых разных областей, которые никак не
соответствуют старым моделям. Многие исследователи полагают, что с новой
парадигмой можно будет заполнить брешь, отделяющую наши традиционные
психологию и психиатрию от глубокой мудрости древних и восточных систем
мышления. Перед детальным обсуждением причин грядущей научной революции и
ее возможных направлений, кажется уместным описать характерные черты старой
парадигмы, адекватность которых в настоящее время весьма сомнительна.
Механистическая Вселенная Ньютона - это Вселенная твердой материи,
состоящей из атомов, маленьких и неделимых частиц, фундаментальных
строительных блоков. Они пассивны и неизменны, их масса и форма всегда
постоянны. Самым важным вкладом Ньютона в модель греческих атомистов (во
всем остальном схожую с его моделью) было точное определение силы,
действующей между частицами. Он назвал ее силой тяготения и установил, что она
прямо пропорциональна взаимодействующим массам и обратно пропорциональна
квадрату расстояния. В ньютоновской системе тяготение - довольно таинственная
сущность. Оно представляется неотъемлемым атрибутом тех самых тел, на которые
действует: это действие осуществляется мгновенно, независимо от расстояния.
Другой существенной характеристикой ньютоновского мира является
трехмерное пространство классической эвклидовой геометрии, которое абсолютно,
постоянно и всегда пребывает в покое. Различие между материей и пустым
пространством ясное и недвусмысленное. Подобным образом, время абсолютно,
автономно и независимо от материального мира; оно представляется однородным и
неизменным потоком из прошлого через настоящее в будущее. В соответствии с
теорией Ньютона все физические процессы можно свести к перемещению
материальных точек под действием силы тяжести, действующей между ними и
вызывающей их взаимное притяжение. Ньютон смог описать динамику этих сил
при помощи нового, специально разработанного математического подхода -
дифференциального исчисления.
Итоговым образом такой Вселенной является гигантский и полностью
детерминированный часовой механизм. Частицы движутся в соответствии с
вечными и неизменными законами, а события и процессы в материальном мире
являют собой цепь взаимозависимых причин и следствий. В силу этого возможно,
хотя бы в принципе, точно реконструировать любую прошлую ситуацию во
Вселенной или предсказать будущее с абсолютной определенностью. Практически
этого никогда не происходит, поскольку мы не в состоянии получить детальную
информацию обо всех сложных переменных, входящих в данную ситуацию.
Теоретическую вероятность подобного предприятия никто серьезно не исследовал.
Как и основное метафизическое допущение, оно представляет существенный
элемент механистического взгляда на мир. Илья Пригожин (Prigogine, 1980) назвал
эту веру в безграничную предсказуемость "основополагающим мифом
классической науки".
Равное по важности влияние на философию и историю науки последних двух
столетий оказал один из величайших французских философов Рене Декарт. Его
наиболее значительным вкладом в ведущую парадигму была предельно
заостренная концепция абсолютной дуальности ума (res cogitans) и материи (res
extensa), следствием которой стало убеждение, что материальный мир можно
описать объективно, без отсылки к человеку-наблюдателю. Эта концепция
послужила инструментом для быстрого развития естественных наук и технологии,
но одним из крайне нежелательных результатов ее победы явилось серьезное
пренебрежение холистическим подходом к пониманию человека, общества и
жизни на планете. В каком-то смысле картезианское наследие оказалось еще менее
податливым элементом западной науки, чем ньютоновский механистицизм. Даже
Альберт Эйнштейн - гений, подорвавший основания ньютоновской физики,
сформулировавший теорию относительности и заложивший основы квантовой
теории - не смогло конца освободиться от чар картезианского дуализма (Caрга,
1982).
Всякий раз используя термин "ньютоно-картезианская парадигма", мы должны
помнить, что западная механистическая наука исказила и извратила наследие
обоих великих мыслителей. И для Ньютона, и для Декарта понятие о Боге было
существенным элементом философии и мировоззрения. Ньютон был глубоко
духовной личностью, серьезно интересовался астрологией, оккультизмом и
алхимией. По словам его биографа Джона Мэйнарда Кейнса (Keynes, 1951), он был
последним из великих магов, а не первым великим ученым. Ньютон верил, что
Вселенная материальна по природе, но не думал, что ее происхождение может
быть объяснено материальнами причинами. Для него, Бог - это тот, кто изначально
создал материальные частицы, силы между ними и законы, управляющие их
движением. Однажды сотворенная Вселенная будет впредь функционировать как
машина, а значит, ее можно описать и понять в этих терминах. Декарт тоже верил,
что мир существует объективно и независимо от человека-наблюдателя. Однако
для него эта объективность основана на том, что мир постоянно воспринимается
Богом.
Западная наука поступила с Ньютоном и Декартом так же, как Маркс и Энгельс
с Гегелем. Формулируя принципы диалектического и исторического материализма,
они препарировали гегелевскую феноменологию мирового духа и оставили его
диалектику, но заменили дух материей. Аналогичным образом, концептуальное
мышление во многих дисциплинах предлагает прямую логическую вытяжку из
ньютоно-картезианской модели, но образ божественного разума, который был
сердцевиной рассуждений этих двух великих людей, из новой картины исчез.
Следующий за всем этим систематический и радикальный философский
материализм стал новым идеологическим основанием современного научного
мировоззрения. Во всех своих бесчисленных ответвлениях и приложениях
ньютоно-картезианская модель оказалась чрезвычайно успешной в самых
различных областях. Она предложила всестороннее объяснение фундаментальной
механики солнечной системы и была с успехом использована для понимания
беспрерывного движения жидкости, вибрации упругих тел и термодинамики. Она
стала основой и движущей силой замечательного прогресса естественных наук в
XVIII и XIX веках.
Дисциплины, смоделированные по Ньютону и Декарту, в деталях разработали
картину Вселенной в виде комплекса механических систем, огромного агрегата из
пассивной и инертной материи, развивающегося без участия сознания или
созидательной разумности. От "большого взрыва" через изначальное расширение
галактик до рождения солнечной системы и ранних геофизических процессов,
создавших нашу планету, космическая эволюция якобы управлялась
исключительно слепыми механическими силами.
По этой модели, жизнь зародилась в первозданном океане случайно, в
результате беспорядочных химических реакций. Точно так же клеточная
организация органической материи и эволюция к высшим формам жизни возникли
механически, без участия разумного принципа, в результате случайных
генетических мутаций и естественного отбора, обеспечивающего выживание более
приспособленных. И в конце концов это привело к разветвлению
филогенетической системы иерархически организованных видов со все
возрастающим уровнем сложности.
Затем, по дарвиновской генеалогии когда-то очень давно, произошло эффектное
(и до сих пор необъяснимое) событие: бессознательная и инертная материя стала
осознавать себя и окружающий мир. Хотя механизм этого чудесного события
находится в полном противоречии даже с наименее строгими научными
рассуждениями, правильность этого метафизического предположения считается
сама собой разумеющейся, а решение проблемы молчаливо переадресовывается к
будущим исследованиям.
Исследователи не пришли к согласию даже в том, на какой эволюционной
стадии возникло сознание. Однако убеждение, что сознательность присуща только
живым организмам и что она требует высокоразвитой центральной нервной
системы, составляет основной постулат материалистического и механистического
мировоззрения. Сознание рассматривается как продукт высокоорганизованной
материи (центральной нервной системы) и как эпифеномен физиологических
процессов в головном мозге.
Вера в то, что сознание производится головным мозгом, разумеется, не совсем
произвольна. Она основывается на большом числе наблюдений в клинической и
экспериментальной неврологии и психиатрии, которые указывают на тесную связь
между различными аспектами сознания и физиологическими или патологическими
процессами в головном мозге - такими, как травмы, опухоли или инфекции.
Например, контузия мозга или кислородная недостаточность могут привести к
потере сознания.
Опухоль или травма височной доли влекут за собой иные искажения
сознательных процессов, отличающиеся от тех, что вызваны префронтальными
поражениями. Инфекционные заболевания мозга или применение некоторых
лекарственных средств с психоактивными свойствами (снотворных, стимуляторов
или психоделиков) тоже способствуют характерным изменениям сознания. В
некоторых случаях изменения сознания из-за неврологических расстройств
настолько специфичны, что могут помочь в коррекции диагноза. Больше того,
успешное нейрохирургическое или иное медицинское вмешательство может
вызвать отчетливое клиническое улучшение.
Эти наблюдения без всякого сомнения демонстрируют существование тесной
связи между сознанием и головным мозгом, однако, не обязательно доказывают,
что сознание является продуктом мозга. Логика этого полученного
механистической наукой вывода весьма сомнительна, и, разумеется, можно себе
представить теоретические системы, которые объясняли бы имеющиеся данные
совершенно иначе. Иллюстрацией может послужить такой простой пример, как
телевизор. Качество изображения и звука строго зависит от правильной работы
всех компонентов, а неисправность или поломка какого-то из них приведет к
весьма специфическим искажениям.
Телевизионный механик может найти неисправный компонент по характеру
искажения и устранить поломку, заменив или отремонтировав нужные детали.
Никто из нас не увидит в этом научного доказательства того, что программа
должна генерироваться в телевизоре, поскольку телевизор - искусственная система,
и ее функции хорошо известны. А ведь как раз такой по типу вывод получен
механистической наукой в отношении мозга и сознания. В этой связи интересно,
что Уайлдер Пенфилд (нейрохирург с мировым именем, проведший потрясающие
исследования головного мозга и сделавший значительный вклад в современную
нейрофизиологию) в книге "Тайна сознания" (Penfield, 1976), подводящей итог
работе, которой посвящена вся его жизнь, выразил глубокое сомнение в том, что
сознание является продуктом мозга и его можно объяснить в терминах
церебральной анатомии и физиологии.
В материалистической науке индивидуальные организмы являются по сути
отдельными системами, способными сообщаться с внешним миром и между собой
только через органы чувств; все эти коммуникации происходят в известных формах
энергии. Ментальные процессы объясняются с точки зрения реакции организма на
окружающую среду и творческой обработки сенсорной информации, полученной
раньше и хранящейся в мозге в форме энграмм. Здесь материалистическая
психология использует кредо английской эмпирической школы, кратко
выраженное Джоном Локком (Locke, 1823): "Nihil est in intellectum quod non priunt
fueritin sensu" ("в разуме нет ничего, чего не было бы раньше в чувствах").
В силу линейности времени прошлые события безвозвратно теряются, если не
записываются специфическими системами памяти. Значит, воспоминания любого
вида требуют специального материального субстрата - клеток центральной
нервной системы или физико-химического генетического кода. Воспоминания о
событиях жизни индивида сохраняются в банках памяти центральной нервной
системы. Психиатрия уже признала клиническую очевидность того, что люди
способны не только сознательно восстанавливать эти воспоминания, но и при
определенных обстоятельствах актуально проживать их заново, в живой и
насыщенной форме. Единственным, насколько это известно, субстратом для
передачи наследственной и филогенетической информации является физико-
химический код молекул ДНК и РНК. Современная медицинская модель признает
возможность такой передачи для информации, относящейся к механике
эмбрионального развития, конституциональным факторам, наследственной
предрасположенности, унаследованным от родителей характеристикам или
дарованиям и другим аналогичным явлениям, но уверенно отвергает передачу
сложных воспоминаний о специфических событиях, предшествовавших зачатию
индивида.
Под влиянием модели Фрейда в ведущих направлениях психиатрии и
психотерапии закрепилось понятие о новорожденном как о tabula rasa (пустой,
чистой доске), а о его развитии - как полностью определяемом
последовательностью детских переживаний. Современная медицинская теория
отрицает возможность того, что опыт биологического рождения записан в памяти
ребенка; и обычный довод в медицинских учебниках - недоразвитость коры
головного мозга у новорожденного (не закончена миелинизация оболочки
церебральных нейронов). В эволюционных умозрениях психиатров и психологов
пренатальным влияниям подвержены лишь наследственность, слабые, неясные
конституциональные факторы, физические дефекты организма и, возможно,
различия в относительной силе различных инстинктов.
В материалистической психологии доступ к любой новой информации возможен
только по прямому сенсорному каналу при помощи перестановки старых данных
или совмещения их с новыми. Даже такие явления, как разум, искусство, религия,
этика и наука сама по себе, в механистической науке объясняются как продукты
материальных процессов в мозге. Вероятность того, что человеческая разумность
развилась из химического ила первобытного океана благодаря всего-навсего
случайной последовательности механических процессов, кто-то недавно очень
удачно сравнил с вероятностью того, что ураган, пронесшийся сквозь гигантскую
помойку, случайно соберет "Боинг-747". И в этом невероятном допущении
заложено метафизическое положение, недоказуемое существующими научными
методами. Весьма далекое от научного образца информационного процесса (как
яростно утверждают его сторонники), оно при современном состоянии знаний вряд
ли представляет собой большее, чем один из ведущих мифов западной науки.
Десятилетиями механистическая наука упражнялась в защите своих систем
убеждений, обзывая любое серьезное отклонение от перцептуального и
концептуального соответствия ньютоно-картезианской модели "психозом", а все
исследования, накапливающие несовместимые с ней данные - "плохой наукой". И
судя по всему, самый непосредственный вред эта стратегия нанесла теории и
практике психиатрии. Современная психиатрическая теория не способна адекватно
учесть широкий диапазон явлений, выходящих за рамки биографических реалий
бессознательного, таких как перинатальные и трансперсональные переживания,
детально обсуждаемые на страницах этой книги.
Поскольку для подлинного понимания почти всех проблем, с которыми имеет
дело психиатрия, глубокое знание трансбиографических областей опыта ничем не
заменимо, эта ситуация имеет серьезные последствия. В частности, более глубокое
понимание психотических процессов фактически невозможно без признания
трансперсональных измерений души. А существующие объяснения либо
предлагают поверхностные и неубедительные психодинамические интерпретации,
которые сводят данные проблемы к биографическим факторам раннего детства,
либо постулируют неизвестные биохимические факторы, якобы объясняющие
искажения "объективной реальности" вместе с другими странными и
непостижимыми проявлениями.
И, судя по всему, самый непосредственный вред эта стратегия нанесла теории и
практике психиатрии. Современная психиатрическая теория не способна адекватно
учесть широкий диапазон явлений, выходящих за рамки биографических реалий
бессознательного - таких как перинатальные и трансперсональные переживания,
детально обсуждаемые на страницах этой книги.
Поскольку для подлинного понимания почти всех проблем, с которыми имеет
дело психиатрия, глубокое знание трансбиографических областей опыта ничем не
заменимо, эта ситуация имеет серьезные последствия. В частности, более глубокое
понимание психотических процессов фактически невозможно без признания
трансперсональных измерений души. А существующие объяснения либо
предлагают поверхностные и неубедительные психодинамические интерпретации,
которые сводят данные проблемы к биографическим факторам раннего детства,
либо постулируют неизвестные биохимические факторы, якобы объясняющие
искажения "объективной реальности" вместе с другими странными и
непостижимыми проявлениями.
Объяснительная слабость старой парадигмы еще более очевидна в отношении
таких важных социокультурных явлений как шаманизм, религия, мистицизм,
ритуалы перехода, древние мистерии и церемонии целительства в различных
доиндустриальных культурах. В нынешней тенденции низвести мистические
переживания и духовную жизнь до культурно приемлемых квазипсихотических
состояний, до примитивного суеверия или неразрешенных детских конфликтов и
зависимостей, ясно видно серьезное непонимание их истинной природы. Попытку
Фрейда приравнивать религию к неврозам навязчивых состояний можно считать
адекватной в лучшем случае по отношению к одному лишь аспекту религии - к
исполнению ритуалов. Он оставил без внимания ключевое для развития всех
великих религий значение самостоятельного визионерского опыта альтернативных
реальностей. Столь же сомнительны бесчисленные теории, вдохновленные
психоанализом, которые пытаются объяснить исторические события
апокалиптического размаха (войны, кровавые революции, геноцид и тоталитарные
системы), как результат детских травм и других событий из биографии
исторических личностей.
Недостаток приемлемых объяснений у старых моделей представляет только
одну сторону их негативной роли в психиатрии. Кроме этого, они оказывают
сильнейшее противодействие непредвзятому освоению новых наблюдений и
областей, как только оно оказывается несовместимым с их базисными
предположениями о реальности. Иллюстрацией тому может служить нежелание
ведущих психологов и психиатров принять лавину данных, приходящих из
многочисленных источников - из практики юнгианского анализа и новых видов
эмпирической психотерапии, из исследований опыта смерти и предсмертных
феноменов, изучения психоделиков, современных парапсихологических штудий и
отчетов "антропологов-визионеров".
Особенно пагубна жесткая приверженность к ньютоно-картезианской парадигме
для практики психиатрии и психотерапии. Именно она ответственна за
неправильное применение медицинских моделей в тех областях психиатрии,
которые имеют дело не с заболеваниями, а с проблемами образа жизни.
Сотворенный западной наукой образ вселенной является прагматически полезной
конструкцией, помогающей организовывать наблюдения и получать данные.
Однако его слишком часто путают с точным и всесторонним описанием
реальности. В результате этой гносеологической ошибки перцептуальное и
когнитивное соответствие с ньютоно-картезианским мировоззрением считается
обязательным для нормальной психики. Серьезные отклонения от такого
"правильного восприятия реальности" рассматриваются поэтому, как знаки
серьезной психопатологии, отражающие расстройство или повреждение органов
чувств и центральной нервной системы, общее нездоровье или болезнь. В этом
контексте необычные состояния сознания обычно считаются (с некоторыми
исключениями) симптомами умственного расстройства. Сам термин "измененные
состояния сознания" ясно предполагает, что они представляют собой искаженные
или неполноценные версии правильного восприятия "объективной реальности". В
таких обстоятельствах было бы абсурдным полагать, что измененные состояния
сознания имеют какую - либо онтологическую или гносеологическую
релевантность. И равным образом вряд ли можно поверить, что эти необычные
формы разумности, по существу патологичные, несут в себе хоть какой-то
подлинный терапевтический потенциал. Поэтому главной ориентацией в
психиатрической терапии становится устранение любых симптомов и любых
необычных явлений, а вслед за тем возвращение индивида в мир согласованных
восприятий и переживаний.
Теоретический вызов из области современных исследований
сознания.
На протяжении всей истории современной науки поколения исследователей с
энтузиазмом осваивали направления, предложенные ньютоно-картезианской
парадигмой, отбрасывая те концепции и наблюдения, которые ставили под
сомнение базисные философские предпосылки, разделяемые научным
сообществом. Почти все ученые были столь основательно запрограммированы
своим образованием, столь впечатлены и увлечены практическими успехами, что
восприняли свои модели буквально - как точное и исчерпывающее описание
реальности.
В этой атмосфере бесчисленные наблюдения из самых разных областей
систематически отвергались, подавлялись или даже высмеивались на том
основании, что они несовместимы с механистическим и редукционистским
мышлением, которое для многих стало синонимом научного подхода. Долгое
время успехи этих начинаний были настолько поразительными, что заслонили
практические и теоретические неудачи. Но в атмосфере быстро развивающегос
кризиса, который сопровождался стремительным научным прогрессом,
становилось все труднее удерживать эту позицию.
Совершенно ясно, что старые научные модели не в состоянии представить
удовлетворительные решения гуманитарных проблем, с которыми мы столкнулись
в индивидуальном, социальном, интернациональном и глобальном масштабе.
Многие выдающиеся ученые выражали растущее подозрение, что механистическое
мировоззрение западной науки на самом деле существенно способствовало
нынешнему кризису, если вообще не породило его.
Парадигма - это всегда больше, чем просто полезная теоретическая модель в
науке, косвенным влиянием ее философии на личности и общество в
действительности очерчивается мир. И приходится сожалеть, что ньютоно-
картезианская наука создала весьма негативный образ человека - какой-то
биологической машины, приводимой в движение инстинктивными импульсами
звериной природы. В этом образе нет починного признания высших ценностей,
таких как духовная пробужденность, чувство любви, эстетические потребности или
стремление к справедливости. Все они рассматриваются как производные
основных инстинктов или как компромиссы, по сути чуждые человеческой
природе. Взамен им подчеркиваются индивидуализм, эгоистичность,
конкурентность и принцип "выживания наиболее приспособленных" - все это
признается естественными и, по существу, здоровыми тенденциями.
Материалистическая наука, ослепленная своей моделью мира, как конгломерата
механистически взаимодействующих отдельных единиц, не в состоянии признать
ценность и жизненную важность кооперации, синергии и экологической
зависимости. Головокружительные технические достижения этой науки, которая
действительно обладает всеми возможностями для решения большей части
материальных проблем, волнующих человечество, привели к обратным
результатам. Ее успехи сотворили мир, наивысший триумф которого - атомная
энергетика, космическая ракетная техника, кибернетика, лазер, компьютеры и
другие электронные приспособления, чудеса современной химии и бактериологии -
обернулся смертельной опасностью и живым кошмаром. В результате перед нами
мир, разодранный на части политикой и идеологией, живущий под угрозой
экологических кризисов, промышленного загрязнения, ядерной войны. Видя такое
положение дел, все большее число людей начинает сомневаться в истинной пользе
того стремительного технологического прогресса, который не обуздывают, не
контролируют эмоционально зрелые личности и виды, достаточно развитые, чтобы
конструктивно обращаться с ими же созданными мощными орудиями. По мере
ухудшения экономической, социополитической и экологической ситуации, многим
становится ясно, что пора оставить стратегию односторонней манипуляции и
контроля над материальным миром, обратиться за ответами к самим себе. Растет
интерес к развитию сознания, как к возможности избежать глобального краха. Это
проявляется во все большей популярности медитации, других древних и восточных
духовных практик, эмпирической психотерапии, а также клинических и
лабораторных исследований сознания. В этих занятиях по-новому освещается тот
факт, что традиционные парадигмы не в состоянии учесть и воспринять огромное
число серьезных наблюдений из различных областей и источников, которые ставят
под сомнение старые взгляды.
В совокупности эти данные чрезвычайно важны, они указывают на
настоятельную необходимость основательно пересмотреть наши фундаментальные
понятия о природе человека и природе реальности. Многие непредубежденные
ученые и специалисты по психическому здоровью осознали глубокую пропасть,
отделяющую современную психологию и психиатрию от великих древних или
восточных духовных традиций - таких, как различные формы йоги, кашмирский
шиваизм, тибетская ваджраяна, дзен-буддизм, даосизм, суфизм, каббала или
алхимия. Накопленное в этих системах за века или даже тысячелетия богатство
глубинного знания о человеческой душе и сознании не получило адекватного
признания в западной науке, не воспринималось ею и не изучалось.
Точно так же антропологи, проводящие полевые исследования незападных
культур, десятилетиями сообщали о различных феноменах, для которых в
традиционных концептуальных структурах находились только поверхностные и
неубедительные объяснения (если вообще находились). Хотя многие
экстраординарные общекультурные наблюдения были неоднократно описаны в
обстоятельных статьях, их чаще всего не принимали во внимание или
интерпретировали в терминах примитивных верований, предрассудков,
индивидуальной или групповой психопатологии. Можно в этой связи упомянуть
шаманскую практику, состояние транса, огнехождение, первобытные ритуалы,
духовные практики целительства или развитие различных паранормальных
способностей у индивидов и у целых социальных групп. Эта ситуация сложнее,
чем может показаться на первый взгляд. В неформальном и доверительном
общении с антропологами я убедился, что многие из них решили не делиться
некоторыми аспектами своего полевого опыта из-за опасения насмешек или
остракизма со стороны ньютоно-картезианских коллег, из-за риска для
профессиональной репутации.
Примеры концептуальной неадекватности старой парадигмы не ограничиваются
данными из экзотических культур. Столь же серьезные нарекания она вызывает со
стороны западных клинических и лабораторных исследований. Эксперименты с
гипнозом, сенсорной изоляцией и перегрузкой, сознательный контроль внутренних
состояний, биообратная связь и акупунктура высветили многое в древних и
восточных практиках и, вместе с тем, обнаружили больше концептуальных
проблем, чем удовлетворительных решений. Исследования психоделиков на свой
лад прояснили некоторые ранее непонятные исторические и антропологические
данные о шаманизме, культовых мистериях, ритуалах перехода, церемониях
целительства и паранормальных явлениях, включающие использование священных
растений.
Однако, подтвердив большинство древних, туземных и восточных знаний о
сознании, эти исследования в то же самое время подорвали некоторые базисные
философские допущения механистической науки. Ниже мы еще вернемся к
обсуждению того, как эксперименты с психоделиками разбили вдребезги
привычное понимание психотерапии, традиционные модели психики, образ
человеческой природы и даже фундаментальные верования о природе реальности.
Данные психоделических исследований отнюдь не ограничиваются
использованием психоактивных субстанций; по существу, те же переживания
наблюдаются в современных видах психотерапии и телесной терапии, не
использующих психоделики - например, в юнгианском анализе, психосинтезе,
различных нео-райхианских подходах, гештальтной практике, модифицированных
формах первичной терапии, а также, в управляемом воображении с
использованием музыки, рольфинге, различных техниках "второго" рождения,
возвращении к прошлой жизни и модернизированной сайентологии. Широкий
спектр переживаний, практически совпадающих со спектром психоделического
опыта, предлагает разработанная мной вместе с моей женой Кристиной техника
холономной интеграции (холотропная терапия) - немедикаментозный подход,
сочетающий контроль над дыханием, побуждающую музыку и сфокусированную
работу с телом. Эта техника описана в седьмой главе.
Другим важным источником информации, оспаривающим принятые ныне
парадигмы механистической науки, стали современные парапсихологические
исследования. Сейчас все труднее игнорировать и априорно отрицать данные
многих методологически верных и тщательно проведенных экспериментов только
из-за того, что они несовместимы с традиционной системой убеждений.
Уважаемые ученые: Джозеф Бэнкс Раин, Гарднер Мерфи, Джулс Эйзенбад, Стенли
Криппнер, Чарлз Тарт, Элмер и Элис Грин, Артур Хастингс, Рассел Тарг и Хэролд
Патхоф - собрали свидетельства о телепатии, ясновидении, астральных проекциях,
видении на расстоянии, психодиагностике, психическом целительстве,
психокинезе, которые могли бы дать важные ключи к новому пониманию
реальности. Интересно, что многие врачи, знакомые с квантово-релятивистской
физикой, обычно проявляют гораздо более серьезный интерес к паранормальным
феноменам, чем традиционно мыслящие психиатры и психологи. Следует также
упомянуть здесь удивительные данные из области танатологии, указывающие
(кроме всего прочего) на то, что клинически мертвый человек часто способен
точно воспринимать окружающую ситуацию с выигрышной точки зрения,
невозможной для него раньше даже в полном сознании.
Вместо исчерпывающего и всеохватного обсуждения всех этих тем, я хочу далее
сосредоточиться на наблюдениях, полученных во время моих психоделических
исследований, в частности, ЛСД-терапии. Я выбрал этот подход после некоторого
колебания и по нескольким важным причинам. Почти все специалисты, изучавшие
действие психоделиков, пришли к заключению, что их лучше всего рассматривать
как ускорители или катализаторы ментальных процессов. Вместо того, чтобы
вызывать типичное медикаментозное состояние, они, видимо, активизируют
предшествующие матрицы или потенциалы человеческого ума. Под действием
этих препаратов человек переживает не "токсический психоз", по существу никак
не связанный с функциями психики в нормальном состоянии, а фантастическое
внутреннее путешествие в собственное бессознательное и сверхсознательное. Эти
препараты, таким образом, раскрывают и делают доступным непосредственному
восприятию широкий диапазон обычно скрытых явлений, относящихся к
неотъемлемым способностям человеческого ума и играющим важную роль в
нормальной психической деятельности.
Поскольку психоделический спектр охватывает весь диапазон человеческих
переживаний, он включает и все упоминавшиеся ранее феномены
немедикаментозных контекстов - церемоний туземцев, различных духовных
практик, эмпирической психотерапии, современных лабораторных экспериментов,
парапсихологических исследований и биологически экстремальных или
предсмертных ситуаций. В то же время усиливающие и катализирующие свойства
психоделиков позволяют добиваться необычных состояний сознания
экстраординарной интенсивности и ясности в контролируемых условиях и с
высоким постоянством. Этот факт дает исследователю значительные преимущества
и делает психоделические явления особенно предпочтительными для
систематического изучения. Важнейшей и наиболее очевидной причиной того, что
наше обсуждение ограничится сферой психоделических исследований, является
мой многолетний научный интерес к этому предмету. После несколько тысяч
сеансов с ЛСД и другими изменяющими сознание препаратами, в которых мне
довелось испытать многие психоделические состояния, я приобрел ту степень
компетентности, которой у меня не достает в отношении других разновидностей
опыта. С 1954 года, после первого знакомства с психоделиками, я в качестве гида
провел более 3000 ЛСД-сеансов и просмотрел отчеты о более 2000 сеансов,
проведенных моими коллегами в Чехословакии и Соединенных Штатах.
Эксперименты проводились с "нормальными" добровольцами, психиатрическими
пациентами и людьми, умирающими от рака. Через эти сеансы проходили, кроме
того, психиатры, психологи, специалисты других отраслей знания, артисты,
философы, теологи, студенты и младший медицинский персонал психиатрических
отделений. Среди пациентов с эмоциональными расстройствами были
представители различных диагностических категорий, в том числе индивиды с
различными формами депрессии, психоневротики, алкоголики, наркоманы, лица с
сексуальными отклонениями, с психосоматическими расстройствами и с
пограничными психозами, шизофреники. Два основных подхода, применявшиеся в
этой работе - психолитическая и психоделическая терапия - подробно описаны в
другой моей книге (Grof, 1980).
За годы клинической работы с психоделиками мне становилось все более
очевидным, что ни природу переживаний на ЛСД-сеансах, ни многочисленные
наблюдения в ходе психоделической терапии невозможно адекватно объяснить в
терминах ньютоно-картезианской парадигмы, механистического подхода к
Вселенной и особенно - в контексте существующих нейрофизиологических
моделей мозга. После долгих лет теоретических поисков и заблуждений я пришел к
выводу, что данные опытов с ЛСД требуют радикального пересмотра парадигм,
существующих в психологии, психиатрии, медицине и, возможно, в науке вообще.
Сегодня у меня почти не осталось сомнений в том, что современное понимание
Вселенной, природы, реальности и человека является поверхностным, неверным и
неполным.
Я позволю себе кратко остановится на наиболее важных наблюдениях из ЛСД-
психотерапии, которые считаю серьезным вызовом современной психиатрической
теории, существующим медицинским убеждениям и основанной на воззрениях
Ньютона и Декарта механистической модели Вселенной. Некоторые из этих
наблюдений относятся к определенным формальным характеристикам
психоделических состоянии, другие - к их содержанию, а какие-то - к необычным
связям между ними и структурой внешней реальности. Здесь я хочу еще раз
подчеркнуть, что последующее обсуждение затрагивает не только психоделические
состояния, но и различные неординарные состояния сознания, возникающие
спонтанно или вызванные немедикаментозными средствами. Таким образом, вся
эта тематика значима для понимания человеческого разума и в его здоровых, и в
болезненных проявлениях.
Позвольте мне начать с краткого описания формальных характеристик
неординарных состояний сознания. В психоделических сеансах и при других видах
необычных переживаний можно испытать драматичные эпизоды самого разного
рода, причем с живостью, реальностью и интенсивностью, сравнимыми с обычным
восприятием материального мира или превосходящими его. Хотя зрительный
аспект этих эпизодов стоит, пожалуй, на первом месте, надо сказать, что вполне
реалистичные переживания могут быть и во всех других сенсорных областях.
Иногда отдельные мощные звуки, голоса людей или животных, целые
музыкальные последовательности, интенсивная физическая боль и другие
соматические ощущения или отчетливые вкус и запах могут доминировать в
переживании или играть в нем важную роль. Способность к формированию
понятий может подвергаться при этом сильному воздействию, а интеллект может
создавать интерпретации действительности, не свойственные данному человеку в
обычном состоянии сознания. Описание существенных эмпирических элементов
необычных состояний сознания было бы не полным без упоминания целого
диапазона мощных эмоций, которые являются их стандартными компонентами.
У многих психоделических переживаний есть одно общее качество, присущее и
повседневной жизни с ее последовательными событиями, происходящими в
трехмерном пространстве и линейном времени. Однако, так же типичны и
доступны дополнительные измерения и эмпирические альтернативы.
Психоделическое состояние несет в себе многоуровневое и многомерное качество,
и ньютоно-картезианские последовательности внутренних событий кажутся
произвольными вставками в сложном континууме беспредельных возможностей. В
то же время, они обладают всеми характеристиками, которые мы ассоциируем с
восприятием материального мира "объективной реальности". Хотя участники ЛСД-
сеансов часто говорят об образах, у этих образов нет качества застывших
фотографий. Они находятся в постоянном динамическом движении и обычно
передают некие драматические события и действия. Но и термин "внутреннее
кино", который так часто возникает в отчетах об ЛСД-сеансах, не вполне верно
описывает их природу. В кинематографии трехмерность сцены искусственно
имитируется движением камеры. Восприятие пространства должно вычитываться
из двухмерного показа, и, в конечном итоге, оно зависит от интерпретации зрителя.
А психоделические видения действительно трехмерны и обладают всеми
качествами обыденного восприятия (по меньшей мере, могут их иметь При
некоторых типах ЛСД-переживаний). Они кажутся происходящими в
определенном месте и могут восприниматься с различных направлений и углов при
достаточно четком параллаксе. Возможны укрупнение изображения и выборочный
фокус на различных уровнях и планах эмпирического континуума, восприятие или
реконструкция тонкого строения, зрение через прозрачную среду представляемых
объектов - таких, как клетка, тело эмбриона, части растения или драгоценного
камня. Произвольный сдвиг фокуса является только одним из механизмов стирания
и прояснения образов. Картины также могут проясняться, когда устранены
искажения, вызванные страхом, защитой и сопротивлением, или когда содержанию
позволено развиваться в континууме линейного времени.
Важной характеристикой психоделического переживания является
трансцендирование пространства и времени, когда линейный континуум между
микрокосмическим миром и макрокосмом, который кажется абсолютно
обязательным в обычном состоянии сознания, как бы не принимается во внимание.
Размер воспринимаемых объектов покрывает весь возможный диапазон - от
атомов, молекул и отдельных клеток до гигантских небесных тел, солнечных
систем и галактик. Явления из "зоны средних измерений", непосредственно
ощущаемые нашими органами восприятия, оказываются в том же эмпирическом
континууме, что и те, для восприятия которых обычно требуется такая сложная
технология, как микроскопы и телескопы. С эмпирической точки зрения, различие
между микрокосмом и макрокосмом произвольно: они могут сосуществовать в
одном и том же переживании и взаимозаменяться. Участник ЛСД-сеанса может
ощущать себя единичной клеткой, эмбрионом и галактикой, и эти три состояния
могут возникнуть одновременно или поочередно из-за простого сдвига фокуса.
Подобным же образом в необычных состояниях сознания трансцендируется
линейность временных последовательностей. В одно и то же время могут
возникать сцены из разных исторических контекстов, они могут выглядеть значимо
связанными между собой по эмпирическим характеристикам. Так, травматические
переживания из детства, болезненный эпизод биологического рождения и то, что
представляется памятью трагических событий из предыдущих воплощений, могут
возникнуть одновременно как части одной сложной эмпирической картины. И
снова у человека есть выбор избирательного фокусирования; он может
остановиться на любой из этих сцен. Переживать их все одновременно или
воспринимать попеременно, открывая для себя смысловые связи между ними.
Линейный временной интервал, господствующий в повседневном опыте, не имеет
здесь значения, и события из различных исторических контекстов появляются
группами, если в них присутствует один и тот же тип сильной эмоции или
интенсивного телесного ощущения. Психоделические состояния предлагают
множество эмпирических альтернатив линейному времени и трехмерному
пространству, которые характеризуют наше повседневное существование. События
из недавнего и отдаленного прошлого или из будущего могут переживаться в
неординарных состояниях с такой живостью и такой сложностью, которые
повседневное сознание способно фиксировать только в настоящем моменте. В
каких-то психоделических переживаниях время кажется замедленным или
необычайно ускоренным, в других течет в обратную сторону или полностью
трансцендируется и прекращает течение. Оно может выглядеть идущим по кругу
или кругообразно и линейно сразу, может следовать по спиральной траектории или
по своеобразным рисункам отклонения и искажения. Довольно часто время
трансцендируется как самостоятельное измерение и приобретает пространственные
характеристики: прошлое, настоящее и будущее накладываются одно на другое и
сосуществуют в настоящем моменте. Иногда люди под действием ЛСД
переживают различные формы путешествия во времени - возвращаясь в
исторические времена, проходя через временные петли или выскакивая из
временного измерения вообще и вновь попадая в другую точку истории.
Восприятие пространства может претерпевать аналогичные изменения:
необычные состояния сознания ясно демонстрируют узость и ограниченность
пространства трех координат. Люди под действием ЛСД часто рассказывают, что
ощущают пространство и вселенную искривленными, замкнутыми на себя, что они
способны воспринимать миры, имеющие четыре, пять или больше измерений.
Другие чувствуют себя безразмерной точкой сознания. Возможно увидеть
пространство как произвольную конструкцию, как проекцию ума, не имеющую
объективного существования вообще. При определенных обстоятельствах любое
число взаимопроникающих вселенных различных порядков может быть увидено в
холографическом сосуществовании. Как и в случае путешествия во времени,
можно пережить ментальное пространственное путешествие с линейным
переносом в другое место, прямое и немедленное перемещение через
пространственную петлю или полный выход из пространственного измерения и
появление в другом месте.
Еще одной важной характеристикой психоделических состояний является
трансценденция различия между материей, энергией и сознанием. Внутренние
видения могут быть настолько реалистичными, что станут успешной имитацией
явлений материального мира, и наоборот, то, что в повседневной жизни
представляется твердым и осязаемым "материалом", может рассыпаться в паттерны
энергии, в космический танец вибраций или в игру сознания. Вместо мира
отдельных индивидов и объектов может появиться недифференцированное
вместилище энергетических паттернов или сознание, в котором различные виды и
уровни разграничений условны и произвольны. Тот, кто изначально видит в
материи основу существования, а в разуме - ее производное, способен впервые
открыть для себя, что сознание есть независимый принцип в смысле
психофизического дуализма, и, в конечном счете, принять его за единственную
реальность. В универсальных и всеохватывающих состояниях ума
трансцендируется сама дихотомия между существованием и несуществованием;
форма и пустота предстают эквивалентными и взаимозаменимыми.
Очень интересным и важным аспектом психоделических состояний является
возникновение комплексных переживаний с конденсированным или составным
содержанием. В ходе ЛСД-психотерапии некоторые переживания можно было
расшифровать как многозначные символические образования, в которых,
связанные эмоционально и тематически элементы из самых разных областей,
сочетались наиболее созидательным способом. Имеется четкая параллель между
этими динамическими структурами и образами сновидений, как их анализировал
Зигмунд Фрейд (Freud, 1953). Другие сложные переживания оказываются гораздо
более однородными: вместо того, чтобы отражать множество тем и уровней смысла
(включая и противоречивые по природе), такие явления представляют
множественность содержания в унифицированной форме за счет суммирования
различных элементов. Переживания дуального единства с другой личностью (то
есть ощущение собственной тождественности и одновременно единения,
нераздельности с другой личностью), сознания группы индивидов, всего населения
страны (Индии, царской России, нацистской Германии) или всего человечества
принадлежат именно к этой категории. Также следует упомянуть архетипические
переживания Великой и Ужасной Матери, Мужчины, Женщины, Отца, Любовника,
Космического человека или всеобщности Жизни, как космического явления.
Тенденция создавать составные образы проявляется не только во внутреннем
контексте психоделического опыта. Она ответственна за еще один
распространенный феномен - иллюзорную трансформацию физического окружения
или людей, присутствующих на психоделическом сеансе, при высвобождении
бессознательного материала у человека, испытывающего действие ЛСД с
открытыми глазами. И в этом случае переживания представляют собой сложные
напластования, в которых восприятие внешнего мира сочетается с проекцией
элементов, образующихся в бессознательном. Терапевт может одновременно
восприниматься и в обыденном облике и в роли родителя, палача, архетипического
существа или персонажа из какого-то предыдущего воплощения. Помещение, где
происходит сеанс, может иллюзорно трансформироваться в детскую спальню,
разрешающуюся родами матку, тюрьму, камеру смертников, публичный дом,
хижину туземца и т.д., в то же время сохраняя на другом уровне свой обычный вид.
Последней стоящей упоминания характеристикой необычных состояний
сознания является трансценденция различия между Эго и элементами внешнего
мира или, говоря обобщенно, между частью и целым. В ЛСД-сеансе возможно
переживание себя кем-то или чем-то другим - либо с сохранением исходной
идентичности, либо без таковой. Переживание себя в качестве бесконечно малой
частицей вселенной вовсе не кажется несовместимым с ощущением себя в то же
самое время любой другой ее частью или же тотальностью всего существующего.
Принявший ЛСД может переживать одновременно или попеременно различные
формы идентичности. Одна крайность - полное отождествление с отдельным,
ограниченным и от всего отчужденным биологическим существом, обитающим в
материальном теле или действительно являющимся этим телом. Индивид отличен
от всего остального и представляет собой только бесконечно малую и, в конечном
счете, ничтожную частицу целого. Другой крайностью является полная
эмпирическая идентификация с недифференцированным сознанием
Универсального Разума или Пустоты и, таким образом, со всей космической сетью
и с тотальностью существования. Этот опыт обладает парадоксальным свойством:
он бессодержателен и одновременно всесодержателен; ничто не существует в нем в
конкретной форме, но, в то же время, все существующее кажется представленным
или предстает в потенциальной, зародышевой форме.
Содержание неординарных переживаний несет в себе еще более острый вызов
ньютоно-картезианской парадигме, чем их формальные характеристики. Любой
непредубежденный терапевт, который примет участие в нескольких
психоделических сеансах, столкнется с лавиной фактов, никак не соотносимых с
существующими научными структурами. Во многих случаях объяснений нет не
только из-за недостатка информации о возможных причинных связях - они
теоретически невозможны, если придерживаться постулатов механистической
науки. Работая с ЛСД, я уже давно решил, что нельзя игнорировать постоянный
приток удивительных данных на том только основании, что они несовместимы с
базисными допущениями современной науки. Пришлось также покончить с
самообманом насчет того, что существуют некие разумные объяснения этим
данным, несмотря на мою неспособность представить эти объяснения в самых
безудержных фантазиях. Я открылся навстречу тому, что наше современное
научное мировоззрение может оказаться поверхностным, неточным и
неадекватным, как многие его исторические предшественники. С этого момента я
начал тщательно регистрировать все озадачивающие и спорные наблюдения без
вынесения суждений и попытки их объяснить. И только отбросив зависимость от
старых концепций и став просто причастным наблюдателем процесса, я постепенно
узнал, что как в древней и восточной философии, так и в современной западной
науке есть серьезные модели с волнующими и многообещающими теоретическими
альтернативами.
В своих книгах я детально описал самые важные наблюдения из исследований
ЛСД, представляющие решительный вызов механистическому мировоззрению. В
этой главе я только кратко изложу наиболее интересные находки и отошлю
заинтересованных читателей к первоисточникам. Анализируя содержание ЛСД-
явлений, я счел полезным различить четыре основных типа психоделических
переживаний. Самые поверхностные из них (в смысле их легкодоступности для
среднего человека) это абстрактные или эстетические переживания. В них нет
особого символического содержания, связанного с личностью, и их можно
объяснить на языке анатомии и физиологии органов чувств, как это делается в
медицинских учебниках. Я не обнаружил на этом уровне психоделических
состояний ничего, что отрицало бы их интерпретацию на строгом ньютоно-
картезианском языке.
Следующий уровень психоделических переживаний - психодинамический или
биографический. Он включает комплекс вновь проживаемых эмоционально
значимых воспоминаний из разных периодов жизни индивида и символические
переживания, которые можно расшифровать как вариации или рекомбинации
биографических элементов - схожие с образами сновидений, как их описывают
психоаналитики. Фрейдовская теоретическая схема оказалась чрезвычайно
полезной в работе с явлениями на этом уровне; большая часть этих переживаний
оставляет ньютоно-картезианскую модель нетронутой. И это не удивительно,
поскольку сам Фрейд достаточно явно использовал принципы ньютоновской
механики, когда формулировал концептуальную схему психоанализа. По-
настоящему же удивляет возможность в некоторых случаях оживить воспоминания
первых дней или недель жизни с почти фотографической точностью. Кроме того,
чрезвычайно важными оказались воспоминания о тяжелых телесных травмах,
когда человек тонул, ушибался, попадал в аварии, переносил операции и болезни.
Судя по всему, они важнее памяти психологических травм, на которых
сосредоточились сейчас психологи и психиатры. Воспоминания о телесных
травмах играют, видимо, непосредственную роль в развитии эмоциональных и
психосоматических расстройств. Это верно даже для воспоминаний о
переживаниях, связанных с операциями, которые проходили под общим наркозом.
Однако, какой бы удивительной новизной для медицины и психиатрии не
становились некоторые из этих находок, они имеют весьма малое значение в
качестве указаний на необходимость сдвига ведущей парадигмы.
Более серьезные концептуальные проблемы связаны с третьим типом
психоделических переживаний, которые я назвал перинатальными. Клинические
наблюдения из ЛСД-психотерапии наводят на мысль, что человеческое
бессознательное содержит хранилища или матрицы, активизация которых ведет к
повторному проживанию биологического рождения и к серьезной конфронтации со
смертью. Этот процесс смерти и нового рождения связан, как правило, с открытием
внутренних духовных областей в человеческом сознании, независимых от
расового, культурного и образовательного фона. Данный тип психоделического
опыта ставит важные теоретические проблемы.
В перинатальном опыте принявшие ЛСД могут заново пережить элементы
своего биологического рождения во всей их сложности и иногда собъективно
подтверждаемыми деталями. Когда условия тому способствовали, я мог убедиться
в точности многих подобных отчетов; часто люди до сеанса не знали обстоятельств
своего рождения. Им удавалось вспомнить особенности и аномалии утробного
положения, детальную механику родов, характер родовспомогательного
вмешательства и послеродового ухода. Переживания, связанные с ягодичным
предлежанием, предлежащей плацентой, пупочным канатиком, обвитым вокруг
шеи, применением касторового масла, использованием щипцов, разными
акушерскими приемами, анестезией и реанимационными процедурами - вот лишь
несколько примеров явлений, наблюдаемых в перинатальных психоделических
переживаниях.
По-видимому, память об этих событиях распространяется на ткани и клетки
тела. Процесс повторного проживания родовой травмы может ассоциироваться с
психосоматическим воссозданием всех соответствующих физиологических
симптомов - таких как ускорение пульса, асфиксия с заметным изменением цвета
кожи, гиперсекреция слюны или слизи, чрезмерное мышечное напряжение с
энергетической разрядкой, специфические позы и движения, появление гематом и
следов родовых повреждений. Имеются также указания, что переживание
рождения в ЛСД-сеансах ассоциируется с биологическими изменениями в теле,
копирующими ситуацию действительных родов, пример тому, низкое кислородное
насыщение крови, биохимические знаки стресса и специфические характеристики
углеводного обмена. Такое комплексное восстановление ситуации рождения,
распространяющееся и на внутриклеточные процессы, на цепочки биохимических
реакций, представляется трудной задачей для традиционных научных моделей.
Еще сложнее объяснить другие аспекты процесса смерти-возрождения, в первую
очередь символические образы, которые сопровождают умирание и рождение,
даже если соответствующие мифологические темы неизвестны индивиду. Они
принадлежат многим различным культурам. Иногда сюда входят не только хорошо
знакомые символы смерти-возрождения из иудео-христианской традиции
(поругание и пытки Христа, смерть на кресте и воскрешение), но и детали легенды
об Изиде и Озирисе, мифов о Дионисе, Адонисе, Аттисе, Орфее, Митре или
нордическом боге Бальдуре, их малоизвестных вариантов из доколумбовых
культур Америки. Богатство информации, высвобождающейся в этом процессе у
некоторых людей под действием ЛСД, поистине поразительно.
Наиболее серьезный вызов ньютоно-картезианской механистической модели
Вселенной исходит от последней категории психоделических явлений - целого
спектра переживаний, для которых я подобрал термин трансперсональные. Общим
знаменателем этой богатой и разветвленной группы необычных переживаний
является ощущение индивида, что его сознание расширилось за пределы Эго и
трансцендировало границы времени и пространства. Многие из переживаний этой
категории можно интерпретировать как историческую регрессию в биологическое,
культурное или духовное прошлое. Довольно часто в психоделических сеансах
доводится испытать достаточно конкретные и реальные эпизоды жизни плода и
эмбриона.
Многие сообщают о ярких фрагментах опыта на клеточном уровне сознания, что
по-видимому отражает их существование в форме спермы или яйцеклетки во время
зачатия. Иногда регрессия идет еще дальше, и у индивида возникает убедительное
чувство повторного проживания эпизодов из жизни биологических предков или
даже погружения в общий фонд коллективной и расовой памяти. Иногда люди под
действием ЛСД сообщают о переживаниях, в которых они отождествляются с
различными животными или у них возникает отчетливое чувство оживления
воспоминаний их существования в предыдущем воплощении.
Некоторые другие трансперсональные явления включают трансценденцию
пространства, а не времени. Сюда относится опыт сознания другого человека,
группы людей или всего человечества. Возможен даже выход за пределы
специфически человеческого опыта с подстройкой к тому, что кажется сознанием
животных, растений или неодушевленных объектов. В крайних случаях, возможно
побывать в сознании всего творения, всей планеты или всей материальной
Вселенной. Те, кому довелось столкнуться с трансперсональными переживаниями
в психоделических сеансах, часто получают доступ к детальной и, можно сказать,
эзотерической информации о соответствующих аспектах материального мира,
которая далеко превосходит их общую образовательную подготовку и
специфические знания в данной области.
Так, сообщения людей, переживших под действием ЛСД эпизоды
эмбрионального существования, момент оплодотворения и фрагменты сознания
клетки, ткани и органа, содержали медицински точные сведения об анатомических,
физиологических и биологических аспектах происходивших процессов. Подобным
образом наследственный опыт, элементы коллективного и расового
бессознательного (в юнговском смысле) и "воспоминания прошлых воплощений"
часто содержат примечательные детали исторических событий, костюмов,
архитектуры, оружия, искусства или религиозной практики древних культур. Те,
кто под действием ЛСД пережил психогенетические воспоминания или
приобщился к сознанию животных форм, не только нашли этот опыт необычайно
достоверным и убедительным, но интуитивно вжились в психологию различных
животных, их поведение, специфические привычки, циклы воспроизведения и
любовные танцы.
Многие из принимавших ЛСД независимо друг от друга сообщали о своих
интуитивных догадках, что сознание не является продуктом центральной нервной
системы и что оно как таковое присуще не только людям и высшим позвоночным.
Они видели в этом первостепенную характеристику существования, которую
нельзя свести к чему-то еще или откуда-то еще извлечь. У тех, кто сообщил об
эпизодах сознательного отождествления с растениями или частями растений, были
необыкновенные постижения таких ботанических процессов, как прорастание
семян, фотосинтеза листьях, опыление или обмен воды и солей в корневой системе.
Также распространено чувство отождествления с сознанием неорганических
материалов или процессов - таких, как золото, гранит, вода, огонь, молния, смерч,
вулканическая активность, или даже отдельные атомы и молекулы. Как и выше
упомянутые явления, эти переживания могут ассоциироваться с удивительно
точными интуитивными догадками.
Другая важная группа трансперсональных переживаний включает телепатию,
психодиагностику, ясновидение и яснослышание, предвидение, психометрию, опыт
выхода из тела, видение на расстоянии и другие паранормальные феномены. Для
некоторых из них характерна трансценденция обычных временных ограничений,
для других - трансценденция пространственных барьеров или сочетание того и
другого.
Поскольку многие другие типы трансперсональных явлений тоже часто
подразумевают доступ к новой информации через экстрасенсорные каналы, четкая
граница между психологией и парапсихологией, при условии признания
трансперсонального опыта, исчезает или становится довольно произвольной.
Существование трансперсональных переживаний попирает самые
фундаментальные положения и принципы механистической науки. С этими
переживаними появляются такие абсурдные на первый взгляд понятия, как
относительнось и произвольность всех физических границ, нелокальные связи во
Вселенной, коммуникация посредством неизвестных средств и каналов, память без
материального субстрата, нелинейность времени или сознание, ассоциируемое со
всеми формами жизни (включая одноклеточные организмы и растения) и даже с
неорганической материей.
Трансперсональный опыт иногда включает события из микрокосма и
макрокосма, из областей, недостижимых непосредственно человеческими органами
чувств, или из периодов - исторически предшествовавших появлению Солнечной
системы, Земли, живых организмов, нервной системы и ида Homo sapiens. Эти
переживания ясно указывают, что каким-то необъяснимым пока образом каждый
из нас имеет информацию обо всей Вселенной, обо всем существующем, каждый
имеет потенциальный эмпирический доступ ко всем ее частям и в некотором
смысле является одновременно всей космической сетью и бесконечно малой ее
частью, отдельной и незначительной биологической сущностью. Содержание
обсуждавшегося до сих пор опыта включает в себя элементы феноменального
мира. Хотя сами по себе эти переживания дискредитируют идею о том, что
Вселенная состоит исключительно из объективно существующих материальных
объектов, отделенных один от другого, их содержание не выходит за рамки того,
что западный мир считает "объективной реальностью", воспринимаемой в обычном
состоянии сознания. Принято считать, что у нас сложная родословная
человеческих и животных предков, что мы являемся частью специфического
расового и культурного наследия, что мы претерпели сложное биологическое
развитие от слияния двух зародышевых клеток до высоко дифференцированного
мезозойского организма. Мы живем в мире, в котором помимо нас есть
бесчисленное число иных элементов: людей, животных, растений или
неодушевленных объектов. Мы принимаем все это на основании прямого
сенсорного опыта, согласованного подтверждения, эмпирической очевидности и
научных исследований. В трансперсональных переживаниях с регрессией в
историческое прошлое или с преодолением пространственных барьеров удивляет
поэтому не содержание, а сама возможность непосредственного переживания
разнообразных аспектов внешнего феноменального мира и сознательного
отождествления с ними. При нормальных обстоятельствах мы считали бы их
целиком посторонними и эмпирически недоступными. Столь же удивительно
найти сознание там, где мы его не искали - у низших животных, растений, в
неживой природе.
И снова, в классическом экстрасенсорном восприятии необычным и
удивительным будет не содержание опыта, а сам способ получения конкретной
информации о других людях или восприятие ситуации,которая согласно здравому
смыслу и существующим научным парадигмам, должна быть для нас
недосягаемой. Теоретическая новизна этих наблюдений, достаточно впечатляющая
сама по себе, еще более выигрывает оттого, что в сиходелических сеансах
трансперсональный опыт точно отражает материальный мир и возникает в том же
самом континууме, тесно переплетаясь с другими видами опыта, содержание
которого не согласуется с мировоззрением, господствующим в западной
цивилизации. Мы можем упомянуть здесь юнговские архетипы - божеств, демонов,
полубогов, супергероев и комплексные мифологические, легендарные и сказочные
эпизоды. Даже эти переживания могут ассоциироваться с точной информацией о
фольклоре, религиозном символизме и мифической структуре различных культур
мира, с которыми индивид не был знаком, которыми не интересовался до ЛСД-
сеансов.
Наиболее общие и обычные переживания этого типа включают в себя
отождествление с космическим сознанием, Вселенским Разумом или с Пустотой. В
таком трансперсональном опыте можно получить точную информацию о
различных, ранее неизвестных аспектах Вселенной, что само по себе требует
фундаментального пересмотра наших понятий о природе реальности, о
взаимоотношении сознания и материи. Столь же мощный вызов несет в себе
открытие архетипических и мифологических областей и сущностей, которые
обладают, по-видимому, собственным существованием и не могут быть объяснены
как производные материального мира. Существуют, кроме того, дополнительные,
достаточно впечатляющие наблюдения, которые новая парадигма должна
объяснить или хотя бы принять во внимание.
Во многих случаях трансперсональный опыт психоделических сеансов как бы
вплетается в ткань событий материального мира. Такое динамическое
взаимодействие внутреннего опыта и феноменального мира подсказывает, что
каким-то образом в переплетениях психоделического процесса происходят
трансценденция физических границ индивида. Детальное обсуждение и анализ
этого захватывающего феномена следует оставить для дальнейших публикаций,
поскольку нужно тщательно изучить подобные случаи. Здесь же достаточно будет
краткого описания их общих характеристик и нескольких специфических
примеров. Причиной подъема определенных трансперсональных тем из
бессознательного во время психоделических сеансов часто являются невероятные
по степени своего влияния внешние события, как бы связанные весьма
специфическим и значимым образом с внутренней темой. Жизнь индивида в это
время становится потрясающим собранием самых необычных совпадений; он
может временно попасть в мир, управляемый не простой линейной причинностью,
а синхроничностью, по терминологии Карла Густава Юнга (Jung, 1960).
Бывало, что в жизни людей, которые на сеансах ЛСД-терапии приблизились к
переживаниям смерти Эго, начинали нарастать различные опасные события и
обстоятельства. И наоборот, они рассеивались почти магически, как только этот
процесс завершался. Можно подумать, что эти люди должны по каким-то
причинам пройти опыт полного уничтожения, но у них есть выбор сделать это на
символическом плане, во внутреннем мире, или же столкнуться с этим в
реальности.
Когда юнговский архетип всплывает в сознании индивида на сеансе
психоделической терапии, его основная тема тоже может стать явной и начать
развертываться в повседневности. Так, например, в то время, когда на сеансах
доводится столкнуться с проблемами, относящимися к Анимусу, Аниме или
Ужасной Матери, идеальные представители этих архетипических образов будут
встречаться в повседневной жизни. Когда в ЛСД-сеансах главенствуют элементы
коллективного и расового бессознательного или мифологические темы, связанные
с какой-либо культурой, человек может чувствовать в повседневности пугающий
наплыв элементов, относящихся именно к той географической или культурной
области: появление членов той этнической группы, неожиданные письма или
приглашения посетить ту страну, скопление актуальных для него тем в книгах,
кинофильмах или в телевизионных программах, транслируемых в это время.
Другие интересные наблюдения подобного рода были сделаны в опыте прошлых
воплощений. Некоторые люди под действием ЛСД неожиданно испытывали яркие
и сложные эпизоды из других культур и других исторических периодов, имевшие
качество воспоминаний и обычно интерпретируемые как заново прожитые эпизоды
из предыдущих жизней. По мере развертывания этих переживаний испытывающий
обычно идентифицирует определенных лиц в их настоящей жизни в качестве
важных протагонистов из кармических ситуаций. В этом случае межличностные
напряжения, проблемы и конфликты с этими лицами часто узнаются и
интерпретируются как прямые следствия деструктивных кармических паттернов.
Повторное проживание и разрешение подобных кармических воспоминаний чаще
всего ассоциируется у ЛСД-пациента с глубоким облегчением, освобождением от
тягостных "кармических завязок", всепоглощающим блаженством и
завершенностью.
Тщательная проверка динамики межличностных структур, которые
предположительно были следствиями разрешившихся кармических паттернов,
часто приводит к удивительным результатам. Чувства, установки и поведение
людей, в которых индивид под действием ЛСД увидел действующих лиц его
прошлых воплощений, имеют тенденцию изменяться в специфическом
направлении, совпадающем с курсом событий психоделических сеансов. Важно
подчеркнуть, что эти изменения происходят совершенно независимо и не могут
быть объяснены в терминах общепринятого линейного понимания причинности.
Причастные к ним лица могут находиться за сотни и тысячи миль во время
психоделического сеанса. Эти изменения могут произойти даже в отсутствие
физической коммуникации с причастными лицами. Их чувства и отношения
совершенно независимо подвергаются влиянию факторов, которые никоим образом
не связаны с переживаниями человека под действием ЛСД, и все же специфические
изменения у них очевидно следуют общему паттерну и происходят почти в одно и
то же время, с разницей в несколько минут.
Подобные случаи экстраординарной синхроничности довольно часто
ассоциируются с разнообразными феноменами другого рода. Существует
поразительная параллель между событиями подобного рода и основными
посылками теоремы Белла в современной физике (Bell, 1966), которые мы обсудим
позже. Такие наблюдения вовсе не типичны для психоделических состояний
только, они встречаются в контексте юнгианского анализа, в разных формах
эмпирической психотерапии, в ходе медитативной практики и во время
спонтанных выбросов трансперсональных элементов в повседневное сознание.
После описания наиболее ярких наблюдений из психоделических исследований,
бросающих вызов здравому смыслу и существующим научным парадигмам,
интересно исследовать изменения в мировоззрении у людей, которые сами
испытали перинатальные и трансперинатальные явления. Особенно интересно
будет рассмотреть драматические изменения научного мировоззрения на
протяжении этого столетия (об этом - в следующем разделе книги).
Пока люди под действием ЛСД сталкиваются с феноменами преимущественно
биографической природы, им не приходится встречаться с серьезными
концептуальными сомнениями. Однако приступая к систематическому изучению
травмирующего прошлого, они чаще всего понимают, что определенные аспекты
их жизни неподлинны, что это лишь слепое, автоматическое повторение
неотрегулированных привычных схем, установившихся в раннем детстве.
Повторное проживание специфических травмирующих воспоминаний, лежащих в
основе подобных паттернов, будет нести освобождающий эффект и позволит
воспринять и четче дифференцировать взаимоотношения и ситуации, причинявшие
прежде боль, и должным образом их отрегулировать. Типичными примерами таких
ситуаций могут служить неадекватное отношение к авторитету из-за
травматичного опыта с доминирующими родителями, внесение элементов
соперничества между единоутробными детьми в отношения со сверстниками или
искажение сексуальных взаимоотношений из-за привычек, установившихся в
отношениях с родителем противоположного пола.
Как только принявшие ЛСД входят в перинатальную область и сталкиваются с
двойным опытом рождения и смерти, они обычно осознают, что искаженность и
неподлинность их жизни не ограничиваются какой-то ее частью или областью. Они
неожиданно видят всю картину реальности и общую стратегию существования
лживой и ненастоящей. Многие отношения и модели поведения, которые прежде
воспринимались как естественные и были приняты без сомнений, теперь
оказываются иррациональными и абсурдными. Становится ясно, что они вызваны
страхом смерти и неразрешившейся травмой рождения. В этом контексте
лихорадочный образ жизни, охотничьи амбиции, тяга к соревнованию,
необходимость самоутвердиться, а также неспособность радоваться выглядят
совсем необязательными ночными кошмарами, от которых вполне возможно
пробудиться. Те, кто завершает процесс смерти-возрождения, подключаются к
истинным духовным источникам и понимают, что корнями механистического и
материалистического мировоззрения является страх - страх перед рождением и
страх перед смертью.
Вслед за смертью Эго обычно значительно возрастает способность радоваться
жизни. Прошлое и будущее представляются относительно менее важными, чем
настоящий момент, и волнение от самого процесса жизни заменяет принужденную
погоню за достижением целей. Человек начинает воспринимать мир как паттерны
энергии, а не как твердую материю, и его границы с остальным миром становятся
более подвижными. Хотя духовность теперь воспринимается как значительная сила
во Вселенной, феноменальный мир все еще видится объективно реальным. Время
по-прежнему линейно, пространство остается эвклидовым, а принцип причинности
- несомненным, хотя корни многих проблем теперь с очевидностью
обнаруживаются в процессе рождения, а не в раннем детстве.
Самые глубокие и фундаментальные изменения в понимании природы
реальности происходят в связи с разного рода трансиндивидуальными
переживаниями. Поскольку процесс ЛСД-терапии распространяется и на
трансперсональные области, пределы линейной причинности растягиваются до
бесконечности. Не только биологическое рождение, но и самые разные аспекты и
стадии эмбрионального развития, даже обстоятельства зачатия и имплантации
представляются правдоподобными источниками важных влияний на
психологическую жизнь индивида. Для уразумения эмпирического мира в
мышление индивида должны теперь включаться элементы наследственной,
расовой и психогенетической памяти, сознательный разум молекулы ДНК и
метафизика генетического кода, динамика архетипических структур и факт
перевоплощения по закону кармы.
Если твердо придерживаться старой медицинской модели, по которой для
памяти необходим материальный субстрат, то ядро отдельной клетки
(сперматозоида или яйцеклетки) должно содержать не только информацию об
анатомии, психологии и биохимии тела, конституциональных факторах,
наследственной предрасположенности к болезням и родительских характеристиках
(т. е. обо всем, что перечислено в медицинских учебниках), но также комплексные
воспоминания из жизни наших человеческих и животных предков вместе с
детальными данными обо всех культурах мира. Так как в переживаниях под
действием ЛСД присутствует сознание растений и неорганической материи, вплоть
до ее молекулярной, атомной и субатомной структур, а также космогенетические
события и геологическая история, приходится в конечном счете заключить, что вся
вселенная каким-то образом закодирована в сперматозоиде и яйцеклетке.
В этом пункте мистические альтернативы механистическому мировоззрению
выглядят гораздо более приемлемыми и разумными. В то же время разнообразные
трансперсональные переживания будут, вероятно, подтачивать веру в
принудительность линейного времени и трехмерность пространства, предлагая
большое число эмпирических альтернатив. Тенденция материи к дезинтеграции
имеет результатом не только игру энергетических паттернов, но и космический
вакуум. Форма и пустота становятся связанными и, в конечном итоге,
взаимозаменимыми понятиями. После того, как индивид столкнулся с какой-то
значительной областью трансперсонального опыта, ньютоно-картезианское
мировоззрение становится несостоятельным в качестве серьезной философской
концепции и воспринимается как прагматически полезная, но упрощенная,
поверхностная и произвольная система организации повседневного опыта.
Хотя практическое мышление отдельного человека в его обыденной жизни все
еще определяется терминами твердой материи, трехмерного пространства,
времени, направленного в одну сторону, и линейной причинности, философское
понимание существования становится уже значительно более сложным и
искушенным, оно приближается к образцам, открытым великими мистическими
традициями мира. Вселенная предстает бесконечной сетью путешествий в
сознании, а думающий индивид выходит за границы дихотомии испытывающего и
испытываемого, формы и пустоты, времени и безвременья, детерминизма и
свободной воли, существования и несуществования.
Новое понимание реальности, существования и человеческой
природы
Наблюдения, описанные в предыдущем разделе, особенно те, что относятся к
трансперсональным переживаниям, явно не совместимы с базисными положениями
механистической науки. Они столь состоятельны и поступают из столь
многочисленных источников, что отрицать их существование уже невозможно.
Трудно также предположить, что они могли бы быть ассимилированы современной
наукой за счет какого-то небольшого или даже серьезного урегулирования
концепций ведущей парадигмы.
Единственным решением является, по-видимому, фундаментальный и резкий
пересмотр парадигмы, масштабный и далеко ведущий сдвиг. В некотором смысле,
такое развитие вполне логично и не должно восприниматься как неожиданность.
Научное мышление в современной медицине, психиатрии, психологии и
антропологии представляет собой прямое продолжение ньютоно-картезианской
модели Вселенной, созданной в XVIII столетии. Поскольку в физике XX века
трансцендированы все основные допущения этого воззрения на реальность, вполне
естественно рано или поздно ожидать глубоких изменений во всех дисциплинах,
являющихся ее непосредственными производными.
Можно без особых усилий показать, что материалы ЛСД-психотерапии,
загадочные и необъяснимые с точки зрения механистической науки, представляют
гораздо меньшие трудности, если подходить к ним в духе квантово-релятивистской
физики, теории систем и информации, кибернетики или недавних открытий в
нейропсихологии и биологии. Современные исследования сознания поставляют
многочисленные свидетельства, поддерживающие мировоззрение великих
мистических традиций. В то же время революционное развитие других научных
дисциплин в корне подрывает и дискредитирует механистическое видение мира,
сужает разрыв между наукой и мистицизмом, казавшийся в прошлом абсолютным
и непреодолимым. Интересно, что многие великие ученые, произведшие
революцию в современной физике - Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Эрвин
Шредингер, Вернер Гейзенберг, Роберт Оппенгеймер и Давид Бом - находили свое
научное мышление вполне совместимым с духовностью, с мистическим
мировоззрением. В последние годы все большее сближение науки и мистицизма
обсуждается во многих книгах и статьях.
Чтобы продемонстрировать совместимость и взаимодополнительность
мировоззрения, возникшего в квантово-релятивистской физике, и наблюдений,
полученных в ходе исследований сознания, я дам краткий обзор концептуальной
революции в физике XX века по ее исчерпывающему представлению в книге
Фритьофа Капры "Дао физики" (Сарга, 1975). Прежде всего, обратим внимание на
интересную параллель - возможно, не просто по совпадению, а по глубокому
смыслу. Ньютоно-картезианская модель была адекватной и даже весьма успешной
до тех пор, пока физики исследовали явления в мире повседневного опыта, или в
"зоне средних измерений". Как только они начали совершать экскурсии за пределы
обычного восприятия в микромир субатомных процессов и в макромир
астрофизики, ньютоно-картезианская модель стала непригодной, возникла
необходимость ее трансценденции. Аналогично этому, глубокие концептуальные и
метафизические изменения автоматически происходят с ЛСД-пациентами, с теми,
кто занимается медитацией, и с другими исследователями внутренних пространств,
как только они эмпирически достигают трансперсональных областей. У науки,
которая принимает в расчет свидетельства необычных состояний сознания, нет
другого выбора, кроме как освободить себя от узких рамок ньютоно-картезианской
модели.
Революционные перемены в физике, ознаменовавшие конец ньютоновской
модели, начались в XIX веке знаменитыми экспериментами Фарадея и
теоретическими работами Максвелла по электромагнитным явлениям. Усилиями
этих двух естествоиспытателей возникло новое понятие силового поля, заменившее
ньютоновское понятие силы. В отличие от ньютоновских сил, силовые поля можно
исследовать вне связи с материальными телами. Это было первым значительным
отклонением от ньютоновской физики, оно привело к открытию того, что свет - это
быстро изменяющееся электромагнитное поле, волнами распространяющееся в
пространстве. В основанной на этом открытии общей теории электромагнитных
колебаний удалось свести различия между радиоволнами, видимым светом,
рентгеновскими лучами и космическим излучением к разнице в частоте; все эти
явления объединились под названием "электромагнитные поля".
Однако, еще долгие годы электродинамика оставалась под заклятием
ньютонианского мышления. Электромагнитные волны считались вибрациями
очень легкой субстанции, называемой "эфиром". Эксперимент Майкельсона-Морли
опроверг существование эфира, а Альберт Эйнштейн первым ясно высказался за
то, что электромагнитные поля существуют сами по себе и способны
распространяться в пустом пространстве. Первые десятилетия нашего столетия
принесли неожиданные открытия в физике, потрясшие самые основы
ньютоновской модели вселенной. Краеугольным камнем этого развития стали две
статьи, опубликованные Эйнштейном в 1905 году. В первой он сформулировал
принципы своей специальной теории относительности, во второй предложил
новую точку зрения на природу света - позднее физики дружно переработали ее в
квантовую теорию атомных процессов. Теория относительности и новая теория
атома опровергли все базисные концепции ньютоновской физики: абсолютность
времени и пространства, незыблемость материальной природы пространства,
дефиницию физических сил, строго детерминированную систему объяснения и
идеальное объективное описание явлений, не учитывающее наблюдателя.
Согласно теории относительности, пространство не трехмерно, а время не
линейно; ни то, ни другое не является отдельной сущностью. Они теснейшим
образом переплетены и образуют четырехмерный "пространственно-временной"
континуум. Поток времени не равномерен и не однороден, как в ньютоновской
модели, он зависит от позиции наблюдателей и их скорости относительно
наблюдаемого события. Более того, в общей теории относительности,
сформулированной в 1915 году и окончательно еще не подтвержденной
экспериментально, утверждается, что присутствие массивных объектов влияет на
пространство-время. Вариации гравитационного поля в разных частях Вселенной
оказывают искривляющее действие на пространство, что заставляет время течь в
различном темпе.
Любые измерения в пространстве и времени относительны, больше того, сама
структура пространства-времени зависит от распределения материи - поэтому
различие между материей и пустым пространством исчезает. Ньютоновское
понятие о твердых материальных телах, движущихся в пустом пространстве с
эвклидовыми характеристиками, теперь значимо только в "зоне средних
измерений". В астрофизике и космологии понятие пустого пространства не имеет
смысла, а развитие атомной и субатомной физики разрушило представление о
твердой материи.
История субатомных исследований начинается на рубеже веков с открытия
рентгеновских лучей и радиоактивных элементов. Опыты Резерфорда с альфа-
частицами продемонстрировали, что атомы не являются твердыми и неделимыми
единицами материи, а состоят из огромных пустот, в которых мелкие частицы -
электроны - движутся вокруг ядер. При изучении атомарных процессов ученые
столкнулись с несколькими парадоксами, возникавшими всякий раз, когда они
пытались объяснить новые данные в рамках традиционной физики. В 20-х годах
интернациональная группа физиков, в которую входили Нильс Бор, Луи Де-
Бройль, Вернер Гейзенберг, Эрвин Шредингер, Вольфганг Паули и Поль Дирак,
добилась успеха в поисках математического описания субатомных процессов.
Концепция квантовой теории и ее философские приложения воспринимались
непросто, несмотря на то, что математический ее аппарат адекватно отражал
рассматривавшиеся процессы. "Планетная модель" рассматривала атом как пустое
пространство с мельчайшими частицами материи, а квантовая физика показала, что
даже эти частицы не вещественны. Выяснилось, что у субатомных частиц очень
абстрактные характеристики и парадоксальная, двойственная природа. В
зависимости от организации эксперимента они проявляют себя иногда как
частицы, а иногда как волны. Такая же двойственность наблюдалась при
исследованиях природы света. В некоторых экспериментах свет проявлял свойства
электромагнитного поля, в других же представал в форме отдельных квантов
энергии, фотонов, не имеющих массы и всегда движущихся со скоростью света.
Тот факт, что один и тот же феномен проявляется и как частица, и как волна,
конечно, нарушал аристотелевскую логику. Форма частицы подразумевает
сущность, заключенную в малом объеме или в конечной области пространства,
тогда как волна распространяется по огромным областям пространства. В
квантовой физике эти два описания взаимоисключительны, но равно необходимы
для полного понимания рассматриваемых явлений. Это нашло свое выражение в
новом логическом приспособлении, которому H.Бор (Bohr, 1934; 1958) дал
название принципа дополнительности.
Этот новый упорядочивающий принцип не разрешает парадокс, а только вводит
его в систему науки. В нем принимается логическое противоречие двух аспектов
реальности, взаимоисключающих и в то же время одинаково необходимых для
исчерпывающего описания явления. Согласно Бору, это противоречие является
результатом неконтролируемого взаимодействия между объектом наблюдения и
наблюдательными средствами. В области квантовых взаимодействий не может
быть речи о причинности и полной объективности в обычном их понимании. То,
как разрешилось в квантовой теории кажущееся противоречие между понятиями
частицы и волны, поколебало самые основы механистической теории. На
субатомном уровне материя не существует с определенностью в данном
конкретном месте, а скорее "проявляет тенденцию к существованию",
внутриатомные события не происходят с определенностью в определенное время
определенным способом, а скорее "выказывают тенденцию случаться". Эти
тенденции могут быть выражены как математическая вероятность с характерными
волновыми свойствами.
Волновую картину света или субатомных частиц не следует понимать
буквально. Под волнами подразумеваются нетрехмерные конфигурации, а
математические абстракции или "волны вероятности", отражающие вероятность
обнаружения частицы в данное время и в данном месте. Квантовая физика таким
образом предложила научную модель вселенной, резко контрастирующую с
моделью классической физики. На субатомном уровне мир твердых материальных
тел распался на сложную картину волн вероятности. Более того, тщательный
анализ процесса наблюдения показал, что субатомные частицы не имеют смысла
как отдельные сущности; их можно понять только как взаимосвязи между
подготовкой эксперимента и последующими измерениями. Поэтому волны
вероятности представляют собой в конечном счете не вероятности конкретных
вещей, а вероятности взаимосвязей.
Исследование субатомного мира не закончилось открытием атомных ядер и
электронов. Сначала атомная модель была расширена до трех "элементарных
частиц" - протона, нейтрона и электрона. По мере совершенствования техники
эксперимента и создания новых приборов число частиц продолжало расти, в
настоящее время они исчисляются сотнями. В ходе экспериментов стало ясно, что
завершенная теория субатомных явлений должна включать не только квантовую
физику, но и теорию относительности, так как скорость частиц часто близка к
скорости света. Согласно Эйнштейну, масса никак не связана с веществом, а
является формой энергии; их соотношение выражено в его знаменитом уравнении:
Е = мс2. Потрясающим следствием теории относительности явилось
экспериментальное подтверждение того, что материальные частицы могут
создаваться из чистой энергии и опять превращаться в чистую энергию при
обратном процессе. Теория относительности коренным образом повлияла не
только на концепцию частиц, но и на картину силовых взаимодействий между
ними. Взаимное притяжение и отталкивание частиц при релятивистском описании
рассматривается как обмен другими частицами. Следовательно, истоком силы и
материи теперь считаются динамические паттерны, называемые частицами.
Известные в настоящее время частицы не могут подвергаться дальнейшему
делению. В физике высоких энергий, где используются процессы столкновения,
материя может делиться многократно, но не на более мелкие части; осколки
являются частицами, созданными из энергии процесса столкновения. Субатомные
частицы являются, таким образом, разрушимыми и неразрушимыми одновременно.
Теория поля справилась с классическим различением материальных частиц и
пустоты. Согласно теории гравитации Эйнштейна и теории квантовых полей,
частицы неотделимы от пространства, которое их окружает. Они представляют
собой не что иное, как сгущение непрерывного поля, присутствующего во всем
пространстве. Теория поля предполагает, что частицы могут спонтанно возникать
из пустоты и снова исчезать в ней.
Открытие динамического качества "физического вакуума" является одним из
самых важных в современной физике. Вакуум находится в состоянии пустоты,
ничтойности, и, тем не менее, потенциально он содержит все формы мира частиц.
Обзор достижений современной физики будет неполон, если не упомянуть о
радикальной школе мышления, имеющей особое значение для нашего дальнейшего
обсуждения - о так называемом "шнуровочном" (Bootstrap) подходе Джеффри Чу
(Chew, 1968). Он разрабатывался специально только для одного типа субатомных
частиц - адронов, но своими следствиями представляет всестороннее философское
понимание природы.
Согласно "шнуровочной философии", природу нельзя редуцировать к каким-
либо фундаментальным сущностям вроде элементарных частиц или полей; она
должна пониматься целиком в своей самодостаточности. В итоге, вселенная - это
бесконечная сеть взаимосвязанных событий. Ни одно из свойств какой-либо части
этой сети не является элементарным и фундаментальным; все они отражают
свойства других ее частей. Вселенная не может рассматриваться - как это
происходит в ньютоновской модели и производных от нее концепциях - в виде
ансамбля сущностей, не поддающихся дальнейшему анализу и априорно данных.
"Шнуровочная" философия природы не только отрицает существование
базисных составляющих материи, она вообще не принимает никаких
фундаментальных законов природы или обязательных принципов. Все теории
естественных явлений, включая законы природы, считаются здесь созданиями
человеческого разума. Они являются концептуальными схемами,
представляющими более или менее адекватные приближения, и их не следует
мешивать с точными описаниями реальности или с самой реальностью. История
физики двадцатого столетия - непростой процесс; он включает не только
блестящие достижения, но и концептуальную путаницу, драматичные человеческие
конфликты. Физикам потребовалось много времени, чтобы отказаться от базисных
установок классической науки и согласованного взгляда на реальность. Новая
физика повлекла за собой не только смену понятий материи, пространства, времени
и линейной причинности, но и признание того, что парадоксы составляют
существенный аспект новой модели Вселенной. Уже после того, как
математический аппарат теории относительности и квантовой теории был
завершен, принят и усвоен главным направлением науки, физики по-прежнему
далеки от единодушия в вопросах философской интерпретации и метафизических
приложений этой системы мышления. Только в отношении квантовой теории
существует несколько интерпретаций ее математического аппарата (Jammer, 1974;
Pagels, 1982).
Даже весьма образованные и передовые физики-теоретики в силу своего
воспитания наделяют повседневную реальность теми свойствами, какие ей
приписаны в классической физике. Многие из специалистов отказываются иметь
дело с неразрешенными философскими вопросами квантовой теории и склоняются
к строго прагматическому подходу. Они довольствуются тем, что математический
аппарат квантовой теории точно предсказывает результаты экспериментов, и
настаивают на том, что именно это и только это имеет значение.
Еще один важный подход к проблемам квантовой теории основан на
стохастической интерпретации. В отношении событий феноменального мира
физики применяют статистический подход, если им не известны все механические
детали системы, которая должна быть изучена. Они называют эти неизвестные
факторы "скрытыми переменными". Те, кто отдает предпочтение стохастической
интерпретации квантовой теории, пытаются продемонстрировать, что она является
по существу классической теорией вероятностных процессов и что радикальный
отход от концептуальной структуры классической физики неоправдан и ошибочен.
Многие вслед за Эйнштейном верят, что квантовая теория - это особый род
статистической механики, дающий только средние значения измеряемых величин.
На более глубоком уровне каждая отдельная система управляется
детерминистскими законами, которые предстоит открыть в будущем при помощи
более точных исследований. В классической физике скрытые переменные - это
локальные механизмы. Джон Белл представил доказательство, что в квантовой
физике такие скрытые переменные (если они существуют) должны быть
нелокальными связями с общим пространством, действующими мгновенно.
Копенгагенская интерпретация, связанная с именами H. Бора и В. Гейзенберга,
до 1950 года являлась ведущей точкой зрения на квантовую теорию. В ней выделен
принцип локальной причинности и подвергнута сомнению объективность
существования микромира. В соответствии с этой точкой зрения не существует
реальности, пока нет восприятия этой реальности. В зависимости от условий
проведения эксперимента различные дополняющие аспекты будут становиться
явными. Именно факт наблюдения нарушает неразрывную целостность
мироздания и рождает парадоксы. Мгновенное переживание реальности вовсе не
парадокс. Парадокс возникает, когда наблюдатель пытается построить историю
своего восприятия. И происходит это потому, что нет четкой разделительной линии
между нами и реальностью, которая существовала бы вне нас. Реальность
конструируется ментальными актами и зависит от того, что и как мы выбираем для
наблюдения.
Среди физиков-теоретиков были и те, кто пытался разрешить парадоксы
квантовой физики за счет изменения основ научной теории. Некоторые сдвиги в
математике и философии привели к идее, что причина несоответствий может
лежать в логической подоплеке теории. Поиски в этом направлении привели к
попыткам заменить язык обычной булевой логики квантовой логикой, в которой
логический смысл слов "и" и "или" был изменен. И наконец, самой фантастической
интерпретацией квантовой теории стала гипотеза множественности миров,
связанная с именами Хью Эверета ,Джона А. Уилера и Нила Грэхема. В данном
подходе снимаются несоответствия между общепринятыми интерпретациями и
"коллапсом волновой функции", вызванным самим актом наблюдения. Это
становится возможным, однако, лишь ценой коренного пересмотра наших
наиболее фундаментальных положений относительно природы реальности.
Гипотеза постулирует, что Вселенная в каждое мгновение расщепляется на
бесконечное число вселенных. Благодаря этому множественному ветвлению
актуально реализуются, хотя и в разных вселенных все возможности,
предусмотренные математическим аппаратом квантовой теории.
Реальность тогда есть бесконечность этих вселенных, существующих во
всеобъемлющем "суперпространстве". Поскольку отдельные вселенные не
сообщаются между собой, не может быть никаких противоречий. Наиболее
радикальными с точки зрения психологии, психиатрии и парапсихологии являются
интерпретации, предполагающие ключевую роль психики в квантовой реальности.
Авторы, мыслящие в этом направлении, предполагают, что ум или сознание
реально влияют или даже создают материю. Здесь должны быть упомянуты работы
Юджина Уигнера, Эдварда Уокера, Джека Сарфатти и Чарлза Мьюзеса.
Характер и объем этой книги не позволяют в деталях изложить удивительные и
многообещающие перемены в картине Вселенной и реальности, предложенные
квантово-релятивистской физикой. Заинтересованный читатель найдет более
полную информацию в книгах специалистов в этой области. И все же еще один
существенный пункт следует упомянуть. Эйнштейн, чьи работы положили начало
развитию квантовой физики, до конца своей жизни упорно отказывался признать
фундаментальную роль вероятности в природе. Он выразил свою позицию в
знаменитом высказывании "Бог не играет в кости". Даже после нескольких
дискуссий с лучшими представителями квантовой физики он сохранил убеждение,
что когда-нибудь в будущем будет найдена детерминистская интерпретация в
терминах "скрытых локальных переменных". Для того чтобы показать
ошибочность боровской интерпретации квантовой теории, Эйнштейн придумал
мысленный эксперимент, который позже стал известен как эксперимент
Эйнштейна-Подольского-Розена (ЭПР). По иронии судьбы этот эксперимент
несколькими десятилетиями позже послужил основанием для теоремы Белла,
доказавшей, что картезианская концепция реальности несовместима с квантовой
теорией (Bell, 1966; Сарга, 1982).
По упрощенной версии ЭПР-эксперимента два электрона вращаются в
противоположных направлениях, так что их общий спин равен нулю. Их удаляют
друг от друга, пока расстояние между ними не станет макроскопическим; затем их
предполагаемые спины измеряются двумя независимыми наблюдателями.
Квантовая теория предсказывает, что в системе из двух частиц с общим нулевым
спином, спины относительно любой оси всегда будут скоррелированы, т.е.
противоположны. Хотя до действительного измерения можно говорить о
тенденции спина, как только измерение проведено, потенциальная возможность
становится реальным фактом. Наблюдатель может выбрать любую ось измерения,
и это моментально определит спин другой частицы, которая может находиться за
тысячи миль от него. Согласно теории относительности, никакой сигнал не может
распространяться быстрее скорости света, следовательно, эта ситуация в принципе
невозможна. Мгновенную, нелокальную связь между такими частицами нельзя
осуществить сигналом в эйнштейновском смысле; коммуникация такого рода
выходит за рамки принятой концепции передачи информации. Теорема Белла
поставила физиков перед неприятной дилеммой: предполагается одно из двух -
либо мир не является объективно реальным, либо в нем действуют сверхсветовые
связи. По утверждению Генри Стаппа, теорема Белла показала "глубокую истину,
что Вселенная либо лишена всякой фундаментальной закономерности, либо
фундаментально нераздельна" (Stapp, 1971).
Хотя квантово-релятивистская физика вызвала наиболее убедительную и
радикальную критику механистического мировоззрения, важные решения были
приняты благодаря результатам исследований в других областях. Резкими
изменениями подобного рода научное мышление обязано развитию кибернетики,
теории информации, теории систем и теории логических типов. Одним из главных
представителей этого решительного поворота в современной науке стал Грэгори
Бейтсон. Он утверждает, что мышление на языке субстанции и дискретных
объедков является серьезной ошибкой в логической типологии. В повседневной
жизни мы имеем дело не с объектами, а с их сенсорными преобразованиями или с
сообщениями о различиях; в смысле теории Коржибского (Korzybski, 1933), мы
имеем доступ к картам, а не к территории. Информация, различение, форма и
паттерн, составляющие наше знание о мире, являются лишенными размерности
сущностями, которые нельзя локализовать в пространстве или во времени.
Информация течет в цепях, которые выходят за общепринятые границы
индивидуальности и включают все окружающее. Этот способ научного мышления
делает абсурдной попытку понять мир в терминах отдельных объектов и
сущностей, рассматривать индивида, семью или род как дарвиновские сообщества
в борьбе за выживание, проводить различие между умом и телом, или
идентифицироваться с эго-телесной единицей ("Эго, облаченное в кожу" у Алана
Уотса). Как и в квантово-релятивистской физике акцент смещается от субстанции и
объекта к форме, паттерну и процессу.
Теория систем дала возможность сформулировать новое определение разума и
умственной деятельности. Она показала, что любое устройство, состоящее из
частей и компонентов, образующих достаточно сложные замкнутые казуальные
цепи с соответствующими энергетическими связями, будет обладать ментальными
характеристиками реагировать на различия, обрабатывать информацию и
саморегулироваться. В этом смысле можно говорить о ментальных
характеристиках клеток, тканей и органов тела, культурных групп и наций,
экологических систем или даже всей планеты, как сделал Лавлок в своей теории
Гейи (Lovelock, 1979). И когда мы говорим о большем разуме, объединяющем
иерархию всех меньших, даже такой скептик, как Г. Бейтсон, должен признать, что
такая концепция близка к понятию об имманентном Боге.
Глубокая критика основных концепций механистической науки содержится
также в работах нобелевского лауреата Ильи Пригожина (Prigogine, 1980, 1984) и
его коллег в Брюсселе и Остине (штат Техас). Традиционная наука рисует жизнь
как специфический, редкий и в конечном итоге бесполезный процесс - как
незначимую и случайную аномалию, дон-кихотскую битву против абсолютного
диктата второго закона термодинамики. Эта мрачная картина Вселенной, где
властвует всемогущая тенденция к возрастанию случайности и энтропии, где все
движется к неизбежной тепловой смерти, теперь принадлежит прошлому науки. Ее
опровержению послужили исследования Пригожина по так называемым
диссипативным структурам в определенных химических реакциях и открытый им
новый принцип, лежащий в их основе - "порядок через флуктуации". Дальнейшие
исследования показали, что этому принципу подчинены не только химические
процессы: он представляет собой базисный механизм развертывания
эволюционных процессов во всех областях - от атомов до галактик, от отдельных
клеток до человеческих существ и вплоть до обществ и культур.
На основании этих наблюдений появилась возможность сформулировать
единую точку зрения на эволюцию, объединяющим принципом которой является
не стабильное состояние, а динамические состояния неуравновешенных систем.
Открытые системы на всех уровнях и во всех областях являются носителями
всеобщей эволюции, которая гарантирует, что жизнь будет продолжать свое
движение во все более новые динамические режимы сложности. С этой точки
зрения, жизнь сама по себе предстает далеко выходящей за узкие рамки понятия
органической жизни.
Всякий раз, когда какие-либо системы в любой области задыхаются от
энтропийных отходов, они мутируют в направлении новых режимов. Одна и та же
энергия и те же самые принципы обеспечивают эволюцию на всех уровнях, будь то
материя, жизненные силы, информация или ментальные процессы. Микрокосм и
макрокосм являются двумя аспектами одной- единой и объединяющей - эволюции.
Жизнь уже не представляется явлением, развертывающемся в неодушевленной
Вселенной: сама Вселенная становится все более и более живой.
Хотя простейший из изучаемых уровней самоорганизации - это уровень
диссипативных структур, образованных в самообновляющихся химических
реакциях, применение этих принципов к биологическим, психологическим и
социологическим явлениям нельзя назвать редукционистским мышлением. В
отличие от редукционизма в механистической науке такие интерпретации
основаны на фунозментальной гомологии, на родстве самоорганизующей
динамики многих уровней. С этой точки зрения, человек не выше других живых
организмов; просто люди живут одновременно на большем числе уровней, чем
формы жизни, появившиеся в начале эволюции. Здесь наука заново открыла ту
истину "вечной философии", что эволюция человека является значимой составной
частью вселенской эволюции. Люди - важные посредники этой эволюции, а не ее
беспомощные объекты, они сами и есть эволюция. Подобно квантово-
релятивистской физике эта наука о становлении, сменяя старую науку о бытии,
перенесла внимание с субстанции на процесс.
Структура здесь - случайный продукт взаимодействующих процессов, который,
по словам Эриха Янча, не более прочен, чем картина стоячей волны при слиянии
двух рек или улыбка чеширского кота. Последним серьезным вызовом
механистическому мышлению стала теория британского биолога и биохимика
Руперта Шелдрэйка, изложенная в его революционной книге "Новая наука жизни"
(Sheldrake, 1981). Шелдрэйк блестяще критикует ограниченность объяснительных
возможностей механистической науки и ее неспособность справиться с ключевыми
проблемами в области морфогенеза индивидуального развития и эволюции видов,
генетики, инстинктивных и более сложных форм поведения. Механистическая
наука имеет дело только с количественным аспектом явления, с тем, что Шелдрэйк
называет "энергетической причинностью".
Ей нечего сказать о качественном аспекте - о развитии форм или "формирующей
причинности". По теории Шелдрэйка, живые организмы это не просто сложные
биологические машины; жизнь не может быть сведена к химическим реакциям.
Форма, развитие и поведение организмов определяются "морфогенетическими
полями", которые в настоящее время не могут быть обнаружены, измерены или
поняты физикой. Эти поля создаются формой и поведением живших в прошлом
организмов того же вида посредством прямой связи сквозь пространство и время и
обладают кумулятивными свойствами. Если у достаточного числа представителей
вида развились какие-то организменные свойства или особые формы поведения,
это автоматически передается другим особям, даже если между ними нет обычных
форм контакта". Явление "морфического резонанса", как назвал его Шелдрэйк,
относится не только к живым организмам, его можно увидеть в таких
элементарных явлениях, как рост кристаллов.
Какой бы неправдоподобной и абсурдной не казалась эта теория
механистически ориентированному уму, она проверяема, в отличие от базисных
метафизических положений материалистического мировоззрения. Уже сейчас, на
своем раннем этапе она подтверждается экспериментами на крысах и
наблюдениями за обезьянами. Шелдрэйк вполне осознает, что его теория имеет
далеко идущие приложения в психологии, и сам говорил о ее связи с юнговской
концепцией коллективного бессознательного. Обзор новых направлений в науке
будет неполным, если не отметить работу Артура Янга (Young, 1976а, 1976в). Его
теория процессов серьезно претендует на роль будущей научной метапарадигмы.
Она организует и самым исчерпывающим образом объясняет данные из ряда
дисциплин: геометрии, квантовой теории и теории относительности, химии,
биологии, ботаники, зоологии, психологии и истории, объединяя их во
всеобъемлющее космологическое видение. Модель Вселенной Янга имеет четыре
уровня, определяемые степенями свободы и ограниченности, и семь
последовательных ступеней: свет, ядерные частицы, атомы, молекулы, растения,
животные и люди. Янгу удалось открыть фундаментальный паттерн вселенского
процесса, повторяющийся вновь и вновь на различных уровнях эволюции в
природе. Кроме широких возможностей объяснения явлений, эта концепция
обладает возможностями их предсказания.
Подобно периодической системе Менделеева, она способна предсказывать
естественные явления в их специфических аспектах. Приписывая решающую роль
во Вселенной свету и целенаправленному влиянию квантов действия, Янг
перекинул мост через пропасть, разделяющую науку, мифологию и "вечную
философию". Его метапарадигма согласуется поэтому не только с лучшим в науке,
но может также применяться к необъективным и неопределимым аспектам
реальности далеко за ее установившимися пределами. О теории Янга не стоит
рассуждать без солидных познаний в нескольких научных областях, так что
заинтересованному читателю следует обратиться к оригинальной работе.
В настоящее время невозможно, как видно, объяснить все революционные
открытия современной науки, обсужденные в этои главе, в связной и всесторонней
новой парадигме. Однако все они имеют по-видимому кое-что общее, а именно,
разделяемое их сторонниками глубокое убеждение, что механистический образ
Вселенной, созданный ньютоно-картезианской наукой, не может больше считаться
точной и окончательно установленной моделью реальности. Понятие космоса как
гигантской супермашины, собранной из бесчисленных отдельных объектов и
существующей независимо от наблюдателя, уже устарело и отправлено в
исторический архив науки. Исправленная модель показывает Вселенную единой и
неделимой сетью событий и взаимосвязей; ее части представляют разные аспекты и
паттерны одного интегрального процесса невообразимой сложности. Как
предсказывал более пятидесяти лет назад Джеймс Джинс (Jeans, 1930), Вселенная
современной физики больше похожа на систему мыслительных процессов, нежели
на гигантский часовой механизм. По мере того, как ученые проникают все глубже в
структуру материи и изучают многочисленные аспекты мировых процессов,
понятие твердой субстанции постепенно исчезает из этой картины, оставляя им
только архетипические паттерны, абстрактные математические формулы или
универсальный порядок. Следовательно, не будет странным предположить, что
связующим принципом в космической сети является сознание как первичный и
нередуцируемый атрибут существования.
После обзора некоторых ярких открытий современной науки вернемся к
современным исследованиям сознания. По большей части они явно несовместимы
с ньютоно-картезианской парадигмой механистической науки, поэтому интересно
будет рассмотреть их отношение к различным сторонам нового научного
мировоззрения. Революционный потенциал данных, полученных в ходе
современных исследований сознания, меняется, видимо, вместе с уровнем
наблюдения. Так, переживания биографической природы не оказывают серьезного
давления на установившиеся способы мышления и могут требовать лишь
небольших поправок в существующих теориях. Перинатальный опыт требует более
серьезных изменений в теории, но, вероятно, и его можно ассимилировать без
радикального сдвига парадигмы. А вот существование трансперсональных
переживаний наносит смертельный удар механистическому мышлению и требует
изменений в самом базисе научного мировоззрения. Неизбежный резкий пересмотр
особенно затронет те дисциплины, которые остались под заклятием ньютоно-
картезианской парадигмы и до сих пор принимают принципы этой модели,
созданной в XVII веке, за принципы науки. Фритьоф Капра (Сарга, 1975; 1982) и
другие показали, что мировоззрение современной физики приближается к
мистическому мировоззрению. В еще большей степени это относится к
современным исследованиям сознания, поскольку они непосредственно имеют
дело с состояниями сознания, как и мистические школы. Здесь нужно кое-что
пояснить и уточнить. Конвергенция физики и мистицизма не означает их
тождественности или даже возможности будущего их слияния. Склонность к такой
интерпретации не раз подвергалась справедливой критике. Особенно
проницательно критиковал ее Кен Уилбер. В статье "Физика, мистицизм и новая
холографическая парадигма" (Wilber, 1979) он указал, что "вечная философия"
описывает бытие и сознание как иерархию уровней, от низших и самых
фрагментарных областей до высших, тончайших и наиболее унитарных. Почти во
всех мировоззрениях прослеживаются следующие главные уровни: 1 ) физический
уровень неживой материи/энергии; 2) биологический уровень живой, чувствующей
материи/энергии; 3) психологический уровень ума, Эго, логики; 4) тонкий уровень
парапсихологических и архетипических явлений; 5) причинный уровень,
характеризующийся бесформенным сиянием и совершенной трансценденцией; 6)
абсолютное сознание и таковость всех уровней спектра.
С мистической точки зрения, каждый уровень спектра трансцендирует и
включает все предыдущие, но не наоборот. Поскольку низшее, согласно "вечной
философии", создано высшим (в процессе, называемом "инволюцией"), высшее не
может быть объяснено из низшего. Каждый из нижележащих уровней имеет более
ограниченный и контролируемый круг сознания, чем вышерасположенный.
Элементы низших миров не в состоянии воспринимать высшие миры и не знают о
их существовании, хотя те их пронизывают.
Мистика различает две формы интерпретации - горизонтальную, внутри
каждого уровня, и вертикальную - между уровнями. Внутри каждого уровня
существует холоархия - все элементы приблизительно равны по статусу и
взаимопроницаемы. Неравенство и иерархия существуют между уровнями.
Открытия физики подтвердили лишь небольшой фрагмент мистической точки
зрения. Физики разрушили догму о первичности неразрушимой твердой материи,
которая служила основанием механистического мировоззрения: в субатомных
экспериментах материя дезинтегрируется в абстрактные паттерны и формы
сознания. Физики также показали горизонтальное единство и
взаимопроникновение на первом, физическом, уровне иерархии "вечной
философии".
Теория информации и теория систем выявили схожую ситуацию на втором и
третьем уровнях. Открытия в физике, химии или биологии ничего не могут сказать
о более высоких уровнях мистической иерархии. В этом отношении научные
достижения имеют лишь косвенную значимость. Разрушая механистическое
мировоззрение, потешающееся над мистицизмом и духовностью, они тем самым
создают благоприятную атмосферу для исследований сознания. И только открытия
в научных дисциплинах, непосредственно изучающих сознание, могут обеспечить
доступ к остальным уровням спектра, охватываемого "вечной философией". Имея
это в виду, мы можем теперь рассмотреть отношения между результатами
современных исследований сознания и последними достижениями в других
научных областях.
Трансперсональные переживания распадаются на две главные категории. Первая
включает явления, содержание которых непосредственно относится к элементам
материального мира - к другим людям, животным, растениям и неодушевленным
объектам или процессам. Во вторую попадают области опыта, находящиеся явно за
пределами того, что считается на западе объективной реальностью. Сюда
относятся, например, различные архетипические видения, мифологические
сюжеты, переживания божественного и демонического влияния, встречи с
развоплощенными или сверхчеловеческими существами, эмпирическое
отождествление с Универсальным Разумом или Сверхкосмической Пустотой.
Первую категорию можно далее разделить на две подгруппы; принцип деления
здесь - природа конвенциальных барьеров, подлежащих трансценденции. Для
переживаний первой подгруппы это прежде всего пространственное разделение и
состояние отделенности, для второй - ограничения линейного времени. Опыт
такого рода представляет неодолимое препятствие для картезианско-ньютоновской
науки, которая видит материю твердой, границы и раздельность - абсолютными
свойствами Вселенной, а время - линейным и необратимым. Это совсем не так с
точки зрения современной науки, которая рисует Вселенную бесконечной и единой
сетью взаимосвязей и считает все границы условными и легко меняемыми.
Произошла трансценденция острого различия между объектом и пустым
пространством, а значит, появилась возможность прямых субатомных связей,
которые минуют каналы, принятые (или приемлемые) в механистической науке.
Возможность существования сознания вне мозга человека и высших позвоночных
также серьезно рассматривается в контексте современной физики. Некоторые
физики верят, что следует включить сознание в будущую теорию материи и в
размышления о физической Вселенной как наиважнейший фактор и связующий
принцип космической сети. Если Вселенная представляет собой интегральную и
единую сеть, и некоторые из ее составляющих очевидно сознательны, это, в
некотором смысле, должно быть верно и для всей системы. Конечно, вполне
допустимо, что различные части сознательны в разной степени и им свойственны
разные формы осознавания.
С этой точки зрения, любые разделения неделимой в предельном смысле
космической сети будут неполными, условными и изменяемыми. Значит, нет
причин, почему это не может быть так для эмпирических границ между единицами
сознания. Не исключено, что при определенных обстоятельствах индивид может
восстановить свою тождественность с космической сетью и сознательно пережить
любой аспект ее существования. Точно так же, с этой моделью могут быть
согласованы некоторые феномены экстрасенсорного восприятия (ЭСВ),
основанные на трансценденции конвенциальных пространственных границ. Для
телепатии, психодиагностики, видения на расстоянии или астральной проекции
вопрос уже не в том, возможны ли такие явления, а в том, как описать барьер, не
позволяющий им происходить в любое время. Другими словами, новая проблема
такова: что создает видимость плотности, отдельности и индивидуальности в
пустой по существу и нематериальной Вселенной, истинная природа которой -
нераздельное единство?
Трансперсональные переживания, преодолевающие пространственные барьеры,
вполне согласуются с теорией информации и теорией систем. Этот подход тоже
дает картину мира, в котором границы произвольны, плотной материи не
существует, а самую главную роль играет паттерн. Хотя проблема сознания не
обсуждается здесь явно, допустимо говорить о ментальных процессах у клеток,
органов, низших организмов, растений, экологических систем, социальных групп
или всей планеты. Что касается переживаний, включающих трансценденцию
временных барьеров, единственной интерпретацией механистической науки
является запись событий прошлого на материальный субстрат центральной
нервной системы, т.е. генетическое кодирование. Вероятно, такую точку зрения
можно допустить с большой натяжкой в отношении некоторых переживаний
прошлого - эмбрионального опыта, памяти предков, расовых и филогенетических
переживаний. Но полным абсурдом в этом контексте стало бы рассмотрение
переживаний, воспроизводящих исторические эпизоды, с которыми индивид не
связан никакой биологической линией, например, элементов юнговского
коллективного бессознательного из иных расовых культур или опыта прошлых
воплощений. То же верно и для периодов времени до возникновения центральной
нервной системы, жизни, планеты или Солнечной системы. Любые переживания
будущих событий также необъяснимы, поскольку будущее еще не произошло.
Современная физика предлагает некоторые удивительные возможности
объяснения, основанные на более широком понимании природы времени.
Эйнштейновская теория относительности, заменившая трехмерное пространство и
линейное время концепцией четырехмерного континуума пространства-времени,
дает интересную возможность для понимания некоторых трансперсональных
переживаний, касающихся других исторических периодов. Специальная теория
относительности при определенных обстоятельствах допускает обратный ход
времени. В современной физике все более привычным становится рассматривать
время как двунаправленную - вперед и назад - сущность. Так, например, в физике
высоких энергий при интерпретации пространственно-временных диаграмм
(диаграмм Фейнмана) движение частиц во времени вперед равносильно движению
соответствующих античастиц в обратном направлении. В размышлениях,
представленных в работе "Геометродинамика" Джон Уилер устанавливает в
физическом мире параллели тому, что происходит эмпирически при некоторых
необычных состояниях сознания (Wheeler, 1962). Понятие Уилера о
гиперпространстве теоретически допускает моментальные связи между элементами
пространства без эйнштейновского ограничения скорости света. Экстраординарные
изменения пространства-времени, материи и причинности, постулируемые теорией
относительности в связи со сжатием звезд и черными дырами, также имеют свои
параллели с переживаниями в необычных состояниях сознания.
Хотя в настоящее время невозможно прямым и понятным способом связать
понятия современной физики с исследованиями сознания, эти параллели
поразительны. Если учесть, в каких необычных концепциях нуждаются физики,
чтобы объяснить результаты наблюдений на простейшем из всех уровней
реальности, становится очевидной бессмысленность попыток механистической
психологии отрицать явления, которые конфликтуют со скучным здравым
смыслом или не прослеживаются вспять до таких заметных событий прошлого, как
обрезание или приучение к туалету.
По контрасту с описанными выше явлениями категория трансперсональных
переживаний, содержанию которых нет параллелей в материальной реальности,
явно находится за пределами возможностей физики. Тем не менее
фундаментальное различие между их статусом в ньютоно-картезианской парадигме
и в современном мировоззрении все- таки есть. По механистической модели,
Вселенная состоит из громадного числа материальных частиц и объектов.
Существование нематериальных сущностей, не наблюдаемое, не улавливаемое
обычными средствами и в обычном состоянии сознания, принципиально
отрицается. Переживания, связанные с этими сущностями, неизбежно будут
отнесены к миру измененных состояний сознания и галлюцинаций, а философски
будут интерпретированы как искажения реальности, возникающие каким-то
образом в сенсорном восприятии "объективно существующих элементов".
В современном мировоззрении даже материальные составляющие мира могут
быть прослежены до абстрактных паттернов и до "динамического вакуума". В
единой сети Вселенной любые структуры, формы и разграничения предельно
произвольны, а форма и пустота - относительные понятия. Вселенная с такого рода
свойствами в принципе не исключает возможность сущностей любой величины и с
любыми характеристиками, в том числе мифологических и архетипических форм.
В мире вибраций избирательная настройка на связные и всеохватывающие системы
информации была успешно отработана для радио и телевидения.
Мы уже отмечали, что трансперсональные переживания часто имеют глубокую
смысловую связь с паттернами событий во внешнем мире, которую не объяснить в
терминах линейной причинности. Карл Густав Юнг (Jung, 1960) наблюдал в своей
клинической работе много таких потрясающих совпадений; для их объяснения он
постулировал существование акаузального связующего принципа, который он
назвал синхронностью.
По его определению синхронность вступает в силу, когда "определенное
психическое состояние имеет место одновременно с одним или несколькими
внешними событиями, которые возникают как значимые параллели текущему
субъективному состоянию". Синхронично связанные события явно соотносятся
тематически, хотя между ними нет линейной причинной связи. Многие из тех, кого
считают психотиками, переживают поразительные моменты синхронности, но в
ходе предвзятых собеседований, проводимых психиатрами-ортодоксами, все
упоминания многозначительных совпадений стереотипно воспринимаются как
иллюзорные. На самом деле несомненно, что помимо патологической
интерпретации явно несвязанных событий существует и подлинная синхронность.
Ситуации такого рода слишком поразительны и слишком распространены, чтобы
на них можно было не обращать внимания. И поэтому весьма отрадно видеть, что
современные физики согласились признать существование подобных явлений в
тщательно контролируемом контексте их лабораторных экспериментов. Теорема
Белла
и эксперименты, связанные с ней, в этом отношении особенно интересны.
Параллели между мировоззрением современной физики и миром мистических и
психоделических переживаний действительно обещают многое, и есть все
основания верить, что сходство будет возрастать. Основное же отличие доводов,
основанных на научном анализе внешнего мира, от возникающих в глубоком
самоизучении, заключается в том, что для современного физика мир
парадоксального и трансрационального может быть выражен только в абстрактных
математических уравнениях, тогда как при необычных состояниях сознания он
становится прямым и непосредственным опытом.
ЛСД-пациенты, искушенные в математике и физике, неоднократно сообщали,
что во время психоделических сеансов они достигали вдохновенных прозрений в
суть различных концепций и построений, которые невозможно представить или
визуализировать в обычном состоянии сознания. Имеется в виду, например,
римановская геометрия n-мерного пространства, пространство-время Минковского,
неэвклидова геометрия, коллапс законов природы в черной дыре, специальная и
общая теории относительности. Искривление пространства и времени,
бесконечная, но самозамкнутая Вселенная, взаимозаменяемость массы и энергии,
различные порядки бесконечностей и нулей - все эти сложные понятия математики
и физики были субъективно пережиты и качественно по-новому осмыслены
некоторыми из пациентов. Оказалось даже возможным обнаружить прямые
эмпирические корреляты для знаменитых уравнений Эйнштейна, основанных на
преобразованиях Лоренца. Эти наблюдения настолько поразительны, что наводят
на мысль о возможном будущем проекте, в котором выдающиеся физики будут
иметь возможность испытать психоделические состояния для теоретического
вдохновения и творческого решения проблем.
Сам факт, что многие наблюдения в ходе глубокой эмпирической работы
совместимы с достижениями современной физики, ясно демонстрирует
ограниченность ньютоно-картезианской модели, вместе с тем, он дает надежду на
узаконивание новых подходов в глазах научного сообщества. Потенциальная
значимость исследований сознания, использующих психоделические или
немедикаментозные методы, выходит за рамки психологии и психиатрии.
Сложность поля деятельности заставляла в прошлом две эти дисциплины для
приобретения репутации точных наук искать прочную опору в физике, химии,
биологии и медицине. Эти усилия, необходимые исторически и политически,
совсем не считались с тем, что изучаемые психиатрией и психологией запутанные
явления невозможно описать и объяснить во всей полноте концептуальными
построениями наук, исследующих более простые и более фундаментальные
аспекты реальности.
Достижения психологических исследований, конечно, не могут противоречить
фундаментальным законам физики и химии. Однако у науки, изучающей
уникальные и специфические явления сознания, должен быть и свой собственный
вклад в понимание мира и свои подходы и системы описания, наиболее
подходящие для ее задач. Поскольку в конечном итоге все научные дисциплины
основываются на сенсорном восприятии и являются продуктами человеческого
разума, кажется очевидным, что исследования сознания могут значительно
содействовать изучению любой области физического мира. Нужно, наверное,
отметить, что знания о многих явлениях, описанных в этой книге, появились
столетиями или даже тысячелетиями раньше тех открытий современной физики, с
которыми они теперь соотносятся. Их отрицали психиатры, им присваивали
психопатологические наименования просто потому, что они не укладывались в
ньютоно-картезианскую модель и противоречили ее основным постулатам.
Интересно с этой точки зрения взглянуть на постепенное схождение во взглядах
современной физики, мистицизма и исследований сознания. Хотя параллели здесь
весьма глубокие и поразительные, они носят по большей части формальный
характер и объясняют лишь те трансперсональные переживания, когда индивид
сознательно отождествляется с различными аспектами материальной Вселенной в
прошлом, настоящем и будущем. А мистическая литература описывает целый
спектр других областей реальности, ускользающих от традиционных подходов
материалистической науки. Новая модель реальности, описанная квантово-
релятивистской физикой, рассталась с концепцией плотной неразрушимой материи
и отдельных объектов, показав Вселенную как сложную сеть событий и связей.
При предельном анализе следы материальной субстанции любого рода исчезают
в первозданной пустоте динамического вакуума. Однако физики мало что могут
сказать о разнообразии форм "космического танца" на других уровнях реальности.
Эмпирические прозрения, имевшие место при необычных состояниях сознания,
говорят о существовании неощутимого и непостижимого творческого разума,
осознающего себя и проникающего сквозь все области реальности. В этом подходе
отмечается, что высший принцип бытия и предельная реальность представляются
чистым сознанием без какого-либо специфического содержания. Из него
проистекает все в космосе; оно создает бесчисленные феноменальные миры для
исследования, приключений, драмы, искусства и юмора. Этот аспект реальности -
пусть он и лежит за пределами досягаемости для методов точной науки - может
оказаться незаменимым для истинного понимания Вселенной и ее
исчерпывающего описания.
Трудно вообразить, что теперь или когда-либо в будущем физики смогут в
рамках своей дисциплины найти доступ к этой предельной тайне. Поэтому лишь
повторением старой ошибки было бы заимствовать у физики новую парадигму и
сделать ее обязательным базисом исследований сознания. Существенно, чтобы
парадигма возникла из нужд нашей собственной дисциплины и пыталась
прокладывать ходы к другим дисциплинам, а не подражала бы им. Значение
достижений физики для изучения сознания заключается в уничтожении
концептуальной смирительной рубашки ньютоно-картезианской науки, а не в
предложении новой парадигмы. Здесь уместно оценить, что же следует из данных,
полученных в квантово-релятивистской физике, в современных исследованиях
сознания и в других областях науки двадцатого века, для понимания психики и
человеческой природы. В прошлом механистическая наука собрала массу
свидетельств того, что человека можно со значительной долей успеха понимать и
изучать как отдельный материальный объект - по существу, как биологическую
машину, собранную по частям, т. е. из телесных органов, тканей, клеток. При таком
подходе сознание рассматривается как продукт физиологических процессов в
мозге.
В свете представленных здесь результатов исследований сознания уже
неприемлем образ человека, как исключительно биологической машины. В
серьезном логическом конфликте с традиционной моделью, новые данные
недвусмысленно поддерживают воззрение, которое отстаивали все мистические
традиции во все века: при некоторых обстоятельствах человек может
функционировать и как обширное поле сознания, трансцендирующее ограничения
физического тела, ньютоновского пространства и времени, линейной причинности.
Эта ситуация очень похожа на ту, с которой столкнулась современная физика при
изучении субатомных процессов (парадокс волны-частицы в отношении света и
материи). Согласно принципу дополнительности Бора, для исчерпывающего
описания света и субатомных частиц нужно рассматривать волновую картину и
картину частицы как два взаимодополняющих и равно необходимых аспекта одной
реальности. Обе верны лишь отчасти, и каждая имеет ограниченную
применимость. С каким из двух аспектов столкнется экспериментатор, зависит от
него самого и от организации эксперимента. Принцип дополнительности относится
исключительно к явлениям субатомного мира, его нельзя автоматически
переносить в другие области исследований. Однако, он устанавливает важный
прецедент для других дисциплин тем, что кодифицирует парадокс, вместо того
чтобы пытаться разрешить его. По всей видимости, науки, изучающие человека -
медицина, психиатрия, психология, парапсихология, антропология, танатология и
другие - уже собрали достаточно противоречивых данных для подтверждения
подобного принципа дополнительности.
Хотя это кажется абсурдным и невозможным с точки зрения классической
логики, человеческая природа демонстрирует интересную двойственность. Иногда
она приземляет себя до механистических интерпретаций, приравнивая человека к
его телу и функциям организма. В других случаях она выявляет совершенно иной
образ, предполагая, что человек может функционировать как безграничное поле
сознания, трансцендирующее материю, пространство, время и линейную
причинность. Для того, чтобы описать человека всесторонним и исчерпывающим
способом мы должны принять парадоксальный факт, что он есть одновременно и
материальный объект, т. е. биологическая машина, и обширное поле сознания.
В физике результаты субатомных экспериментов зависят от концепции и
подхода экспериментатора; в каком-то смысле волновой вопрос приносит волновой
ответ и за вопросом о частице следует ответ о частице. Возможно, в ситуациях,
связанных с человеком, концепция исследователя о человеческой природе и
организация эксперимента могут повлиять на его исход. Можно было бы
последовать примеру H. Бора и удовлетвориться простым совмещением этих двух
противоположных, но взаимодополняющих образов, которые оба верны лишь
частично. Однако некоторые достижения в математике, физике, изучении мозга
обнаружили существование новых механизмов, открывающих многообещающие
перспективы. В будущем эти с виду несовместимые образы человеческой природы
будут, вероятно, синтезированы и интегрированы элегантным и исчерпывающим
способом.
Способствующие такому синтезу данные приходят из области голографии,
теории хододвижения (holomovement) Давида Бома и исследований мозга Карла
Прибрама. Последующее изложение голографических принципов следует
рассматривать не как очерк новой физической модели для исследований сознания,
а как вспомогательную концепцию, открывающую новые возможности
воображения и дальнейших раздумий. Мы не пытаемся утверждать, что мир - это
голограмма, однако голография открывает и иллюстрирует существование
некоторых новых принципов, причастных к созиданию ткани реальности.
Холономный подход: новые принципы и новые перспективы
За последние три десятилетия значительные наработки в области математики,
лазерной технологии, голографии, квантово- релятивистской физики и в
исследованиях мозга привели к открытию новых принципов, открывающих далеко
идущие перспективы для современных исследований сознания и для науки в
целом. Эти принципы были названы холономными, холографическими или
холограммными, потому что они являют собой захватывающую альтернативу
конвенциальному пониманию отношений целого и его частей. Их уникальную
природу лучше всего можно продемонстрировать на процессе записи,
воспроизведения и комбинирования информации техническими средствами
оптической голографии.
Важно отметить, что еще преждевременно говорить о "холономной теории
Вселенной и мозга", как это делалось в недавнем прошлом. В настоящее время мы
имеем дело с мозаикой удивительных и важных данных и теорий из различных
областей, еще не интегрированных в исчерпывающую концептуальную систему. И
тем не менее, холономный подход - выделяющий интерференцию волновых
паттернов, а не механические взаимодействия, и информацию, а не субстанцию -
представляет собой многообещающий инструмент для нужд современного
научного понимания волновой природы вселенной. Новые интуитивные прозрения
затрагивают такие фундаментальные проблемы, как упорядочивающие и
организующие принципы реальности и центральной нервной системы,
распределение информации в космосе и в мозге, природа памяти, механизмы
восприятия, взаимоотношение частей и целого. У современного холономного
подхода к Вселенной есть исторические предшественники в древней индийской и
китайской духовной философии, в монадологии великого немецкого философа и
математика Готфрида Вильгельма фон Лейбница (Leibnitz, 1951).
Трансценденция конвенциального различия частей и целого, являющаяся
главным достижением холономной модели, это сущностная характеристика самых
разных систем вечной философии. Поэтический образ ожерелья ведического бога
Индры - прекрасная иллюстрация этого принципа. В "Аватамсака-сутре" записано:
"В небесах Индры есть, говорят, нить жемчуга, подобранная так, что если глянешь
на одну жемчужину, то увидишь все остальные отраженными в ней. И точно так же
каждая вещь в мире не есть просто она сама, а заключает в себе все другие вещи и
на самом деле есть все остальное". Сэр Чарльз Блайт (Bliot, 1969), цитируя этот
отрывок, добавляет: "В каждой частице пыли присутствует бесчисленное
множество Будд". Сходный образ древнекитайской традиции можно найти в
буддистской школе хуаянь; это холистический взгляд на Вселенную,
воплощающий одно из наиболее глубоких прозрений, когда-либо достигнутых
человеческим разумом. Императрица By, которая оказалась не в состоянии одолеть
сложности хуаяньской литературы, попросила Фа Цанга, одного из основателей
школы, дать ей практическую и простую демонстрацию космической
взаимозависимости. Фа Цанг сначала подвесил горящий светильник к потолку
комнаты, уставленной зеркалами, чтобы показать отношение Единого к многому.
Затем он поместил в центре комнаты маленький кристалл и, показав, что все
окружающее отражается в нем, проиллюстрировал, как в Предельной Реальности
бесконечно малое содержит бесконечно большое, а бесконечно большое -
бесконечно малое. Проделав все это, Фа Цанг заметил, что, к сожалению, эта
статичная модель неспособна отразить вековечное, многомерное движение во
Вселенной и беспрепятственное взаимное проникновение Времени и Вечности, а
также прошлого, настоящего и будущего (Franck, 1976).
В джайнской традиции холономный подход к миру представлен наиболее
изощренным и проработанным образом. Согласно этой космологии,
феноменальный мир представляет собой сложную систему заблудших частиц
сознания (джив), захваченных материей на различных стадиях космического цикла.
Эта система наделяет сознанием и дживами не только человеческую и животную
формы, но также растения, неорганические объекты и процессы. Монады в
философии Лейбница имеют много характеристик, сходных с дживами (Leibnitz,
1951); все знание о целокупной Вселенной можно вывести из информации,
относящейся к одной-единственной монаде. Интересно, что именно Лейбниц
изобрел математический аппарат, который теперь применяется в голографии.
(Техника голографии. Лазерный луч расщепляется посеребренным
полупрозрачным зеркалом. Одна его часть (рабочий луч), проходящая насквозь,
направляется на фотографируемый объект и, отразившись от него, попадает на
фотографическую пластину. Другая часть (вспомогательный луч) отражается
прямо на пластину. Когда два луча снова соединяются, интерференционная
картина запечатлевается на эмульсионной пленке. Теперь при освещении этой
картины будет воссоздаваться трехмерный образ объекта.) Технику голографии
можно использовать как мощную метафору нового подхода и яркую иллюстрацию
его принципов. Поэтому уместно будет начать с описания ее базовых
технологических аспектов. Голография - это трехмерная, безлинзовая фотография,
способная воспроизводить необычайно реалистичные образы материальных
объектов.
Математические принципы этой революционной техники были разработаны
английским ученым Дэнисом Гэбором в конце 40-х годов; в 1971 году Гэбор
получил за свое открытие Нобелевскую премию. Голограммы и голографию
невозможно понять в терминах геометрической оптики, в которой свет
складывается из дискретных частиц, фотонов. Голографический метод основан на
принципе суперпозиции и на паттернах интерференции, что предполагает волновое
понимание света. Принципы геометрической оптики дают адекватное приближение
для многих оптических инструментов, включая телескоп, микроскоп, фото- и
кинокамеру. Они используют только свет, отраженный от объекта, и его
интенсивность, но не его фазу. Запись интерференции световых паттернов в
механической оптике не обеспечивается. А это как раз и является сущностью
голографии, которая основана на интерференции чистого монохроматического и
когерентного света (свет с одинаковой длиной волны и фазой). В технике
голографии (см. рис.) луч лазерного света расщепляется и взаимодействует с
фотографируемым объектом; возникающая интерференционная картина
фиксируется на фотографической пластине. Последующее освещение этой
пластины лазерным лучом дает возможность воспроизвести трехмерное
изображение исходного объекта.
Голографические изображения обладают многими характеристиками, которые
делают их великолепной моделью психоделических феноменов и других
переживаний в необычных состояниях сознания. Они позволяют демонстрировать
многие формальные свойства видений под действием ЛСД, а также многие важные
аспекты их содержания. Воспроизводимые изображения трехмерны и выглядят
весьма реалистично, что приближает или даже уравнивает их с образами
восприятия повседневного материального мира. В отличие от современной
кинематографии голографические изображения не просто создают видимость
трехмерности. Они показывают подлинные пространственные характеристики,
включая достоверный параллакс. Голографические изображения дают возможность
избирательной фокусировки на различных планах и позволяют воспринимать
внутренние структуры через прозрачные среды. Изменяя фокусировку, можно
выбирать глубину восприятия, размывать или прояснять различные части
визуального поля.
Например, усовершенствованная техника голографии, использующая пленки с
микроскопической зернистостью, позволяет получить голограмму живого листа и,
меняя фокусировку, изучать по ней его клеточную структуру под микроскопом.
Еще одно свойство голографии делает ее особенно пригодной для моделирования
психоделических и мистических явлений - невероятная способность вмещать
информацию; несколько сотен изображений может быть записано на эмульсионной
пленке, где при обычном способе фотографии поместилась бы только одна
картинка. Голография позволяет получить изображения двух людей или целой
группы лиц при помощи последовательных экспозиций. На одной и той же пленке
это можно сделать либо под тем же углом съемки, либо с небольшим смещением
угла при каждой экспозиции. В последнем случае проявление полученной пленки
даст совмещенное изображение пары или группы людей (например всех
сотрудников института или всех членов футбольной команды). Занимая одно и то
же пространство, этот образ будет представлять всех их сразу и никого в
отдельности. Эти настоящие композиционные изображения представляют
отличную модель для некоторых типов трансперсональных переживаний - таких,
как архетипические образы Космического Человека, Женщины, Матери, Отца,
Любовника, Трикстера, Дурака, Мученика, или обобщенные этнические и
профессиональные видения, например, Еврея или Ученого.
Сходный механизм действует, видимо, в некоторых иллюзорных
трансформациях личности или деталей окружения, часто наблюдаемых в ходе
психоделических сеансов. Так, ассистент может видеться в его реальной форме и
одновременно как отец, мать, палач, судья, дьявол, как все мужчины или все
женщины. Помещение может представляться то в своем обычном виде, то как
гарем, замок эпохи Возрождения, средневековая темница, камера смертников или
шалаш на острове в Тихом океане.
Когда голографические изображения снимаются под разным углом, все
индивидуальные изображения могут быть восстановлены последовательно и
отдельно от других с одной и той же эмульсионной поверхности при повторении
исходных условий экспозиции. Это иллюстрирует еще один аспект визионерских
переживаний, а именно то, что бесчисленные образы будут развертываться в
быстрой последовательности из одной и той же области опыта, появляясь и
исчезая, словно по волшебству. Индивидуальные голографические изображения
воспринимаются как реальные, но вместе с тем являются составными частями
гораздо более обширной недифференцированной матрицы световых
интерференционных паттернов, которые их и порождают. Этот факт можно
использовать как изящную модель некоторых других аспектов трансперсонального
опыта. Голографическое изображение можно снять так, что один и тот же образ
будет занимать разные пространства, как при одновременной экспозиции двух
людей или целой группы. В этом случае голограмма дает изображение как бы двух
индивидов или даже группы лиц. И в то же время тому, кто знаком с принципами
голографии, очевидно, что эти изображения можно увидеть как совершенно
недифференцированные поля света, которые благодаря особой интерференционной
картине создают иллюзию отдельных объектов. Относительность раздельности и
единства чрезвычайно значима в мистических и психоделических переживаниях.
Трудно найти более подходящее вспомогательное и обучающее средство для
иллюстрации этих аспектов необычных состояний сознания (иначе непонятных и
парадоксальных), чем голография.
Самые интересные свойства голограмм связаны, вероятно, с возможностями
"запоминания" и воспроизведения информации. Оптическая голограмма имеет
распределенную память, любая ее малая часть, объем которой позволяет вместить
полную дифракционную картину, содержит информацию обо всем образе в целом.
Уменьшение размеров части голограммы, используемой для воспроизведения
образа, будет связано с некоторой потерей разрешающей способности или с
возрастанием информационного шума, но основные характеристики целого
сохранятся.
Голографическая техника позволяет также синтезировать новые образы
несуществующих объектов, комбинируя различные входные изображения. Этот
механизм можно сопоставить с многочисленными комбинациями и
символическими вариациями бессознательного материала, которые наблюдаются в
психоделических сеансах или в сновидениях. В этих вариациях можно увидеть тот
факт, что каждый индивидуальный психологический гештальт - будь то видение,
фантазия, психосоматический симптом или мыслеформа - содержит огромный
объем информации о личности. Так, например, свободные ассоциации и
аналитическая работа по каждой, с виду незначительной, детали переживания
может дать удивительное количество данных об индивиде. Феномен
дистрибутивной памяти несет в себе наибольшую потенциальную значимость для
понимания того факта, что у ЛСД-пациентов в некоторых особых состояниях
сознания появляется доступ к информации практически о любом аспекте
Вселенной. Голографический подход позволяет представить, как информация,
опосредуемая мозгом, становится доступной каждой его клетке, как генетическая
информация о целом организме содержится в каждой отдельной клетке тела.
В тех моделях Вселенной, где главное внимание отведено субстанции и
количеству (как в той, которая создана механистической наукой), часть отличается
от целого очевидным и абсолютным образом. В модели же, которая представляет
Вселенную системой вибраций и опирается на информацию, а не на субстанцию,
данное различие уже не действует.
Эту радикальную перемену, когда акцент смещается с субстанции на
информацию, можно проиллюстрировать на примере человеческого тела. Хотя
каждая соматическая клетка является простейшей частью целого тела, она через
генетический код имеет доступ к любой информации о нем. Вполне допустимо, что
таким же образом вся информация о Вселенной может быть воспроизведена в
любой ее части. Демонстрация того, как элегантно может быть трансцендировано
кажущееся непреодолимым различие между частью и целым является, вероятно,
самым значительным вкладом голографической модели в теорию современных
исследований сознания. Итак, параллели между голографией и психоделическими
переживаниями замечательны, особенно если учесть, что эта технология осваивает
еще начальные этапы; трудно даже предположить, насколько плодотворными
могут оказаться ее достижения в ближайшем будущем. Хотя проблем, связанных с
реализацией трехмерной голографической кинематографии и телевидения пока
еще много, их разрешение безусловно находится в пределах возможностей
современной технологии. Еще одно замечательное применение голографии,
находящееся на начальной ступени, это распознавание букв, символов и паттернов,
возможность трансляции с одного символического языка на другой.
Голограмма - уникальное концептуальное средство, чрезвычайно полезное для
понимания принципа целостности. Она, впрочем, дает только статическую запись
движения сложных электромагнитных полей; этим смазываются некоторые важные
свойства и возможности голографии. В реальности движение световых волн (и
другие вибрационные феномены) присутствует всюду, и, в принципе, оно
сворачивает в себе всю Вселенную пространства и времени. Эти поля подчиняются
законам квантовой механики, подразумевающим неразрывность и нелокальность.
Таким образом, тотальность развертывания и свертывания далеко превосходит то,
что открывает себя научному наблюдению.
Недавние революционные открытия аргентино-итальянского исследователя
Хьюго Зукарелли распространили холографическую модель на мир акустики. С
ранних лет Зукарелли заинтересовался проблемами, связанными со способностью
разных организмов локализовывать звуки при аудио-восприятии. После
тщательного изучения и анализа механизмов, при помощи которых животные
различных видов добиваются точной идентификации источников звука, он пришел
к заключению, что существующие модели не учитывают важные характеристики
человеческого акустического восприятия. Тот факт, что люди могут
локализовывать источник звука, не двигая головой и не меняя положения ушных
раковин, ясно показывает, что механизмом, отвечающим за человеческие
возможности в этой области является вовсе не различие в интенсивности входного
сигнала в правом и левом ухе. Кроме того, даже люди, чей слух поврежден с одной
стороны, могут локализовать источник звука.
Чтобы адекватно объяснить все характеристики пространственного слуха,
приходится постулировать, что человеческое акустическое восприятие использует
голографические принципы. Это означает, что человеческое ухо является не только
приемником, но и передатчиком. Воспроизведя этот механизм при записи звука,
Зукарелли развил технологию холофонического звучания. Холофонические записи
обладают поразительными возможностями воспроизведения акустической
реальности со всеми ее пространственными характеристиками - до такой степени,
что без постоянного визуального контроля практически невозможно отличить
записанное от реальных событий трехмерного мира. Вдобавок, при прослушивании
холофонической записи событий, стимулирующих и другие чувства, может
возникать синестези, т.е. соответствующее восприятие в других сенсорных зонах.
Так, звук щелкающих рядом с головой ножниц вызовет реалистичное
ощущение, что вам стригут волосы, шум электрического фена создаст ощущение
потока горячего воздуха, обдувающего волосы; услышав, как кто-то зажигает
спичку, вы явственно почувствуете запах серы, а шепот женщины вблизи уха
заставит ощущить ее дыхание.
Холофоническое звучание, конечно, обещает глубокие теоретические и
практические приложения во многих областях жизни, от переворота в понимании
физиологии и патологии слуха до удивительных прорывов в области психиатрии,
психологии и психотерапии, в средствах массовой информации,
предпринимательстве, искусстве, религии, философии и многих других областях.
Необычайные эффекты холофонической технологии позволяют в совершенно
новом свете оценить то значение, которое придавалось звуку в различных
традициях духовной философии, в мистических школах. Решающая роль
космического звука ОМ в процессе сотворения Вселенной, обсуждаемая в
древнеиндийских системах мышления; глубинная связь между различными
акустическими вибрациями и индивидуальными чакрами в тантре и кундалини-
йоге; мистические и магические свойства, приписываемые звукам еврейского и
египетского алфавитов; использование звука, как технологии священнодействия в
шаманизме и церемониях целительства у туземцев, как мощного средства для
посредования переживаний других реальностей - вот лишь некоторые примеры
первостепенной роли звука в истории религии. Открытие холофонического
звучания стало, таким образом, важным вкладом в возникающую парадигму,
связывающую современную науку с древней мудростью.
Какими бы захватывающими ни были возможности голографии и холофонии, не
стоит, пожалуй, увлекаться их неразборчивым и слишком буквальным
приложением к исследованиям сознания. В лучшем случае, голограммами и
холофоническими записями можно только копировать важнейшие аспекты
событий в материальном мире, тогда как спектр трансперсональных переживаний
включает многие явления, несомненно порожденные психикой, а не просто
копирующие существующие объекты и события или их производные и
комбинации. Кроме того, переживания в необычных состояниях сознания
обладают определенными характеристиками, которые нельзя в настоящее время
прямо смоделировать в холономной технологии, хотя некоторые из них могут
происходить в форме синестезии, вызванной холофоническим звучанием. Среди
них переживания, связанные с температурными изменениями, физической болью,
тактильными ощущениями, сексуальными чувствами, запахом, вкусом и
различными эмоциональными качествами.
В оптической голографии сами изображения, создающее их световое поле и
пленка, служащая генерирующей матрицей, существуют на одном и том же плане
реальности, их можно одновременно воспринимать и осязать в обычном состоянии
сознания. Точно так же, все элементы холофонической системы доступны нашим
ощущениям и приборам в обыденном сознании. Выдающийся физик-теоретик
Дэвид Бом, работавший раньше вместе с Эйнштейном, автор фундаментальных
текстов по теории относительности и квантовой механике, сформулировал
революционную модель Вселенной, которая распространяет холономные
принципы на те области, которые в настоящее время не являются предметом
прямого наблюдения и научного исследования. Пытаясь разрешить тревожащие
парадоксы современной физики, Бом воскресил теорию скрытых переменных,
которую долгое время считали несостоятельной даже такие известные физики, как
Гейзенберг и Фон Нейман. Получившаяся в результате картина реальности резко
изменила наиболее фундаментальные философские положения западной науки.
Бом описывает природу реальности вообще и сознания в частности как
неразрывное и когерентное целое, вовлеченное в бесконечный процесс изменения -
холодвижение (holomovernent). Мир - это постоянный поток, и стабильные
структуры любого рода - не более чем абстракция; любой доступный описанию
объект, любая сущность или событие считаются производными от неопределимой
и неизвестной всеобщности.
Явления, которые мы воспринимаем непосредственно нашими чувствами и при
помощи научных инструментов - то есть весь мир, изучаемый механистической
наукой - представляют лишь фрагмент реальности, развернутый или эксплицитный
(явный) порядок. Это особая форма, источником и генерирующей матрицей
которой является более фундаментальная всеобщность существования - свернутый
или имплицитный (неявный) порядок, в нем эта форма содержится и из него
возникает. В имплицитном порядке пространство и время уже не являются
доминирующими факторами, детерминирующими отношения зависимости или
независимости различных элементов. Различные аспекты существования значимо
связаны с целым, они выполняют особые функции ради конечной цели, а не
являются независимыми строительными блоками. Образ Вселенной напоминает,
следовательно, живой организм, органы, ткани и клетки которого имеют смысл
только в отношении к целому.
Теория Бома, первоначально задуманная лишь для решения неотложных
проблем современной физики, имеет революционное значение для понимания не
только физической реальности, но и явлений жизни, сознания, функций науки и
познания в целом. По этой теории, жизнь нельзя понимать в терминах
неодушевленной материи или как производную от нее. Фактически между ними
невозможно провести четкую и абсолютную границу. И жизнь и неодушевленная
материя имеют общее основание в холодвижении, которое явлется их Первичным и
универсальным источником. Неодушевленную материю следует рассматривать как
относительно автономную подобщность, в которой жизнь "имплицирована", но
значимо не проявлена. В отличие от идеалистов и материалистов, Бом
предполагает, что материю и сознание нельзя объяснить друг через друга или
свести друг к другу.
И то и другое - абстракции имплицитного порядка, их общего основания, и
представляют поэтому нераздельное единство. Очень похожим образом знание о
реальности вообще и наука в частности - это абстракции одного всеобщего потока.
Они являются не отражениями реальности и не ее непосредственными описаниями,
а интегральной частью холодвижения. У мышления есть два важных аспекта:
функционируя само по себе, оно механично и черпает свою упорядоченность
(обычно непригодную и нерелевантную) из памяти. Оно, однако, может исходить
непосредственно из разумности - свободной, независимой и необусловленной
стихии, рождающейся в холодвижении. Восприятие и знание, включая научные
теории, есть творческая деятельность, сравнимая с художественным процессом, а
не объективное отражение независимо существующей реальности. Истинная
реальность неизмерима, и подлинная интуиция видит в неизмеримости сущность
бытия.
Характерная для механистической науки концептуальная фрагментация мира
порождает серьезную дисгармонию и чревата опасными последствиями. У нее есть
тенденция не только разделять то, что неделимо, но и объединять то, что
несоединимо, создавая тем самым искусственные структуры - национальные,
экономические, политические и религиозные. Заблуждаться относительно того, что
различно, а что нет, значит заблуждаться относительно всего. Неизбежным
результатом является эмоциональный, экономический, политический и
экологический кризис. Бом полагает, что концептуальная фрагментарность
поддерживается самой структурой нашего языка, выделяющей субъект, глагол и
объект. И он предложил основы нового языка под названием "реомод", который не
допускает обсуждения наблюдаемых фактов на языке отдельно существующих
вещей статической по существу природы, а описывает мир в состоянии потока как
динамический процесс.
Согласно Бому, ситуацию в западной науке можно описать на примере
оптических линз. С изобретением линз стало возможным распространить научные
исследования за пределы классического порядка, в область объектов, которые
слишком малы, слишком велики, слишком далеки или движутся слишком быстро,
чтобы их можно было воспринимать невооруженным глазом. Применение линз
повысило осведомленность о различных частях объектов и об их
взаимоотношениях. Этим еще более усилилась тенденция мыслить на языке
анализа и синтеза.
Одним из наиболее важных достоинств голографии является ее способность
помочь непосредственной перцептуальной интуиции относительно неделимой
целостности - которая составляет самую сущность современного мировоззрения,
возникшего в квантовой механике и теории относительности. Современные законы
природы должны опираться прежде всего на эту неделимую целостность, в которой
все включает в себя все остальное, как в случае голограммы, а не анализ отдельных
частей, как в случае применения линз. Д.Бом пошел, вероятно, дальше других
физиков, явно включив сознание в свои теоретические рассуждения. Фритьоф
Капра счел теорию холодвижения Бома (Bohm, 1980) и философию природы Чу
(Chew, 1968) наиболее глубокими и творческими подходами к реальности. Он
указывает на их глубокое сходство и рассматривает возможность того, что в
будущем они сольются во всеобъемлющую теорию физических явлений. Обе видят
Вселенную как динамическую сеть взаимосвязей, обе выделяют роль порядка, обе
задействуют матрицы для представления изменений и трансформаций и обе
используют топологию для описания категорий порядка. Трудно вообразить, каким
образом идеи Бома относительно сознания, мышления и восприятия могли бы
сочетаться с традиционными механистическими подходами к нейропсихологии и
психологии. Однако некоторые недавние революционные достижения в
исследованиях мозга существенно изменили ситуацию. Нейрохирург Карл
Прибрам (Pribram, 1971, 1976, 1977, 1981) развил оригинальную модель мозга,
которая постулирует, что некоторые важные аспекты его функций основаны на
холографических принципах. Хотя модель вселенной Бома и модель мозга, данная
Прибрамом, не были интегрированы во всестороннюю парадигму, вдохновляет то,
что они обе разделяют холографический подход.
Прибрам, завоевавший за несколько десятилетий экспериментальной работы в
нейрохирургии и электрофизиологии репутацию ведущего исследователя мозга,
прослеживает начало своей холографической модели в изысканиях своего учителя
Карла Лешли. В бесчисленных экспериментах на крысах по проблеме локализации
психологических и физиологических функций в различных участках мозга Лешли
открыл, что воспоминания хранятся во всех частях коры, а их интенсивность
зависит от общего числа ее активных клеток. В своей книге "Механизмы мозга и
разум" (Lashley, 1929) Лешли выразил идею, что возбуждение миллионов нейронов
мозга образует стабильные интерференционные паттерны, рассеянные по всей коре
и представляющие базис для всей информации в системах восприятия и памяти.
Прибрам, пытаясь разрешить концептуальные проблемы, возникшие в связи с
экспериментами такого рода, заинтересовался некоторыми удивительными
действиями оптических голограмм. Он понял, что модель, основанная на
голографических принципах, может объяснить многие из кажущихся
таинственными свойств мозга - огромный объем памяти, дистрибутивность памяти,
способность сенсорных систем к воображению, проекцию образов из области
памяти, некоторые важные аспекты ассоциативного воспоминания и т. д.
Работая в этом направлении, Прибрам пришел к заключению, что
холографический процесс может послужить объяснительным средством,
чрезвычайно действенным в нейропсихологии и психологии. В книге "Языки
мозга" (Pribram, 1971) и в серии статей он сформулировал основные принципы
того, что в дальнейшем получило название холографической модели мозга.
Согласно его исследованиям, наиболее важными и многообещающими в этом
смысле являются голограммы, которые выражаются в форме так называемых
преобразований Фурье. По теореме Фурье, любой самый сложный паттерн может
быть разложен в ряд регулярных волн. Применение обратного преобразования
переводит волновой паттерн снова в изображение. Холографическая гипотеза не
противоречит локализации функций в различных системах мозга. Локализация
функций по большей части зависит от связей между мозгом и периферийными
структурами; именно они определяют, что кодируется. Холографическая гипотеза
обращается к проблеме внутренней связности в каждой из систем, а эта связность
определяет, как события становятся кодом. Другой интересный подход к проблеме
локализации основывается на предположении Д. Гэбора о том, что область Фурье
может разбиваться на информационные единицы, называемые логонами, при
помощи операции "окно", которая ограничивает ширину диапазона. "Окно" может
применяться таким образом, что обработка иногда происходит уже в
холографической области, а в других случаях - в пространственно-временной
области. Это позволяет по- новому взглянуть на то, почему функции мозга кажутся
одновременно локализованными и распределенными.
Гипотеза Прибрама представляет мощную альтернативу двум моделям работы
мозга, считавшимся до сих пор единственно возможными: теории поля и теории
характерных соответствий. Обе эти теории изоморфичны - они постулируют, что
форма представления в центральной нервной системе отражает основные
характеристики стимулов. Согласно теории поля, сенсорные стимулы генерируют
поля прямых потоков, которые имеют те же очертания, что и сами стимулы. Теория
характерных соответствий полагает, что отдельная клетка или клеточный ансамбль
откликается лишь на какую-то одну характеристику сенсорных стимулов. В
холографической гипотезе нет линейного соответствия или идентичности между
представлением в мозге и феноменальным переживанием, так же как нет
линейного соответствия между структурой голограммы и изображением,
полученным при правильном проецировании пленки.
Холографическая гипотеза не имеет целью описать всю физиологию мозга или
все проблемы психологии. Однако ясно, что даже без этого она предлагает
невероятные новые возможности для будущих исследований. Убедительные
экспериментальные данные и точное математическое описание получены пока
только для зрительной, слуховой и сомато-сенсорной систем.
Прибраму удалось связать свою топографическую гипотезу с важными
аспектами анатомии и физиологии мозга (Pribram, 1977, 1981). Кроме стандартного
преобразования нейронных импульсов между центральной нервной системой и
периферийными рецепторами (эффекторами), он обратил внимание на медленно-
волновые потенциалы, действующие между синапсами даже в отсутствии нервных
импульсов. Это происходит либо в клетках с густыми разветвлениями дендритов и
короткими аксонами, либо в клетках, где вообще нет аксонов. И если нейронные
импульсы действуют как двоичные "да-нет", то медленные потенциалы
изменяются постепенно, образуя непрерывные волны по связям между нейронами.
Прибрам считает, что эта "параллельная обработка" играет решающую роль в
холографическом функционировании мозга. Взаимодействие двух систем приводит
к волновым явлениям, которые подчинены холографическим принципам.
Медленно-волновые потенциалы очень слабы и чувствительны к различным
влияниям. Это дает интересную основу для рассуждений о взаимодействии между
сознанием и механизмами мозга и для теоретизирования по поводу
психологических эффектов психоактивных препаратов и различных
безлекарственных техник изменения сознания. С этой точки зрения особо
интересна техника холономной интеграции, сочетающая гипервентиляцию, музыку
и направленную работу с телом; она описана в главе седьмой. Подходы, связанные
с низкочастотными волнами - медитация и биологическая обратная связь - также
весьма интересны в этом контексте. Как уже было отмечено, теории Бома и
Прибрама еще далеки от объединения и интеграции в исчерпывающую парадигму.
Даже если такой синтез в будущем произойдет, итоговая концептуальная структура
не сможет дать удовлетворительного объяснения всем явлениям, наблюдаемым в
современных исследованиях сознания. Хотя и Прибрам, и Бом обращаются к
проблемам, связанным с психологией, философией и религией, они черпают свои
научные данные главным образом в области физики и биологии, тогда как многие
психоделические и мистические состояния имеют дело непосредственно с
нематериальными областями реальности.
И все же, нет сомнения, что холономная перспектива позволит сфокусировать
серьезный научный интерес на многих подлинно трансперсональных явлениях, для
которых грубые и неуклюжие механистические парадигмы не могут предложить
ничего, кроме самонадеянного глумления. Новая концепция дает замечательные
возможности тем, кто пытается связать новые данные исследований сознания с
открытиями в других научных дасциплинах, а не игнорирует главное научное
направление вообще, как это делают некоторые решительные приверженцы
"вечной философии".
Я сам предпочитаю выдвигать в области исследований сознания такие модели,
которые описывают прежде всего наблюдения из дисциплин, изучающих
человеческий опыт - то есть психологии, антропологии, парапсихологии,
танатологии, "вечной философии" и других. Эту работу могут вдохновлять
совместимые, хорошо обоснованные достижения других дисциплин.
Поскольку полной интеграции еще нет даже при описании явлений одного
уровня реальности в разных областях физики, бессмысленно ожидать
совершенного концептуального синтеза систем, описывающих разные
иерархические уровни. Однако, вполне возможно, что будут открыты некоторые
универсальные принципы, применимые в различных областях, пусть они и будут
принимать в каждой области различные специфические формы. Описанный
Пригожиным "порядок через флуктуации" (Prigogine, 1980) и теория катастроф
Рене Тома являются важными тому примерами.
Помня об этом, мы можем теперь приступить к обсуждению того, как
соотносятся наблюдения исследователей сознания и холономный подход к
универсуму и к мозгу. Концепция Бома об имплицитном и эксплицитном порядках
и идея о том, что некоторые важные аспекты реальности недоступны опыту и
изучению при обычных обстоятельствах, имеют прямую значимость для
понимания необычных состояний сознания. Индивиды, испытывавшие различные
необычные состояния сознания, и в их числе высокообразованные и искушенные
ученые разных специальностей, часто сообщают, что они входили в скрытые
области реальности, которые кажутся аутеничными, в некотором смысле
имплицитными для повседневной реальности и превышающими ее по порядку. А в
содержание этой "неявной реальности" входят, кроме всего прочего, элементы
коллективного бессознательного, исторических событий, архетипических и
мифологических явлений, динамики прошлых воплощений.
В прошлом многие традиционно мыслящие психиатры и психологи
интерпретировали проявления юнговских архетипов, как плоды воображения
человеческого разума, абстрагированные или сконструированные им из данных
реального сенсорного восприятия других людей, животных, объектов и событий
материального мира. Конфликт между юнговской психологией и главным
направлением механистической науки по поводу архетипов - это современный
возврат к диспутам о платоновских идеях, что велись на протяжении веков между
номиналистами и реалистами. Номиналисты утверждали, что платоновские идеи
суть не что иное как "имена", абстрагированные от явлений материального мира, а
реалисты - что идеи обладают собственным независимым существованием на
другом уровне реальности. В расширенной версии холономной теории архетипы
могут пониматься как феномены sui generis (в своем роде), как космические
принципы, вплетенные в ткань имплицитного порядка.
Тот факт, что некоторые виды архетипических видений могут быть столь
успешно смоделированы голографией, позволяет предположить глубокую связь
между архетипической динамикой и действием холономных принципов. Это
особенно верно для архетипических форм, представляющих обобщения
биологических, психологических и социальных ролей - образов Великих и
Ужасных Матери и Отца, Ребенка, Мученика, Космического Человека, Трикстера,
Тирана, Анимуса, Анимы или Тени. Мир переживаний таких культурно
окрашенных архетипов, как различные конкретные божества и демоны, полубоги,
герои и мифологические темы можно интерпретировать как феномены неявного
порядка, более специфично связанные с некоторыми аспектами порядка явного. В
любом случае архетипические явления следует понимать как упорядочивающие
принципы, стоящие над материальной реальностью и ей предшествующие, а не как
ее производные.
Наиболее просто с холономной теорией связываются те трансперсональные
явления, в которых есть элементы "объективной реальности" - т.е. отождествление
с другими людьми, животными, растениями и неорганической реальностью в
прошлом, настоящем и будущем. Здесь некоторые существенные характеристики
холономного понимания мира - относительность границ, трансценденция
аристотелевской дихотомии между частью и целым, свертка и распределение
информации сразу по всей системе - дают объяснительную модель необычайных
возможностей. Тот факт, что пространство и время свернуты в холографической
области, следует далее сопоставить с наблюдением, что трансперсональные
переживания подобного рода лишены обычных пространственных и временных
ограничений.
В этом контексте представляется, что повседневный опыт материального мира,
полностью согласующийся с ньютоно-картезианской моделью Вселенной,
отражает избирательный и стабильный фокус на явный, развернутый аспект
реальности. И, наоборот, трансцендентальные состояния в высшей степени
недифференцированной, универсальной и всеохватывающей природы можно было
бы интерпретировать как непосредственное переживание неявного порядка, или
холодвижения во всей его всеобщности. Понятие имплицитного порядка должно
быть гораздо шире, чем у Бома - это созидающая матрица всех уровней, описанных
"вечной философией", а не только тех, которые необходимы непосредственно для
описаний явлений физического или биологического уровней.
В других видах трансперсональных переживаний - таких, как сакрализаци
повседневной жизни, проявление архетипа в обыденной реальности, виденье
партнера как проявление Анимуса, Анимы или божества - можно увидеть
переходные формы, сочетающие элементы явного и неявного порядков. Все
приведенные выше примеры имеют общий знаменатель, непременный при данном
образе мышления, а именно: нужно признать, что сознание (хотя бы в принципе,
если не всегда фактически) имеет доступ ко всем формам явного и неявного
порядков.
Холономный подход предлагает потрясающие новые возможности, касающиеся
некоторых экстремальных паранормальных явлений, постоянно освещаемых в
духовной литературе и считающихся абсурдом в механистической науке.
Психокинез, материализация и дематериализация, левитация и другие
сверхнормальные способности (или сиддхи), демонстрирующие власть ума над
материей, вполне заслуживают в этой связи научной переоценки. Если основные
положения холономной теории о явном и неявном порядках отражают реальность с
достаточной степенью точности, то вполне допустимо, что некоторые необычные
состояния сознания могут опосредовать прямое переживание неявного порядка и
даже вмешательство в него. Таким образом, можно видоизменять явления
феноменального мира, влияя на порождающую их матрицу. Такого рода
вмешательство будет совершенно непостижимым для механистической науки,
поскольку оно минует обычную цепь линейной причинности и не связано с
преобразованием энергии в рамках явного порядка, как он нам известен.
Очевидно, мы приближаемся ко времени сдвига главной парадигмы. Сейчас уже
имеется богатая мозаика новых теоретических понятий с некоторыми общими
характеристиками, а также факт радикального отхода от механистических моделей.
Синтез и интеграция замечательных новых достижение науки будет сложной
комплексной задачей, и пока приходится сомневаться, возможно ли все это
вообще. В любом случае, всеобъемлющая парадигма будущего, способная
воспринять и синтезировать все разнообразие данных квантово-релятивистской
физики, теории систем, исследований сознания, нейрофизиологии, а также древней
и восточной духовной философии, шаманизма, первобытных ритуалов и
целительской практики, должна включать взаимодополняющие дихотомии на трех
различных уровнях: космоса, индивида и человеческого мозга.
Вселенная тогда предстала бы как в своем феноменальном, эксплицитном или
развернутом аспекте, так и в трансцендентальном, имплицитном или свернутом
аспекте. Соответствующей дополнительностью на уровне человека будет образ
ньютоно-картезианской биологической машины и неограниченного поля сознания.
Такая же дихотомия будет отражена в двойственном аспекте человеческого мозга,
сочетающем цифровое, компьютероподобное функционирование и параллельную
обработку, управляемую холономными принципами. Хотя в настоящее время
невозможно скрепить эти представления и создать внутренне состоятельную
модель, даже в своих предварительных формах холономный подход дает
небывалые возможности в противоречивом поле современных исследований
сознания.
2
Многомерность психики: картография внутреннего
пространства
Одним из важнейших вкладов науки о сознании в складывающееся ныне
научное мировоззрение стало совершенно новое представление о психике. Ее
традиционная психиатрическая и психоаналитическая модель строго
персоналистична и биографична, а современные исследования сознания открывают
в ней новые уровни, сферы и измерения, показывают, что человеческая психика по
своему существу соразмерна всей Вселенной и всему существующему. Подробное
описание этой новой модели, не вмещающееся в рамки настоящей книги, можно
найти в отдельной работе (Grof, 1975). Здесь я лишь кратко коснусь ее главных
черт, особо подчеркивая их взаимосвязь с возникающей в науке парадигмой.
В сфере сознания нет четких пределов и разграничений, тем не менее полезно
выделить четыре отдельных уровня или четыре области психики и
соответствующего им опыта: 1) сенсорный барьер; 2) индивидуальное
бессознательное; 3) уровень рождения и смерти и 4) трансперсональная область.
Большинству людей вполне доступны переживания на всех четырех уровнях.
Переживания эти можно наблюдать во время сеансов с психоделическими препа-
ратами или в современных подходах экспериментальной психотерапии, где
используется дыхание, музыка, танцы или работа с телом. Лабораторные методы
изменения сознания - например, биологическая обратная связь, лишение сна,
сенсорная изоляция или сенсорная перегрузка - и разнообразные кинестетические
устройства тоже могут вызывать многие из этих явлений. Именно их переживанию
способствуют самые разнообразные религиозные обряды древности, восточные
духовные практики. Много случаев такого рода можно наблюдать во время
спонтанных эпизодов неординарных состояний сознания. Весь спектр опыта,
относящегося к этим четырем сферам, уже описан историками и антропологами по
шаманским процедурам, первобытным ритуалам перехода-инициации и
церемониям целительства, мистериям смерти-возрождения, трансовым танцам в
экстатических религиях.
Сенсорный барьер и индивидуальное бессознательное
Всякая техника, дающая возможность эмпирически, т.е. опытным путем войти в
сферу бессознательного, будет сначала активировать органы чувств. Поэтому для
многих людей, использующих такие экспериментальные методы, глубокое
самоисследование начинается с переживания самых разнообразных ощущений По
природе эти переживания более или менее отвлеченны и лишены какого-либо
персонального символического смысла; они могут быть приятными с эстетической
точки зрения, но не ведут к более полному самоосознанию.
Изменения такого рода могут происходить в любой сенсорной зоне, хотя
наиболее часты явления, относящиеся к зрительной области. Поле зрения за
закрытыми веками оживает и делается красочным, человек может наблюдать
разнообразные геометрические и архитектурные формы - быстро меняющиеся
узоры калейдоскопа, конфигурации, подобные мандале, арабески, шпили готичес-
ких соборов, купола мусульманских мечетей и сложные узоры, напоминающие
прелестные средневековые миниатюры или восточные ковры. Видения такого рода
могут возникать при глубоком самоисследовании в любой его форме, но особенно
драматичны они после приема психоделических препаратов. Изменения в слуховой
зоне могут проявляться как звон в ушах, пение сверчка, жужжание, колокольный
звон или звуки высокой частоты. Это может сопровождаться необычными
осязательными ощущениями в разных частях тела. На этой стадии иногда
появляются запахи и вкусовые ощущения, но намного реже.
Сенсорные переживания такого рода не имеют большого значения для
самоисследования и самосознания. Именно они и представляют, надо полагать, тот
барьер, который необходимо преодолеть, прежде чем начнется путешествие в
бессознательную сферу психики. Некоторые аспекты такого чувственного опыта
можно объяснить, исходя из определенных анатомических и физиологических
характеристик органов чувств. Например, геометрические видения отражают
скорее всего внутреннее строение глазной сетчатки и других частей зрительной
системы.
Следующая сфера переживаний, доступ к которой легок, - область
индивидуального бессознательного. Хотя относящиеся к этой категории явления
достаточно интересны с теоретической и практической точек зрения, нет
необходимости тратить много времени на их описание, так как почти все
традиционные психотерапевтические подходы останавливаются как раз на этом
уровне психики.

Рисунки чешского художника после первых экспериментов с ЛСД, которые проводил в Праге
доктор Я. Рубичек. Представлены яркие неспецифичные искажения телесного образа.
Обширная, хотя и весьма противоречивая литература посвящена нюансам
психодинамики в биографической области Опыт, относящийся к этой категории,
связан с несущими сильную эмоциональную нагрузку событиями и
обстоятельствами жизни человека с момента рождения до настоящего времени. На
этом уровне самоисследования все что угодно из жизни экспериментатора -
какой-то неразрешенный конфликт, какое-то вытесненное из памяти и не
интегрированное в ней травмирующее переживание или некий незавершенный
психологический гештальт - может всплыть из бессознательного и стать
содержанием текущего опыта.
Чтобы это произошло, требуется выполнение одного только условия: достаточно
высокой эмоциональной значимости переживания. Именно в этом кроется
огромное преимущество эмпирической психотерапии по сравнению с
преимущественно вербальными подходами.

Рисунки чешского художника после первых экспериментов с ЛСД, которые проводил в
Праге доктор Я. Рубичек.
Технические приемы, которые непосредственно активизируют бессознательное,
выборочно усиливают наиболее релевантный эмоциональный материал и
облегчают его выход на уровень сознания. Таким образом, они как бы создают
некий внутренний радар, который сканирует систему и ищет содержимое с
наиболее сильным эмоциональным зарядом. Это не только избавляет терапевта от
необходимости отделять нужное от ненужного, но и предохраняет его от принятия
тех решений, которые неизбежно будут нести на себе отпечаток его собственной
концептуальной схемы и многих других факторов1.
Вообще говоря, биографический материал, всплывающий в ходе работы с
переживаниями, согласуется с теорией Фрейда или с одной из производных от нее
теорий. Есть, впрочем, несколько серьезных различий. При глубокой эмпирической
психотерапии биографический материал не вспоминается и не реконструируется -
его можно реально пережить заново. Речь идет не только об эмоциональных
переживаниях, но и о телесных ощущениях, об изобразительных элементах
материала, а также о данных других органов чувств. Обычно это сопровождается
полной возрастной регрессией до тех времен, когда произошло событие.
Другим важным отличием является то, что релевантные воспоминания и другие
элементы биографии проявляются не по отдельности, а образуют динамические
сочетания (констеляции), для которых я нашел термин <системы
конденсированного опыта>, сокращенно СКО. СКО - это динамическое
сочетание воспоминаний (с сопутствующими им фантазиями) из различных
периодов жизни человека, объединенных сильным эмоциональным зарядом одного
и того же качества, интенсивных телесных ощущений одного и того же типа или
же каких-то других общих для этих воспоминаний важных элементов. Сначала я
осознал СКО как принципы, управляющие динамикой индивидуального
бессознательного, и повял, что знание о них составляет суть понимания
внутренних процессов на этом уровне. Однако позже стало ясно, что. системы
конденсированного опыта представляют общий принцип, действующий на всех
уровнях психики, а не ограничивающийся только биографической сферой.
Биографические СКО связаны чаще всего с конкретными аспектами процесса
рождения. Перинатальные же мотивы и их элементы относятся к эмпирическому
материалу трансперсональной сферы. Нередко динамическая констеляция
содержит материал нескольких биографических периодов, биологического
рождения и определенных областей трансперсональной сферы - например,
воспоминания о прошлых воплощениях, отождествление с животными,
мифологические события. Здесь эмпирическое сходство этих тем с различных
уровней психики намного важнее конвенциональных критериев ньютоно-
картезианского мировоззрения, которые утверждают, например, что годы и
столетия отделяют одно событие от другого, что обыкновенно опыт человека
несопоставимо отличается от опыта животного, что элементы <объективной реаль-
ности> сочетаются с архетипическими и мифологическими.
В традиционной психологии, психиатрии и психотерапии внимание
фокусируется исключительно на психологических травмах. Считается, что
телесные травмы не оказывают непосредственного влияния на психологическое
развитие человека и непричастны к развитию психопатологии. Это резко
противоречит данным, полученным при глубокой эмпирической проработке, когда
воспоминания о телесных травмах обретают первостепенное значение. В сеансах с
психоделиками и в других мощных эмпирических подходах более чем обычны
повторные переживания опасной для жизни болезни, травмы, операции или
происшествия с утопанием, и они явно весомее, чем обычные психотравмы.
Остаточные эмоции и телесные ощущения, возникшие при угрозе жизни или
целостности организма, играют, по-видимому, значительную роль в развитии
самых разных форм психопатологии - чего по-прежнему не признает
академическая наука.
Так, если ребенок перенес тяжелую, опасную для жизни болезнь (например,
дифтерит) и чуть не задохнулся, опыт смертельной угрозы и предельный телесный
дискомфорт не будет считаться самой серьезной травмой. Представитель
традиционной психологии сосредоточится на том, что ребенок, разлученный с
матерью во время госпитализации, пережил эмоциональную депривацию. Эм-
пирические же исследования совершенно ясно показывают, что травма,
сопряженная с опасностью для жизни, оставляет неизгладимый отпечаток и в
большой степени влияет на развитие эмоциональных и психосоматических
расстройств -депрессии, тревожности и фобий, садомазохистских склонностей,
сексуальных нарушений, мигрени или астмы.
Переживания серьезной телесной травмы представляют естественный переход
от биографического уровня к следующей сфере, стержнем которой является
двойной феномен рождения и смерти. Этот опыт включает события жизни
человека и поэтому биографичен по природе. И все же тот факт, что эти события
привели человека на грань смерти и были сопряжены с чрезвычайно тяжелым
состоянием и болью, объединяет их с родовой травмой. По понятным причинам,
воспоминания о болезнях и травмах, сопряженных с затруднением дыхания - о
пневмонии, дифтерите, коклюше или утопании, - имеют особое значение.

Столкновение с рождением и смертью: динамика перинатальных
матриц
По мере углубления эмпирического самоисследования элемент эмоциональной и
физической боли может достичь такой необыкновенной интенсивности, что это
будет восприниматься как умирание. Боль может стать нестерпимой, и
исследователь будет ощущать себя так, словно границы индивидуального
страдания превзойдены и он переживает боль целой группы, всего человечества
или даже всего живого. Для такого опыта типично отождествление с ранеными и
умирающими солдатами, заключенными концентрационного лагеря или
пленниками темницы, с гонимыми евреями или первыми христианами, с матерью и
ребенком во время родов, с животным, которого настиг хищник. Переживания
этого уровня обычно сопровождаются яркими физиологическими проявлениями,
такими как удушье различной степени, учащенный пульс и сердцебиение, тошнота
и рвота, изменение цвета кожи и температуры тела, спонтанные кожные
высыпания или появление синяков, подергивания, дрожь, судороги .и другие
поразительные двигательные феномены.
Если на биографическом уровне с опасными для жизни ситуациями предстоит
во время самоисследования встретиться только тем, кто в действительности
пережил схватку со смертью, то на этом уровне бессознательного вопрос смерти
универсален и всецело правит ходом переживания. Повторное переживание
полученных травм, увечий или перенесенных операций будет скорее всего
усиливаться и превращаться в опыт умирания, описанный выше.
Эмпирическое столкновение со смертью при такой глубине самоисследования
будет во многих случаях органично переплетаться с разнообразными явлениями,
связанными с процессом рождения. Те, кому доводится это пережить, не просто
ощущают борьбу за рождение или разрешение от бремени, - многие сопутствую-
щие физиологические изменения, происходящие в этот момент несут в себе знаки
типичных событий при родах. Исследователи часто ощущают себя утробным
плодом и способны переживать различные аспекты биологического рождения с
очень специфическими и достоверными подробностями. Стихия смерти может
быть представлена одновременной или чередующейся идентификацией со
старыми, больными или умирающими людьми. Хотя полный спектр переживаний,
происходящих на этом уровне, нельзя сводить к повторному проживанию
биологического рождения, родовая травма составляет, видимо, самую суть
процесса. Именно поэтому я называю эту сферу бессознательного перинатальной2.
Связь биологического рождения с вышеописанным опытом умирания и нового
рождения достаточно глубока и специфична. Это дает возможность использовать
стадии биологических родов в построении концептуальной модели, которая
помогает понять динамику бессознательного на перинатальном уровне. В опыте
смерти-возрождения узнаются типичные темы: их основные характеристики можно
логически вывести из определенных анатомических, физиологических и
биохимических аспектов соответствующих стадий родов, с которыми они
ассоциируются.

Опыт глубокого экзистенциального отчаяния на психоделическом сеансе с преобладанием БПМ-II.
Рисунок изображает человеческую жизнь как <дорогу из ниоткуда в никуда под дождем>.
Как будет показано ниже, суждения на основе модели родов обеспечивают
уникальный способ по-новому проникнуть в динамическую архитектуру различ-
ных форм психопатологии и предлагают революционные терапевтические
возможности.
Несмотря на тесную связь с рождением, перинатальный процесс выходит за
рамки биологии и несет в себе важные философские и духовные измерения.
Поэтому его нельзя интерпретировать в конкретизированной и упрощенной форме.
Для человека, целиком погруженного в динамику этого уровня бессознательного (в
качестве участника эксперимента или исследователя) рождение может выступать
как всеобъясняющий принцип. Но, на мой взгляд, процесс рождения представляет
собой очень удобную модель, применение которой ограничено явлениями особого
уровня бессознательного. Если же процесс самоисследования переходит в области
трансперсонального, от модели нужно отказываться и заменять ее другим
подходом.
Некоторые характеристики процесса смерти-возрождения ясно показывают, что
перинатальный опыт не сводится к биологическому рождению. В эмпирических
событиях перинатальной природы отчетливо проступают эмоциональные и
психосоматические аспекты. Они же, кстати, вызывают и личностную
трансформацию. Глубинное столкновение в собственном опыте с рождением и
смертью как правило сопровождается экзистенциальным кризисом невероятного
размаха, во время которого человек самым серьезным образом задумывается о
смысле существования, о своих фундаментальных ценностях и жизненных
стратегиях. Этот кризис может разрешиться только через подключение к глубоким,
подлинно духовным измерениям психики и стихии коллективного
бессознательного.
Происходящая в результате трансформация личности сравнима, судя по
описаниям, с изменениями, происходившими в древних храмовых таинствах, в
ритуалах посвящения или первобытных ритуалах перехода. Перинатальный
уровень бессознательного представляет поэтому важное пересечение
индивидуального бессознательного с коллективным, традиционной психологии с
мистицизмом или с трансперсональной психологией.
Переживания смерти и нового рождения, отражающие перинатальный уровень
бессознательного, весьма разнообразны и сложны. Проявляется такой опыт в
четырех типичных паттернах или констеляциях переживаний, которые глубоко
соответствуют четырем клиническим стадиям биологического рождения. Для
теории и практики глубинной эмпирической работы оказалось весьма полезным
постулировать существование гипотетических динамических матриц,
управляющих процессами, относящимися к перинатальному уровню
бессознательного, и назвать их базовыми перинатальными матрицами (БПМ).
Помимо того, что эти матрицы несут свое собственное эмоциональное и
психосоматическое содержание, они действуют еще и как принципы организации
материала на других уровнях бессознательного. Элементы важных СКО
биографического уровня, включающих физическое насилие и жестокое обращение,
угрозы, разлуки, боль или удушье, тесно связаны со специфическими аспектами
БПМ. Перинатальное развертывание часто ассоциируется и с разнообразными
трансперсональными элементами - такими, как архетипические видения Великой
Матери или Ужасной Богини-матери, Ада, Чистилища, Рая или Царства Небесного,
мифологических и исторических сцен, идентификация с животными и опыт
прошлых воплощений. Как и в различных слоях СКО, связующее звено здесь -
одинаковое качество эмоций, телесных ощущений и схожие обстоятельства.
Перинатальные матрицы также имеют особое отношение к различным аспектам
активности во фрейдовских эрогенных зонах - оральной, анальной, уретральной и
фаллической. Ниже следует краткий обзор биологической основы отдельных БМП:
их эмпирические характеристики, их функции в качестве принципов организации
других видов опыта и их связи с эрогенными зонами. Сводка информации
представлена в таблице.
Значение перинатального уровня бессознательного для нового понимания
психопатологии и специфических связей между индивидуальными БПМ и
различными эмоциональными расстройствами обсуждается в следующей главе.
Первая перинатальная матрица (БПМ-I)
Биологическая основа этой матрицы - опыт исходного симбиотического
единства плода с материнским организмом во время внутриматочного
существования. В периоды безмятежной жизни в матке условия для ребенка почти
идеальны, однако некоторые физические, химические, биологические и
психологические факторы способны серьезно их осложнить. При этом на поздних
стадиях беременности ситуация скорее всего будет менее благоприятной - из-за
крупных размеров ребенка, усиления механического сдавливания или
функциональной недостаточности плаценты.
Приятные и неприятные воспоминания о пребывании внутри матки могут
проявляться в конкретной биологической форме. К тому же, по логике глубинного
опыта люди, настроенные на первую матрицу, способны переживать в полном
объеме все связанные с нею видения и чувства. Безмятежное внутриматочное
состояние может сопровождаться другими переживаниями, для которых тоже
свойственно отсутствие границ и препятствий - например, океаническое
сознание, водные формы жизни (кит, рыба медуза, анемон или водоросли) или
пребывание в межзвездном пространстве. Картины природы в ее лучших
проявлениях (Мать-природа), прекрасные, мирные и изобильные, также
характерным и вполне логичным образом сопутствуют блаженному состоянию
ребенка в утробе. Из архетипических образов коллективного бессознательного,
которые доступны в этом состоянии, нужно выделить видения Царства Небесного
или Рая в представлении различных мировых культур. Опыт первой матрицы
включает также элементы космического единства или мистического союза.
Нарушения внутриматочной жизни ассоциируются с образами и
переживаниями подводных опасностей, загрязненных потоков, зараженной или
враждебной природной среды, подстерегающих демонов. На смену мистическому
растворению границ приходит их психотическое искажение с параноидальными
оттенками.
Позитивные аспекты БПМ-1 тесно связаны с воспоминаниями о
симбиотическом единстве на груди у матери, с позитивными СКО и с
восстановлением в памяти ситуаций, связанных со спокойствием духа,
удовлетворенностью, раскрепощенностью, прекрасными пейзажами. Имеются
схожие выборочные связи с разными формами позитивного трансперсонального
опыта. И, наоборот, негативные аспекты БПМ-1 обычно ассоциируются с
определенными негативными СКО и соответствующими негативными транспер-
сональными элементами.
Что касается фрейдовских эрогенных зон, позитивные аспекты БПМ-I
совпадают с таким биологическим и психологическим состоянием, когда в этих
областях нет напряжений и все частные влечения удовлетворены. Негативные
аспекты БПМ-I имеют, по-видимому, специфическую связь с тошнотой и
дисфункцией кишечника, сопровождающейся поносом.
Вторая перинатальная матрица (БПМ-II)
Этот эмпирический паттерн относится к самому началу биологического
рождения, к его первой клинической стадии. Здесь исходное равновесие
внутриматочного существования нарушается вначале тревожными химическими
сигналами, а затем мышечными сокращениями. При полном развертывании этой
стадии плод периодически сжимается маточными спазмами, шейка матки закрыта
и выхода еще нет.
Как и в предыдущей матрице, эту биологическую ситуацию можно пережить
снова вполне конкретным и реалистичным образом. Символическим спутником
начала родов служит переживание космической поглощенности. Оно состоит в
непреодолимых ощущениях возрастающей тревоги и в осознании надвигающейся
смертельной опасности. Источник опасности ясно определить невозможно, и
индивид склонен интерпретировать окружающий мир в свете параноидальных
представлений. Очень характерны для этой стадии переживания трехмерной
спирали, воронки или водоворота, неумолимо затягивающих в центр.
Эквивалентом такого сокрушительного вихря является опыт, в котором человек
чувствует, как его пожирает страшное чудовище -- например, гигантский дракон,
левиафан, питон, крокодил или кит. Также часты переживания, связанные с
нападением ужасного спрута или тарантула. В менее драматичном варианте то же
испытание проявляется как спуск в опасное подземелье, систему гротов или
таинственный лабиринт. По-видимому, в мифологии этому соответствует начало
путешествия героя; родственные религиозные темы - падение ангелов и изгнание
из рая.

Рисунок, представляющий видение на психоделическом сеансе, где преобладала начальная фаза
БПМ-II. Первые маточные сокращения испытывались как нападение чудовищного спрута.
Некоторые из этих образов покажутся странными для аналитического ума, и все
же в них обнаруживается логика глубинных переживаний. Так, водоворот
символизирует серьезную опасность для организма, свободно плывущего в водной
среде, и заставляет его беспорядочно двигаться. Сцена пожирания схожим образом
превращает свободу в опасное для жизни стеснение, которое можно сравнить с
протискиванием плода через тазовую полость. Спрут захватывает, сковывает и
угрожает организмам, свободно плавающим в океане, а паук заманивает, хватает и
уничтожает насекомых, прежде свободно порхавших в неограниченном воздушном
пространстве.
Символическим выражением проявившейся полностью первой клинической
стадии родов становится опыт отсутствия выхода или ада. Он включает чувство
увязания или пойманности в кошмарном клаустрофобическом мире и переживание
необычайных душевных и телесных мучений. Ситуация как правило представля-
ется невыносимой, бесконечной и безнадежной. Человек теряет ощущение
линейного времени и не видит ни конца этой пытки, ни какого-либо способа
избежать ее. Следствием этого может стать эмпирическая идентификация с
заключенными в темнице или концентрационном лагере, с обитателями
сумасшедшего дома, с грешниками в аду или с архетипическими фигурами,
символизирующими вечное проклятье, такими как Вечный Жид Агасфер, Летучий
Голландец, Сизиф, Тантал или Прометей.
Находясь под влиянием этой матрицы, индивид избирательно слеп ко всему
положительному в мире, в своем существовании. Среди стандартных компонентов
этой матрицы - мучительные ощущения метафизического одиночества,
беспомощность, безнадежность, неполноценность, экзистенциальное отчаяние и
вина.
Что касается организационной функции, БМП-II притягивает СКО с
воспоминаниями о ситуациях, в которых пассивная и беспомощная личность
попадает во власть могучей разрушительной силы и становится ее жертвой без
шансов на спасение. Здесь также наблюдается близость к трансперсональным
мотивам аналогичного свойства.
В отношении фрейдовских эрогенных зон эта матрица связана, видимо, с
состояниями неприятного напряжения и боли. На оральном уровне это голод,
жажда, тошнота и болезненные раздражения рта; на анальном уровне - боль в
прямой кишке и задержка кала; на уретральном уровне - боль в мочевом пузыре и
задержка мочи. Соответствующими ощущениями генитального уровня будут сек-
суальная фрустрация и чрезмерное напряжение, спазмы матки и влагалища, боль в
яичниках и болезненные сокращения, которые сопровождают у женщин первую
клиническую стадию родов.
Третья перинатальная матрица (БПМ-III)
Многие важные аспекты этой сложной матрицы переживаний можно понять по
ее отношению ко второй клинической стадии биологических родов. На этой стадии
сокращения матки продолжаются, но в отличие от предыдущей стадии, шейка
матки теперь раскрыта, и это позволяет плоду постепенно продвигаться по родо-
вому каналу. Под этим кроется отчаянная борьба за выживание, сильнейшее
механическое сдавливание, часто высокая степень гипоксии и удушье. На конечной
стадии родов плод может испытывать непосредственный контакт с такими
биологическими материалами, как кровь, слизь, околоплодная жидкость, моча и
даже кал.
На эмпирическом плане эта схема несколько усложняется и разветвляется.
Помимо истинных, реальных ощущений разных аспектов борьбы в родовом канале
в нее включается большой набор явлений, следующих типичной тематической
последовательности. Самыми важными из них будут элементы титанической
битвы, садомазохистские переживания, сильное сексуальное возбуждение
демонические эпизоды, скатологическая вовлеченность и столкновение с огнем.
Все это происходит в контексте неуклонной борьбы смерти-возрождения.
Титанический аспект совершенно понятен, если учесть задействованные на этой
стадии рождения чудовищные силы. Нежная головка ребенка втискивается в узкую
тазовую полость маточными сокращениями, сила давления которых колеблется от
50 до 100 фунтов. Встречаясь с этим аспектом БПМ-III, человек испытывает
могучие потоки энергии, усиливающиеся до взрывоподобного извержения.
Характерные здесь символические мотивы - неистовые силы природы (вулканы,
электромагнитные бури, землетрясения, волны прилива или ураганы), яростные
сцены войн и революций, технологические объекты высокой мощности
(термоядерные реакторы, атомные бомбы и ракеты). В более мягкой форме этот
эмпирический паттерн включает опасные приключения - охоту, схватки с дикими
животными, увлекательные исследования, освоение новых земель.
Соответствующие архетипические темы - картины Страшного суда,
необыкновенные подвиги великих героев, мифологические битвы космического
размаха с участием демонов и ангелов или богов и титанов.
Садомазохистские аспекты этой матрицы отражают смесь агрессии, которой
плод подвержен со стороны женской репродуктивной системы, и его яростной
биологической реакции на удушье, боль и тревогу. Частыми темами здесь являются
кровавые жертвоприношения, самопожертвование, пытки, казни, убийства,
садомазохизм и изнасилования.
Логика переживаний сексуальной составляющей процесса смерти-возрождения
не так очевидна. Пояснить ее можно на примере широко известных данных о том,
что удушье и нечеловеческие страдания вообще вызывают странную форму
сильного сексуального возбуждения. Эротические мотивы на этом уровне харак-
теризуются захватывающей интенсивностью полового влечения, механического и
неизбирательного по своему качеству, порнографическому и девиантному по
природе. В относящихся к этой категории переживаниях секс сочетается со
смертью, опасностью, биологическим материалом, агрессией, побуждениями к
самоуничтожению, физической болью и духовным началом (в приближении к
БПМ-IV).
Тот факт, что на перинатальном уровне сексуальное возбуждение происходит в
контексте смертельной угрозы, страха, агрессии и биологического материала,
становится ключом к пониманию сексуальных отклонений и других форм
сексопатологии. Эту взаимосвязь мы будем подробно обсуждать позже.
Элементы демонизма на этой стадии процесса смерти-возрождения
представляют, пожалуй, особую трудность и для терапевтов, и для пациентов.
Жуткие свойства такого материала могут вызвать полное нежелание иметь с ним
дело. Наиболее обычна здесь тематика Шабаша ведьм (Вальпургиевой ночи),
сатанинских оргий или ритуалов Черной мессы и искушения. Общим в опыте
рождения на этой стадии и в ведьминском шабаше или Черной мессе является
причудливое сочетание переживаний смерти, извращенной сексуальности, страха,
агрессии, скатологии и искаженного духовного порыва.
Скатологическая сторона процесса смерти-возрождения имеет своей
естественной биологической основой тот факт, что на последних стадиях родов
ребенок может войти в тесный контакт с фекалиями и другими биологическими
продуктами. Такие переживания обычно превосходят все то, что действительно мог
испытывать новорожденный. Это ощущения барахтающегося в экскрементах,
ползающего в отбросах или выгребных ямах, поедающего фекалии, пьющего кровь
и мочу или же отвратительные картины разложения.

Знаменитая гравюра на дереве Гюстава Доре под названием <Танец на Шабаше>. Изображен
дьявол, возглавляющий бешеную экстатическую пляску - занятие, характерное для ведьмовских
шабашей.
Элемент огня проявляется либо в своей обычной форме - как идентификация с
жертвой, отданной на заклание, -либо в архетипической форме очищающего огня
(пирокатарсис), который разрушает все гнилое и отвратительное в человеке, готовя
его к духовному возрождению. Этот элемент символизма рождения наиболее
труден для понимания. Соответствующим ему биологическим компонентом может
быть, наверное, кульминационная сверхстимуляция новорожденного
беспорядочной <пальбой> периферических нейронов. Интересно, что аналогичный
опыт выпадает на долю роженицы, у которой на этой стадии часто возникает
ощущение, что ее влагалище охвачено огнем. Также следует отметить, что в
процессе горения твердые вещества превращаются в энергию; переживанием огня
сопровождается смерть Эго, после чего личность в философском плане
отождествляет себя уже не с твердой материей, а с энергетическими паттернами.

Старая немецкая гравюра на дереве, изображающая Шабаш ведьм на горе Блоксберг. Это одно из
самых знаменитых в Европе мест проведения шабашей, на Блоксберге разыгрываются события
Вальпургиевой ночи в <Фаусте> Гете. На картине показана пресловутая сцена ритуального
целования Мастера Леонарда в задний проход, а также начало оргий.
Религиозный и мифологический символизм этой матрицы особенно тяготеет к
тем системам, где прославляется жертвование и жертвенность. Часты сцены
ритуалов жертвоприношения в доколумбовой Америке, видение распятия и
отождествление себя с Христом, поклонение ужасным богиням Кали, Коатликуэ
или Рангде. Уже упоминались в этом отношении сцены поклонения сатане и
образы Вальпургиевой ночи. Другая группа образов связана с религиозными
обрядами и церемониями, в которых секс сочетается с исступленным ритмическим
танцем - например, фаллические культы, ритуалы, посвященные богине
плодородия, или разнообразные ритуальные церемонии первобытных племен.
Классическим символом перехода от БПМ-III к БПМ-IV является легендарная
птица Феникс, прежнее тело которой сгорает в огне, а новое восстает из пепла и
взмывает к солнцу.

Два рисунка швейцарского художника Хансруди Гигера с богохульственными искажениями
религиозных тем, характерных для БПМ-III. Рисунок (а) сочетает элементы агрессии, распятия и
смерти с демонической атмосферой. На рисунке (б) к эти темам добавлен сексуальный мотив и
обвивающие петли, напоминающие удава, что еще сильнее подчеркивает перинатальный источник
этих образов. (Из <Некрономикона>).

Опыт идентификации с легендарной птицей Феникс на переходе от БПМ-III к БПМ-IV, происхо-
дившим во время ЛСД-сеанса с высокой дозой. феникс - очень удачный символ смерти-возрожде-
ния, так как он подразумевает смерть в огне, рождение нового и движение к источнику света.
Ряд важных характеристик, присущих этому паттерну переживаний, отличают
его от уже описанных паттернов состояния безвыходности. Здесь ситуация уже не
кажется безнадежной, и сам переживающий не беспомощен. Он принимает
активное участие в происходящем и чувствует, что страдание имеет определенную
направленность и цель. В религиозном смысле ситуация будет больше напоминать
чистилище, чем ад. К тому же роль индивида здесь не сводится исключительно к
страданиям беспомощной жертвы. Он - активный наблюдатель и способен
одновременно отождествлять себя с той и с другой стороной до такой степени, что
иногда трудно бывает понять, агрессор он или жертва. В то время как безвыходная
ситуация предполагает только страдания, опыт борьбы смерти-возрождения
представляет собой границу между агонией и экстазом, иногда слияние того и
другого. Вероятно, можно определить этот тип переживаний как <вулканический
экстаз>, по контрасту с <океаническим экстазом> космического единства.
Особые характеристики опыта связывают БПМ-Ш с СКО, сформировавшимся
из воспоминаний о ярких чувственных и сексуальных переживаниях, о битвах и
победах, об увлекательных, но рискованных приключениях, об изнасиловании и
сексуальных оргиях или о случаях контакта с биологическими продуктами. Те же
соотношения существуют и для трансперсонального опыта такого рода.
Что касается фрейдовских эрогенных зон, эта матрица связана с теми
физиологическими механизмами, которые приносят внезапное облегчение и
релаксацию после длительного напряжения. На оральном уровне это жевание и
глотание пищи (или, наоборот, рвота); на анальном и уретральном уровне это
дефекация и мочеиспускание; на генитальном уровне - восхождение к
сексуальному оргазму и ощущения роженицы на второй стадии родов.
Четвертая перинатальная матрица (БПМ-IV)
Эта перинатальная матрица по смыслу связана с третьей клинической стадией
родов, с непосредственным появлением на свет. В этой последней стадии
мучительный процесс борьбы за рождение подходит к концу, продвижение по
родовому каналу достигает кульминации, и за пиком боли, напряжения и
сексуального возбуждения следует внезапное облегчение и релаксация. Ребенок
родился и после долгого периода темноты впервые сталкивается с ярким светом
дня (или операционной). После отсечения пуповины прекращается телесная связь с
матерью, и ребенок вступает в новое существование как анатомически
независимый индивид.
Как и в других матрицах, некоторые относящиеся к этой стадии переживания
представляют точную имитацию реальных биологических событий, произошедших
при рождении, а кроме того, - специальных акушерских приемов. По понятным
причинам этот аспект БПМ-IV намного богаче, чем конкретные элементы, испы-
танные в контексте других матриц. Кроме того, специфические детали
высвобождающегося материала бессознательного легко поддаются верификации.
Речь идет о подробностях механизма рождения, об использовавшейся анестезии, о
способе ручного и инструментального родовспоможения и о деталях
послеродового опыта и ухода за новорожденным.
Символическим выражением последней стадии родов является опыт смерти-
возрождения, в нем представлено окончание и разрешение борьбы смерти-
возрождения.

Последовательность переживаний во время перехода от БПМ-III к БПМ-IV. На первом рисунке
гигантская пугающая фигура, похожая на Голема, которая преграждает доступ к источнику света.
Второй рисунок отражает более позднюю стадию процесса, когда препятствия преодолены и
испытатель встречает объятием восходящее без помех солнце. (Из коллекции доктора Милана
Хаузнера, Прага, Чехо-Словакия).
Парадоксально, что, находясь буквально на пороге освобождения, индивид
ощущает приближение катастрофы огромного размаха. В эмпирических сеансах
как раз этим часто вызывается твердое решение остановить поток переживаний.
Если же переживания продолжаются, проход от БПМ-III к БПМ-IV влечет за собой
чувство полного уничтожения, аннигиляции на всех мыслимых уровнях-то есть
физической гибели, эмоционального краха, интеллектуального поражения
окончательного морального падения и вечного индивидуального проклятья
трансцендентальной размерности. Такой опыт <гибели Эго> заключается, судя по
всему, в мгновенном безжалостном уничтожении всех прежних опорных точек в
жизни индивида. Переживаемый в своей окончательной и наиболее полной формеЗ,
он означает безвозвратный отказ от философского отождествления себя с тем, что
Алан Уоттс обычно называл <Эго, облаченным в кожу>.

На этом рисунке представлен переход от БПМ-III к БПМ-IV, как он переживался на ЛСД-сеансе;
женщина показана карабкающейся по отвесной скале в устремлении к свету. Подъем на вершину во
всех культурах символизирует новое рождение и духовные поиски. Нападающие на нее хищные
птицы изображают темные силы, которые пытаются помешать ее совершенствованию.
За опытом полной аннигиляции и <прямого попадания на самое дно космоса>
немедленно следует видение ослепительного белого или золотого света
сверхъестественной яркости и красоты. Его можно сопоставить с изумительными
явлениями архетипических божественных существ, с радугой или с замысловатым
узором павлиньего хвоста. В этом случае также могут возникать видения
пробуждения природы весной, освежающего действия грозы или бури. Человек
испытывает глубокое чувство духовного освобождения, спасения и искупления
грехов. Он как правило чувствует себя свободным от тревоги, депрессии и вины,
испытывает очищение и необремененность. Это сопровождается потоком положи-
тельных эмоций в отношении самого себя, других или существования вообще. Мир
кажется прекрасным и безопасным местом, а интерес к жизни отчетливо
возрастает4.
Символизм опыта смерти-возрождения может быть извлечен из многих областей
коллективного подсознательного, так как любая крупная культура обладает
соответствующими мифологическими формами. Смерть Эго будет испытываться в
связи с самыми разными божествами-разрушителями - Молохом, Шивой,
Уицилопочтли, Кали или Коатликуэ - или при полном отождествлении с
Христом, Озирисом, Адонисом, Дионисом или другими жертвенными
мифологическими существами. Богоявлением может стать совершенно
абстрактный образ Бога в виде лучезарного источника света или более-менее
персонифицированное представление разных религий. Так же обычен опыт встречи
или единения с великими богинями-матерями - Девой Марией, Изидой, Лакшми,
Парвати, Герой или Кибелой.
Среди соответствующих биографических элементов - воспоминания о личных
успехах и окончании опасных ситуаций, о завершении войн и революций, о
выживании после несчастного случая или выздоровлении после тяжелой болезни.
Что касается фрейдовских эрогенных зон, БПМ-IV на всех уровнях
развертывания либидо связана с состоянием удовлетворения, которое наступает
сразу же после активности, облегчающей неприятное напряжение, - после
утоления голода, рвоты, дефекации, мочеиспускания, оргазма и деторождения.
За пределами мозга: области трансперсонального опыта
Многими своими чертами трансперсональный опыт вдребезги разбивает
фундаментальные утверждения материалистической науки и механистического
взгляда на мир. Хотя эти переживания имеют место в ходе самоисследования, их
нельзя интерпретировать как всего лишь интрапсихические феномены в
конвенциональном смысле. С одной стороны, этот опыт вместе с биографическими
и перинатальными переживаниями формирует некий эмпирический континуум. С
другой стороны, он часто и без вмешательства органов чувств открывает
непосредственный доступ к источникам информации, явно выходящим за рамки
конвенционального круга. Он может включать сознательный опыт других людей и
представителей других видов животных, растительной жизни, элементы не-
органической природы, микроскопическую и астрономическую области,
недоступные без специальных приборов, исторический и доисторический опыт,
знание будущего, отдаленных мест или других измерений существования.
На уровне воспоминательного анализа информация черпается из
индивидуальной истории и потому безусловно биографична по своей природе.
Перинатальный опыт по-видимому представляет пересечение персонального
(личного) и трансперсонального, раздел между тем и другим; это отражено в его
связи с рождением и смертью, началом и концом индивидуального существования.

Сокрушительное столкновение с Ужасной Матерью в виде индийской богини Кали, пережитое на
психоделическом сеансе в момент смерти Эго. Архетипическое подчинение женскому принципу,
выражающееся в ритуальном целовании окровавленных гениталий богини, соответствует
повторному проживанию орального контакта с материнской вагиной в момент рождения.
Трансперсональные явления обнаруживают связь индивида с космосом - взаи-
моотношение, в настоящее время непостижимое. Можно предположить по этому
поводу, что где-то в ходе перинатального развития происходит странный
количественный скачок, словно по ленте Мебиуса, когда глубокое исследование
индивидуального бессознательного становится эмпирическим путешествием по
всей Вселенной включая то, что лучше всего назвать сверхсознательным умом.
Общим для этой группы разнообразных и разветвленных явлений будет
ощущение, что испытывающее их сознание выступило за обычные пределы Эго и
преодолело ограничения времени и пространства. В <нормальном>, обычном
состоянии сознания мы осознаем самих себя в границах своего физического тела
(образа тела), и наше восприятие окружающего мира стеснено физически
детерминированным диапазоном чувствительности внешних рецепторов. И наше
внутреннее восприятие (интрацепция) и восприятие внешнего мира (экстрацепция)
ограничены привычными временными и пространственными рамками. В обычных
обстоятельствах мы отчетливо переживаем только настоящую ситуацию и воспри-
нимаем лишь ближайшее окружение; мы вспоминаем прошлые события и ожидаем
будущих или фантазируем о них.
В трансперсональных переживаниях происходит трансценденция некоторых из
вышеупомянутых ограничений, иногда сразу нескольких. Многие принадлежащие
к этой категории переживания интерпретируются испытавшими их как
возвращение в исторические времена и исследование своего биологического и
духовного прошлого. Довольно часто при глубинном эмпирическом самоизучении
доводится испытать очень четкие и реальные эпизоды, опознаваемые как
воспоминания плода и эмбриона. Многие сообщают о ярких событийных
последовательностях на уровне клеточного сознания, что по-видимому отражает их
прошлое существование в форме спермы или зрелой яйцеклетки во время зачатия.
Иногда регрессия заходит еще дальше, и у человека появляется уверенное чувство
повторного проживания воспоминаний из жизни предков или даже подключения к
расовому или коллективному бессознательному. Были случаи, когда участники
ЛСД-сеансов сообщали об опыте отождествления с животными предками в
эволюционной родословной или отчетливого проживания заново эпизодов из своих
прошлых воплощений.
Некоторые другие трансперсональные явления включают трансценденцию не
временных, а пространственных барьеров. Сюда относится опыт слияния с другим
человеком в состоянии двуединства (то есть чувство слияния с другим организмом
в одно состояние без потери собственной самоидентичности) или опыт полного
отождествления с ним или с ней, подстройка к сознанию целой группы лиц или
расширение сознания до такой степени, что кажется, будто им охвачено все
человечество. Сходным образом индивид может выйти за границы чисто
человеческого опыта и подключиться к тому, что выглядит как сознание животных,
растений или даже неодушевленных объектов и процессов. В предельном случае
можно слиться с сознанием всего творения, всей планеты, всей материальной
Вселенной. Еще одно явление, связанное с трансценденцией нормальных
пространственных ограничений, - сознание отдельных частей тела, то есть
различных органов, тканей, клеток. Важной категорией трансперсонального опыта
с трансценденцией времени и/или пространства будут разнообразные явления
экстрасенсорного восприятия - например, опыт существования вне тела,
телепатия, предсказание будущего, ясновидение, перемещение во времени и
пространстве.

Два рисунка с трансперсонального ЛСД-сеанса, во время которого пациентка испытала элементы
коллективного бессознательного. Она стала представительницей какой-то древней культуры,
которую ей не удалось определить ни по названию, ни по историческому периоду, ни по
географическому местоположению. Тем не менее, она оказалась в состоянии рисовать в
художественном стиле этой культуры.
В большой группе трансперсональных переживаний сознание словно
расширяется за пределы феноменального мира и континуума времени-
пространства, каким мы его воспринимаем в повседневной жизни. Обычные тому
примеры - опыт встреч с душами умерших или со сверхчеловеческими
духовными сущностями. После сеансов с ЛСД также бывают сообщения о
бесчисленных видениях архетипических форм, конкретных божеств и демонов,
сложных мифологических эпизодов. Среди других примеров из этой же категории
- интуитивное понимание универсальных символов, переживание потока энергии
<ци>, как он описывается в китайской медицине и философии, или пробуждение
Кундалини и активация чакр. В предельной форме индивидуальное сознание охва-
тывает всю целостность существования и отождествляет себя с Универсальным
Разумом или с Абсолютом. Высшей точкой всех переживаний будет очевидно
Сверхкосмическая или Метакосмическая Пустота, загадочная предвечная
ничтойность, которая сознает себя самое и содержит всю экзистенцию в
зародышевой форме.
Итак, расширенная картография бессознательного имеет ключевое значение при
любом серьезном подходе к таким явлениям, как психоделические состояния,
шаманизм, религия, мистицизм, ритуалы перехода, мифология, парапсихология и
шизофрения. И дело здесь не просто в академическом интересе - как будет пока-
зано ниже, картография предлагает глубокие и революционные приложения для
понимания психопатологии и новые терапевтические пути, немыслимые в
традиционной психиатрии.
Спектр сознания
Картография внутреннего пространства, включающая биографический,
перинатальный и трансперсональный уровни, дает интересное представление о
современной неразберихе в мире глубинной психотерапии и о спорах между
различными ее направлениями. Хотя во всей своей полноте такая картография не
похожа ни на один из существующих подходов, отдельные ее уровни можно
вполне адекватно описать в терминах различных современных психологических
систем или древних духовных философий. В самом начале психоделических
исследований я обнаружил, что средний пациент во время курса психолитической
терапии с применением ЛСД склонен переходить с фрейдистской стадии на стадию
Ранка-Рейха-экзистенциалистов, а затем на юнгианскую стадию (Grof, 1970).
Названия этих стадий отражают тот факт, что соответствующие концептуальные
системы лучше любой другой структуры описывают явления, которые происходят
на последовательных этапах терапии. Мне стало очевидно, что ни одна западная
система психотерапии не годится для описания определенных явлений,
происходящих на продвинутых стадиях терапии или на уровнях психоделического
опыта. Здесь следует обращаться к античным или восточным духовным
философиям, таким как веданта, разные системы йоги, кашмирский шиваизм,
буддизм махаяны, ваджраяна, даосизм, суфизм. И вместе с тем я убедился, что
полный спектр человеческого опыта невозможно описать с помощью какой-то
одной психологической системы и что каждый из главных уровней эволюции
сознания требует самостоятельной структуры объяснения.
Ту же идею независимо развил Кен Уилбер; наиболее четко и обоснованно она
представлена в его книгах <Спектр сознания> (Wilber, 1977), <Проект Атман>
(Wilber, 1980), <Выше рая> (Wilber, 1981). В концепцию Уилбера о спектральной
психологии заложена модель сознания, интегрально сочетающая достижения
ведущих западных психологических школ с принципами того, что называется
<вечной психологией>, - т. е. такое понимание человеческого сознания, которое
выражает основные прозрения <вечной философии> (philosophia perennis) на языке
психологии. По Уилберу, огромные расхождения у психологических и психотера-
певтических школ возникли не столько из-за интерпретаций и выводов о различиях
в одной и той же совокупности проблем или о различиях в методологии, сколько
из-за реального различия уровней спектра сознания, на которые они опираются.
Главная ошибка этих разноречивых направлений заключается в том, что каждое из
них склонно обобщать свой подход и применять его по всему спектру, тогда как
подход этот годится для одного только отдельного уровня. Любой из серьезных
подходов, принятых в западной психотерапии, более или менее <правилен>, если
применяется на своем уровне, и он чрезвычайно искажает картину, если некстати
применяется в другом диапазоне. По-настоящему всеобъемлющая и
интегрированная психология будущего станет использовать дополняющие
инсайты, предложенные каждой из психологических школ.
Ключевым понятием в уилберовской модели спектра сознания является
интуитивное постижение вечной философией личности человека как
многопланового проявления единственного сознания, Универсального Разума.
Каждый из уровней спектра сознания, составляющих многомерную природу
человека, характеризуется специфическим и легко узнаваемым чувством
индивидуальной идентичности. Чувство это охватывает широкий диапазон,
начиная с высшей идентичности космического сознания, через несколько градаций
или полос, кончая сильно упрощенной и суженной идентификацией с сознанием
отдельного Эго.
Со времени выхода в свет <Спектра сознания> (1977) Уилбер усовершенствовал,
исправил и доработал свою модель, а затем успешно применил ее в исследовании
развития индивидуального сознания и человеческой истории. В книге <Проект
Атман> (1980) он наметил трансперсональный взгляд на онтологию и космологию,
объединив творчески принципы многих западных психологических школ с
системами <вечной философии>. Это всестороннее видение охватывает эволюцию
сознания от материального мира и отдельного человека до нераздельной пары
Атман-Брахман, а в обратном движении -от абсолюта до проявленных миров.
Процесс эволюции сознания включает, таким образом, наружную дугу, т. е.
движение от подсознания к самосознанию, и внутреннюю дугу, прогрессию от
самосознания к сверхсознанию. Взгляды Уилбера на предмет и концепцию проекта
Атман чрезвычайно важны для нашей книги и требуют поэтому особого
рассмотрения.
Описание, которое дает Уилбер наружной дуге эволюции сознания, начинается
со стадии плеромы, недифференцированного состояния сознания
новорожденного, в котором нет времени, пространства и объектности, которое не
знает разницы между самостью и материальным миром. Следующая стадия
уробороса тесно связана с питательными функциями и предполагает первое,
примитивное и незавершенное различение субъекта и материального мира. Это
совпадает с ранним оральным периодом развития либидо. Стадия тифона
характеризуется первой полной дифференциацией, которая создает органическую
самость, или самость тела-эго с доминантой принципа удовольствия и
инстинктивных побуждений и проявлений. Этот период включает анальную и
фаллическую фазы развития либидо. С обретением языка, ментальных и
концептуальных функций начинается стадия речевого участия. Здесь самость
отличает себя от тела, становится ментальным и вербальным существом. Этот
процесс затем продолжается на ментально-эго-тической стадии, относящейся к
развитию линейного, абстрактного и понятийного мышления и к идентификации с
представлением о самом себе. Ординарное развитие личности завершается на
стадии кентавра, т. е. высоко упорядоченной интеграции Эго, тела, личности и
тени.
Уровень кентавра это самый высокий уровень сознания, который признается и
принимается всерьез западной механистической наукой. Западные психиатры и
психологи либо отрицают существование любых более высоких состояний, либо
навешивают на них ярлык патологии. В прошлом те, кого интересовало знание о
высших состояниях сознания, должны были обращаться к великим мудрецам и
мистикам Востока и Запада. За последнее десятилетие трансперсональная
психология взяла на себя сложную задачу объединения мудрости <вечной
философии> и психологии с концептуальными структурами западной науки. И
серьезным вкладом в этот процесс стала работа Кена Уилбера.
Уилберовская модель эволюции сознания не заканчивается кентавром. В
кентавре он видит переходную форму, ведущую к трансперсональным сферам
бытия, которые так же далеки от эго-разума, как эго-разум далек от тифона. Первой
из этих сфер эволюции сознания является нижний тонкий уровень, включающий
астрально-медиумическую область. На этом уровне сознание, отделяя себя от
разума и тела, способно превзойти обычные способности грубого телесного ума.
Сюда относятся опыт <оставления тела>, оккультные явления, аура, астральные
путешествия, предвидение, телепатия, ясновидение, телекинез и связанные со всем
этим явления. Высший тонкий уровень - это область подлинной религиозной
интуиции, символического видения, постижения божественного света и звука,
высших присутствий и архетипических форм.
За высшим тонким уровнем лежит каузальная сфера. Ее нижний уровень
включает высочайшее божественное сознание, источник архетипических форм. В
высшей каузальной сфере происходит коренная трансценденция всех форм,
которые сливаются в безграничном сиянии Бесформенного Сознания. На уровне
предельного единства сознание полностью пробуждается к своему изначальному
состоянию, которое есть также таковость всего существования - грубого, тонкого
и каузального. В этой точке весь мировой процесс проявляется от момента к
моменту как собственное бытие носителя сознания, вне которого и прежде
которого нет ничего. Форма неотлична от Пустоты, а обычное и исключительное,
естественное и сверхъестественное суть одно и то же. Это предельное состояние, к
нему тяготеет вся космическая эволюция.
По модели Уилбера космология подразумевает процесс, обратный
вышеизложенному. Модель описывает, как феноменальные миры создаются из
первоначального единства путем постепенной редукции и прогрессивного
свертывания высших структур в низшие. В этом отношении Уилбер следует
исключительно тексту <Тибетской книги мертвых> (по-тибетски <Бардо Тодоль>),
в котором описывается посмертное продвижение сквозь промежуточные
состояния, так называемые бардо.
Одной из самых оригинальных сторон работы Уилбера является его вывод об
идентичных по сути (или по крайней мере схожих) принципах и механизмах,
лежащих за кажущимся разнообразием многих стадий эволюции и инволюции
сознания. Разработанные им понятия о глубинных и поверхностных структурах
разных уровней сознания, о трансляции в противовес трансформации, о различных
типах бессознательного (базисном, архаическом, погруженном, внедренном и
эмерджентном), об эволюции и инволюции сознания, о наружной и внутренней
дугах, о дезидентификации в противовес диссоциации, а также новое определение
терминов <Эрос> и <Танатос> безусловно станут стандартом в трансперсональной
психологии будущего.
Но наиболее фундаментальна и перспективна сама уилберовская концепция
проекта Атман. Ему удалось самым убедительным образом показать, что
мотивирующей силой на всех уровнях эволюции (кроме уровня изначального
единства самого Атмана) является целенаправленное стремление человека к
исходному космическому единству. Из-за врожденных ограничений этот процесс
идет такими путями, которые приводят лишь к неудовлетворительным
компромиссам, чем и объясняется неудача проекта, который ведет к отказу от
ранее использованных уровней и к трансформации на следующей стадии. Каждый
новый уровень высшего порядка становится еще одной подменой, пусть и более
близкой к Реальному - до тех пор пока душа не укоренится в сверхсознании, а это
единственное, чего она желала с самого начала.
Уилбер применил свою модель не только к индивидуальному развитию, но и к
человеческой истории. В книге <Выше рая> (1981) он предложил не что иное как
коренной пересмотр истории и антропологии. Сжатый объем не позволяет мне
отдать должное его уникальному вкладу в трансперсональную психологию, и
заинтересованному читателю следует обратиться к книгам и статьям самого
Уилбера. Однако я вкратце отмечу те области, в которых моя собственная работа и
представленные здесь концепции отличаются от модели Уилбера при их
обнадеживающем согласии во всем остальном.
Уилбер проделал громадную работу, синтезировав несовместимые. казалось бы,
данные из множества научных областей и дисциплин. Его знание литературы
поистине энциклопедично, аналитический ум работает проницательно и
систематично, ясность его логики удивительна. И потому некоторое недоумение
вызывает то, что он не учел внушительного объема данных из древних и совре-
менных источников - данных, указывающих на первостепенную
психологическую значимость перинатального опыта и родовой травмы. По моему
мнению, знание перинатальной динамики незаменимо для любого серьезного
подхода к таким проблемам, как религия, мистицизм, ритуалы перехода, шаманизм
или психозы.
Уилберовское описание эволюции сознания начинается с не-
дифференцированного плеромического сознания новорожденного и кончается
предельным единением с Абсолютом. А инволюция сознания в близком
соответствии изложенному в <Тибетской книге мертвых> описывается от
предельного сознания незагрязненной и сияющей Дхармакайи, через три сферы
бардо, к моменту зачатья. В этой тонко разработанной системе, которая во всех
остальных областях уделяет деталям пристальное внимание, не нашлось места для
всей сложности эмбрионального развития и последовательных стадий
биологического рождения.
Еще одно крупное отличие моих данных от модели Уилбера касается феномена
смерти. По Уилберу, понятие Танатоса относится к прекращению исключительного
отождествления с отдельной структурой сознания, что дает возможность
трансценденции этой структуры и движения к следующему уровню. У него нет раз-
личия между умиранием по отношению к какому-то уровню развития и опытом,
связанным с биологической смертью. Такой подход резко противоречит
наблюдениям, полученным в психоделической терапии и других формах глубокого
эмпирического самоисследования, свидетельствующим о том, что воспоминания об
угрожающих жизни событиях, в том числе о биологическом рождении, пред-
ставляют категорию, имеющую особенное значение.
Этот материал ясно показывает, как важно отличать процесс перехода с одной
стадии развития на другую от родовой травмы и других событий, ставящих под
угрозу жизнь организма. Опыт таких событий принадлежит к другому логическому
типу и лежит в стороне от процессов, которые Уилбер включает в описание
Танатоса. Опасности здесь подвергается существование организма как
индивидуальной сущности, независимо от уровня его развития. Так, угроза
выживанию может проявиться на эмбриональной стадии существования, на любой
стадии родов, в любом возрасте без связи с эволюцией сознания. Смертельная
опасность в перинатальный период или в процессе рождения ребенка является, по
всей видимости, инструментом для возникновения ощущения отдельности и
изоляции, а не уничтожает его, как полагает Уилбер5.
По моему мнению, без признания первостепенной значимости рождения и
смерти представление о природе человека будет неполным и
неудовлетворительным. Включение этих элементов придало бы модели Уилбера
больше логичности и больше практической мощи. Без этого модель не способна
принять в расчет важные клинические данные, а описание терапевтических
приложений становится наименее убедительной частью его работы - так как кли-
ницисты привыкли иметь дело с практическими проблемами психопатологии.
Наконец, я должен упомянуть о том внимании, которое уделяет Уилбер
линейности и радикальному отличию феноменов <пред> от феноменов <транс>
(пред-персональное в отличие от транс-персонального, или до-эготическое в
отличие от пост-эготического). Хотя я в принципе с ним согласен, безусловность
его суждений кажется мне чрезмерной. Психика обладает многомерной,
холографической природой, и если использовать линейную модель для ее
описания, то результаты будут искаженными и неточными. Это будет серьезной
проблемой для любой попытки описать психику только рациональными и
вербальными средствами.
Мои собственные данные подсказывают, что по мере того, как эволюция
сознания переходит от стадии кентавра к тонким сферам и дальше, она теряет
линейную траекторию и, в каком-то смысле, сворачивается внутри самой себя. В
ходе этого процесса индивид возвращается к более ранним стадиям развития, но
оценивает их со взрослой точки зрения. В то же время он начинает осознавать
определеные аспекты и качества этих стадий, которые неявно присутствовали, но
не были узнаны при столкновении с ними в контексте линейного развития.
Следовательно, различие между <пред> и <транс> парадоксально; они не
идентичны, но и не совсем отличны одно от другого.
Если такого рода понимание применить к проблемам психопатологии, различие
между эволюционным и патологическим состо-яниями будет больше выражаться в
контексте, в методах подхода к ним и в способности интегрировать их в
повседневную жизнь, чем в природе присущих им переживаний. Подробное
обсуждение всех этих тем и некоторых других вопросов, встающих после про-
чтения увлекательной и вдохновляющей книги Уилбера, еще ждет специального
представления.
БПМ-I
БПМ-II
БПМ-III
БПМ-IV
РОДСТВЕННЫЕ ПСИХОПАТОЛОГИЧЕСКИЕ СИНДРОМЫ
Шизофренические психозы (параноидальная симптоматика, чувства мис-
тического союза, столкновение с метафизическими силами зла); ипохондрия
(основанная на странных и необычных телесных ощущениях); истерические
галлюцинации и смешение грез с реальностью.
Шизофренические психозы (адские муки, переживания бессмысленного
<картонного> мира); тяжелая заторможенная <эндогенная> депрессия;
иррациональные чувства вины и неполноценности; ипохондрия (вызванная
болезненными телесными ощущениями); алкоголизм и наркомания, псориаз,
язва желудка.
Шизофренические психозы (элементы садомазохизма и скатологии,
членовредительство, патологическое сексуальное поведение); тревожная
депрессия, сексуальные отклонения (садомазохизм, мужской гомосексуализм,
уролагния и копрофагия); невроз навязчивых состояний; психогенная астма, тики
и заикание: конверсивная и тревожная истерия; фригидность и импотенция;
неврастения; травматические неврозы: вегетативные неврозы: мигрень;
энурез и энкопрез.
Шизофренические психозы (опыт смерти-возрождения, мессианский бред,
элементы разрушения и воссоздания мира, спасение и искупление,
идентификация с Христом): маниакальная симптоматика: женский
гомосексуализм: эксгибиционизм.
СООТВЕТСТВУЮЩАЯ АКТИВНОСТЬ В ЭРОГЕННЫХ ЗОНАХ ПО ФРЕЙДУ
Удовлетворение либидо во всех эрогенных зонах; либидозное чувство во
время раскачивания и купания; частичное ощущение этого состояния
после орального, анального, уретрального или генитального удовлетворения
и после деторождения.
Оральная фрустрация (жажда, голод, болезненные раздражения), задержка
кала и мочи;сексуальная фрустрация; ощущения холода, боли и другие
неприятные чувства.
Жевание и глотание пищи, оральная агрессия и разрушение объекта;
дефекация и мочеиспускание; анальная и уретральная агрессия; оргазм;
деторождение; статоакустический эротизм (тряска, гимнастика, прыжки в
воду, парашютный спорт).
Насыщение голода и удовлетворение жажды; удовольствие от сосания;
либидозные чувства после дефекации, мочеиспускания, сексуального
оргазма или родов.
ФЕНОМЕНОЛОГИЯ НА СЕАНСАХ С ЛСД
Безмятежная внутриматочная жизнь: реалистичные воспоминания об
ощущениях <хорошей матки"; <океанический> тип экстаза: природа в
своем наилучшем проявлении (<Мать-природа>): опыт космического
единства; видения Рая и Небес.
Нарушения внутриутробной жизни: реалистичные воспоминания о
<плохой матке> (критические состояния плода, болезни, эмоциональные
срывы у матери, ситуация близнецов, попытки аборта), паранояльное
мышление, неприятные телесные ощущения (<похмелье>, дрожь и слабые
спазмы, неприятный вкус, отвращение, ощущение отравленности): встреча
с демоническими существами и другими метафизическими силами зла
Космическое поглощение: безмерные телесные и душевные муки:
невыносимая и безысходная ситуация, которой не видится конца; чувство
загнанности в ловушку или клетку (нет выхода); разнообразные видения
ада; мучительное чувство вины и неполноценности; апокалиптическое
видение мира (ужасы войн и концлагерей, террор инквизиции, опасные
эпидемии,болезни, запустение, смерть и т. п.); бессмысленность и
абсурдность человеческого существования, <картонный мир>, атмосфера
искусственности и ерунды: зловещие темные цвета и неприятные телесные
проявления (ощущение гнета и давления, сердечная недостаточность, жар и
озноб, потливость, затрудненное дыхание).
Усиление страданий до космических размеров; грань между болью и
удовольствием: <вулканический тип экстаза; яркие цвета; взрывы и фейерверки:
садомазохистские оргии: убийства и кровавые жертвоприношения, активное
участие в жестоких битвах; атмосфера безумного авантюризма и опасных
приключений; сильные сексуальные оргиастические чувства; сцены гаремов и
карнавалов: опыт смерти и возрождения; культы кровавых жертвоприношений (муки
Христа и крестная смерть, ацтеки, Дионисий и т.п.); мощные телесные проявления
(сдавливание и боль, удушье, мышечное напряжение, судороги и подергивания
при расслаблении, тошнота и рвота, жар и озноб, потливость, сердечная
недостаточность, трудности контроля сфинктеров, звон в ушах).
Огромное понижение давления: расширение пространства; <иллюминативный> тип
экстаза, видения гигантских помещений: яркий свет и прекрасные цвета (небесно-
голубой, золотистый, радужный, яркий как павлиний хвост): чувство повторного
рождения и спасения; осознание простого способа жизни; улучшение сенсорного
восприятия; братские чувства: гуманитарные и благотворительные тенденции;
иногда маниакальные действия и чувство величия; переход к элементам БПМ-1;
приятные ощущения могут прерываться пупочными спазмами (острая боль а пупке,
сбои дыхания, страх смерти и кастрации, смещения в теле), но без внешнего сдавливания.
СТАДИИ РОДОВ

АССОЦИАТИВНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ ПОСТНАТАЛЬНОЙ ЖИЗНИ
Ситуации, в которых удовлетворяются насущные потребности - например,
счастливые дни младенчества и детства(заботливый материнский уход, игра
со сверстниками, семейное согласие и т.д.), взаимная любовь и влюбленность;
путешествия и отдых в красивой местности; приобщение к предметам
искусства высокой эстетической ценности; купание в океане и чистых
озерах и т.п.
Ситуации, угрожающие жизни и целостности тела (военный опыт, несчастные
случаи, травмы, операции, тяжелые болезни, утопание, удушье, тюремное
заключение, <промывание мозгов>, незаконные допросы, оскорбления и т.д.);
тяжелые психологические травмы (отвергнутость, опасные ситуации,
эмоциональная депривация, тягостная семейная атмосфера, насмешки,
унижения и т.п.)
Сражения, битвы и приключения (атаки и штурмы в сражениях и революциях,
испытания военной службы, тяжелые воздушные бои, океанские штормы, опасная
езда на автомобиле, драки): высокочувственные воспоминания (карнавалы,
увеселительные заведения и ночные клубы, загородные прогулки, сексуальные
оргии и т.д.); наблюдение в детстве за сексуальной активностью взрослых, опыт
совращения или изнасилования; у женщин - деторождение.
Счастливое избавление от опасности (конец войны или революции, спасение
после несчастного случая или операции); преодоление сложных препятствий
решительными действиями; случаи напряжения и упорной борьбы, завершившиеся
выдающимся успехом, картины природы (начало весны, прекращение океанского
шторма, восход солнца и т.п.)
3
Мир психотерапии: на пути к интеграции подходов
По данным психоделических исследований и других форм эмпирического
самоисследования можно теперь внести некоторую ясность в запутанный лабиринт
противоречивых и конкурирующих систем психотерапии1 и несколько упростить
его. Даже беглый взгляд на западную психологию обнаруживает фундаментальные
разногласия и противоречия в том, что касается динамики человеческого ума,
природы эмоциональных расстройств и психотерапевтической техники. Это
относится не только к школам, которые возникли на базе таких заведомо
несовместимых философских подходов, как бихевиоризм и психоанализ, но и к тем
направлениям, основатели которых исходили из тех же или очень схожих посылок.
Лучше всего это видно на примере сравнения классического психоанализа,
сформулированного Зигмундом Фрейдом, и концепций Альфреда Адлера,
Вильгельма Райха, Отто Ранка и Карла Густава Юнга; все они вначале были его
поклонниками и преданными учениками.
Ситуация еще более усложнится, если учесть психологические системы,
созданные духовными традициями Запада и Востока, среди которых нужно
выделить различные формы йоги, дзен-буддизм, ви-пассану, ваджраяну, даосизм,
суфизм, алхимию и каббалу. Существует огромный разрыв между большинством
западных психотерапевтических школ и этими утонченными, изысканными
теориями Ума, сформировавшимися в результате многовековых глубинных
исследований сознания.
Данные о систематических изменениях содержания психоделических
переживаний, связанных с различиями в дозировке или Увеличением числа
последовательных сеансов, помогли устранить ряд наиболее острых противоречий
довольно неожиданным путем, При проведении психотической терапии пациент на
начальных сеансах с ЛСД обычно сталкивается с разнообразным биографическим
материалом. В работе по анализу воспоминаний большую часть опытной
информации можно было интерпретировать в терминах классического
психоанализа. Иногда природа биографических переживаний была такова, что они
также хорошо или еще лучше поддавались интерпретации с помощью теорий
Адлера. Определенные аспекты динамики переноса (трансфера) во время психо-
делических сеансов и особенно в период, следующий непосредственно за
переживаниями, вызванными приемом препарата, включают важные
межличностные компоненты, которые можно понять и исследовать, пользуясь
принципами Салливана.
Однако, как только испытатели поднимались выше <фрейдистской> стадии,
опыт, полученный во время сеансов, в основном затрагивал глубокие переживания,
связанные со смертью и биологическим рождением. На этом этапе теория Фрейда
становится бесполезной для- понимания происходивших процессов. Определенные
аспекты процесса смерти-возрождения, особенно значение смерти и кризис
смысла, можно было интерпретировать уже с точки зрения экзистенциалистской
философии и психотерапии. Безудержная энергетическая разрядка и последующее
разрушение мышечной <брони>, происходящие в менее выраженной форме на
биографической стадии, достигают в ходе перинатальных процессов крайней
интенсивности. В работе с такими аспектами психоделического опыта
чрезвычайную пользу могут принести терапевтические приемы и концепции,
разработанные Вильгельмом Райхом, после некоторой их модификации.
Ключевым элементом в сложной динамике процесса смерти-возрождения
является переживание биологической родовой травмы. Ее значение для психологии
и психотерапии впервые установил и подробно раскрыл Отто Ранк в своей работе
<Травма рождения> (1929). Хотя представления Ранка о природе этой травмы не
совсем совпадают с данными, полученными в исследованиях с психоделиками,
многие из его формулировок и выводов могут иметь огромную ценность, когда
речь идет о переживаниях на перинатальном уровне. По этой причине я иногда
называю эту стадию психоделической терапии <ранкианской>; это, впрочем, не
совсем точно отражает клиническую картину, поскольку процесс смерти-
возрождения включает гораздо больше, чем просто переживание биологического
рождения.
Юнгианская психология хорошо представляет смысл психологической смерти и
повторного рождения и тщательно исследует эту тему в различных культурах.
Подход юнгианцев чрезвычайно удобен при обработке конкретного содержания
многих перинатальных переживаний, в особенности характерных мифологических
тем и образов, которые часто встречаются в данном контексте. Однако у них, по-
моему, упущена взаимосвязь этого паттерна с биологическим рождением индивида
и значительным физиологическим диапазоном этого явления. Задействованность
архетипических элементов в процессе смерти-возрождения отражает тот факт, что
на уровне глубинного опыта встреча с феноменом смерти и нового рождения
обычно вызывает духовное, мистическое раскрытие и высвобождает путь к
трансперсональным сферам. Эта связь имеет свою аналогию в духовной жизни и
ритуальной практике различных культур, существующих испокон веков. В
качестве примера можно привести шаманские инициации, ритуалы перехода,
бдения экстатических сект или древние мистерии смерти-возрождения. Иногда
символический контекст, используемый в одной из этих систем, бывает более
уместным для интерпретации и понимания конкретного перинатального опыта, чем
эклектическая смесь из концепций Ранка, Райха, Юнга и экзистенциализма.
Как только психоделические сеансы переходят в трансперсональную сферу, за
врата рождения и смерти, психология Юнга и, до некоторой степени, психосинтез
Ассаджиоли будут единственными западными психологическими школами с
подлинным пониманием происходящих процессов. На этой стадии опыт с ЛСД
носит философский, духовный, мистический и мифологический характер. Исходя
из традиций западной психологии и психиатрии, я склонен называть эту стадию
психоделической терапии <юнгианской стадией>, хотя сама психологическая
система Юнга не охватывает многих явлений, происходящих в этом контексте.
Психотерапию такого уровня трудно отличить от духовных и философских
исканий космической самоидентичности. Различные формы <вечной философии>,
соответствующих религиозных и психологических систем служат прекрасными
руководствами как для пациента, так и для терапевта, если эти определения еще
уместны для двух лиц, ставших теперь соратниками в совместных поисках и путе-
шествиях.
До сих пор основное внимание я уделял изменению содержания сеансов в
зависимости от увеличения их числа. Однако аналогичных результатов можно
достичь при увеличении дозы. Так, меньшая доза приводит к достижению
биографического уровня, возможно, в сочетании с некоторым абстрактным
чувственным опытом. Увеличенная доза обычно выводит на перинатальный
уровень и дает человеку больше шансов войти в трансперсональные сферы. Здесь
можно говорить скорее об уровнях психоделического опыта чем о стадиях
трансформативного процесса. Такая взаимосвязь наблюдается только во время
первых психоделических сеансов; испытатель, который тщательно проработал
биографический материал и усвоил содержание перинатального опыта, на
последующих сеансах будет иметь трансперсональные переживания даже при
меньшей дозе. В этом случае дозировка будет влиять на яркость переживаний, а не
на их тип.
По моему опыту, данные из контекста психоделической терапии в равной
степени относятся и к тем подходам, где медикаменты не применяются. Менее
эффективные техники могут способствовать исследованию биографической сферы,
а более сильные могут дать человеку доступ к перинатальному процессу или
ввести его в трансперсональные сферы. Точно так же, систематическое
иcпользование эмпирических техник обычно вызывает постепенный переход от
биографической сферы через процесс смерти-возрождения на уровень
трансперсонального самоисследования. Нет необходимости подчеркивать, что это
наблюдение следует интерпретировать со статистической точки зрения; в
индивидуальных случаях развитие необязательно линейно, оно находится в прямой
зависимости от конкретных характеристик применяемой техники, ориентации
терапевта, личности и предрасположенности пациента и от качества
взаимоотношений между ними.
Отсюда понятно, что запутанная ситуация с конкурирующими направлениями
западной психологии значительно упрощается, если учесть, что они имеют в виду
отнюдь не одно и то же. Как было показано в связи со спектральной психологией,
существуют разные сферы психики и различные уровни сознания, каждый из
которых обладает конкретными характеристиками и подчиняется определенным
законам. Феномены психики в целом невозможно свести к простому общему
знаменателю, имеющему повсеместное применение и эффективность; и, конечно,
их нельзя свести к нескольким базисным биологическим и физиологическим
механизмам. К тому же, сфера сознания имеет не только много уровней, но и много
измерений. По этой причине любая теория, основанная на ньюто-нокартезианской
модели мира и на линейных описаниях, обязательно будет неполной и внутренне
непоследовательной. Она, вероятно, будет также противоречить, даже не ведая о
том, другим теориям, выделяющим иные фрагментарные аспекты реальности.
Итак, основная проблема западной психотерапии, заключается, судя по всему, в
том, что по разным причинам отдельные исследователи сосредоточили свое
внимание преимущественно на каком-то одном уровне сознания и обобщили
результаты, распространив их на человеческую психику в целом. По этой причине
они заблуждаются в главном, хотя могут получать полезные и довольно точные
описания уровня, с которым работают, или одного из основных его аспектов.
Поэтому, хотя многие из существующих систем можно использовать на
определенных стадиях процесса эмпирического самоисследования, ни одна из них
не будет достаточно всеобъемлющей и полной, чтобы служить исключительным
средством исследования. Истинно эффективная психотерапия и самопознание
требуют широкой теоретической базы, основанной на признании многоуровневой
природы сознания и выводящей за рамки сектантского шовинизма современных
подходов
В том, что следует ниже, мы конкретно разберем концепции ведущих
психотерапевтических школ, основываясь на данных, полученных на сеансах
глубинного погружения в опыт при помощи психоделических препаратов или же
без них. После краткого описания каждой из этих систем я выделю ее основные
теоретические и практические недостатки, противоречия с другими направлениями
и те положения, которые нуждаются в пересмотре или исправлении для
возможного включения системы во всеобъемлющую теорию психотерапии.
Зигмунд Фрейд и классический психоанализ
Открытие основных принципов глубинной психологии стало выдающимся
достижением одного человека - австрийского психиатра Зигмунда Фрейда. Он
разработал метод свободных ассоциаций, доказал существование сферы
бессознательного и описал его динамику, определил основные механизмы развития
психоневрозов и многих других эмоциональных расстройств, открыл
младенческую сексуальность, описал методы толкования снов и явление переноса,
разработал принципы психотерапевтического вмешательства. Поскольку Фрейд в
одиночку изучал территории ума, ранее неизвестные западной науке, понятно, что
его взгляды постоянно менялись по мере того, как он сталкивался с новыми
проблемами.
Одно оставалось неизменным при всех этих переменах - неутомимое
стремление Фрейда сделать психологию научной дисциплиной Он приступил к
работе с твердой уверенностью, что наука в конце концов внесет порядок в
кажущиеся хаотичными психические процессы и объяснит их с точки зрения
функций головного мозга. И даже после того как он понял, что задача объяснения
психических явлений при помощи физиологических процессов практически
невыполнима, и занялся чисто психологическими методами исследования, цель эта
не исчезла. Он всегда понимал, что психоанализ нужно будет приспосабливать к
новым научным открытиям либо в рамках самой психологии, либо в рамках физи-
ки биологии или физиологии. Поэтому интересно проследить, какие из
соображений Фрейда выдержали испытание новыми научными открытиями, а
какие требуют фундаментального пересмотра. Необходимость такого пересмотра в
какой-то мере связана с ограниченностью присущей ньютоно-картезианской
парадигме, и с теми огромными переменами, которые произошли в философии и
метафизике со времен Фрейда. Другие необходимые поправки в большей степени
связаны с его собственными личностными ограничениями и культурной средой.
В этой связи заслуживает внимания тот факт, что Фрейд находился под
глубоким влиянием своего учителя Эрнста Брюкке, основателя научного
направления, известного под названием Медицинской школы Гельмгольца. Как
думал Брюкке, все биологические организмы являются сложными системами
атомов, которые подчинены строгим законам, в особенности принципу сохранения
энергии Единственными активно действующими силами биологического
организма он считал сугубо материальные физико-химические процессы, которые
можно свести к силам притяжения и отталкивания. Конечной целью и идеалом
этого направления было внедрение принципов ньютоновского научного мышления
в другие области науки. Именно в духе учений школы Гельмгольца Фрейд дал свое
описание физиологических процессов в соответствии с законами Ньютона. Четыре
основополагающих принципа психоаналитического подхода - динамический,
экономический, топографический и генетический - это точные аналоги основных
концепций физики по Ньютону.
Динамический принцип. Согласно механике Ньютона, материальные частицы
и предметы перемещаются под действием сил. отличных от материи; их
взаимодействие регулируется особыми законами. Точно так же, в психоанализе все
психические процессы объясняются с точки зрения взаимодействия и столкновения
психологических сил. Они могут усиливать или подавлять друг друга,
противодействовать друг другу или создавать различные компромиссные
образования. У них есть определенная направленность. то есть тяготение к
двигательному (моторному) выражению или же от него. Наиболее мощно влияют
на психическую динамику инстинктивные влечения. Ньютоновский принцип
действия и противодействия был также применен Фрейдом показал глубокое вли-
яние на его представления о противоположностях. И эта его склонность описывать
различные аспекты психической функции как ряд противоположных явлений
многими психоаналитиками воспринималась как серьезный концептуальный
недостаток.
Экономический принцип. Количественный аспект ньютоновской механики
стал основной причиной ее шумного успеха и научного престижа. Массу, силу,
расстояние, скорость можно было измерить и выразить определенной величиной, а
взаимосвязи и взаимодействия этих величин представить математическими урав-
нениями. Хотя Фрейд не мог даже приблизиться к жестким критериям физики, он
часто подчеркивал значимость сохранения энергии в психологических процессах.
Психическим отражениям инстинктивных влечений и силам, им противостоящим,
он приписывал заряды определенного количества энергии, так называемый
катексис. Распределение энергии между вводом, потреблением и выводом имело
для него первостепенное значение. Задачей психического аппарата становилось
предотвращение задержки этих энергий и поддержание общего количества
возбуждения на наиболее низком уровне. Количество возбуждения
рассматривалось как ведущая сила, лежащая в основе принципа удовольствия-
боли, который играл важную роль в теории Фрейда.
Топографический или структурный принцип. Если в современной науке
отдельные материальные явления феноменального мира рассматриваются как
неразрывный, взаимосвязанный динамический процесс, то ньютонова механика
занималась отдельными материальными частицами и предметами, которые
занимают место в евклидовом пространстве и взаимодействуют в нем. Точно так
же в топографических описаниях Фрейда тесно переплетенные динамические
процессы выступают в виде специфических индивидуальных структур
психического аппарата, которые взаимодействуют друге другом в
психологическом пространстве, обладающем евклидовыми свойствами. Фрейд
предупреждал, что такие понятия, как Ид (подсознание). Эго и Суперэго являются
всего лишь абстракциями, что их нельзя брать буквально, и называл любые
попытки связать их с конкретными структурами и функциями мозга <мифологией
разума> (Gehirnmythologie). Однако, в его работах всем этим понятиям приданы
ньютоновские характеристики материальных объектов - протяженность, вес,
местоположение и движение. Они не могут занимать одно и то же пространство и
поэтому не могут двигаться, не смещая друг друга. Они воздействуют друг на
друга и вступают в противодействие; они могут быть подавлены, преодолены и
уничтожены. Крайним проявлением такого подхода является концепция о
количественной ограниченности либидо и даже любви. Согласно классическому
анализу, любовь человека к другому человеку и любовь к самому себе находятся в
противоречии и конкурируют между собой.
Генетический или исторический принцип2. Одним из самых характерных
признаков ньютоновой механики является ее строгий детерминизм: столкновения
частиц и предметов происходят в линейной цепи причин и следствий.
Пространственно-временное описание событий и их причинно-следственное
описание объединены и сведены в видимую траекторию. Исходные условия систе-
мы, таким образом, целиком определяют ее состояние во все последующие отрезки
времени. Если все переменные известны, полное знание о текущем состоянии
исследуемой системы должно в принципе позволить описать ее в любой момент
прошлого и будущего. Идея о строго детерминированных психических процессах
была одним из важнейших научных достижений Фрейда. Каждое психологическое
событие рассматривалось как результат и, вместе с тем, причина других событий.
Психогенетический подход в психоанализе стремится объяснить опыт и поведение
индивида с точки зрения предшествующих онтогенетических стадий и способов
адаптации. Полное представление о поведении в настоящем требует изучения
прошлого, в особенности психосексуальных аспектов раннего детства. Таким
образом, последующая жизнь человека в значительной степени определяется его
опытом на последовательных стадиях развития либидо, разрешением неврозов в
детстве и противоречиями, связанными с детской сексуальностью. Как и в
ньютоновской механике, в классическом психоанализе используется понятие
видимой траектории по отношению к инстинктивным влечениям, в число которых
входит источник, импульс, цель и объект.
Еще одной важной характеристикой, сближающей психоанализе ныотоно-
картезианской наукой, является идея объективного и независимого наблюдателя.
Как и в ньютоновской физике, наблюдение за пациентом происходит без сколько-
нибудь заметного вмешательства. В эго-психологии эта концепция подверглась
значительному видоизменению, но классический психоанализ по-прежнему
считает, что только первоначальные историко-психогенетические условия
определяют жизненные обстоятельства пациента даже во время лечения.
Перечислив основные принципы, на которых построен психоанализ, мы теперь
можем конкретно перейти к тому, в чем собственно выразился его вклад в науку.
Можно указать на три тематические категории: теорию инстинктов, модель
психического аппарата, принципы и методы психоаналитической терапии. Вообще
говоря, Фрейд считал, что психологическая жизнь человека начинается после
рождения; он называл новорожденного tabula rasa (<чистой доской>). Кое-где,
правда, он упоминал о возможности неопределенных предрасположенностей
организма или даже архаичных воспоминаний филогенетической природы. По его
мнению, боязнь кастрации у маленького мальчика может быть последствием тех
времен, когда в наказание пенис действительно отрезали, а некоторые
тотемистические элементы психики могут сохранять следы исторической реалии
жестокого отцеубийства объединившимися братьями. Определенные аспекты
символики сновидений невозможно объяснить, исходя из жизненного опыта
человека; надо полагать, они отражают архаичный язык психики. Но как бы то ни
было, ради практических целей психическую динамику можно понять на основе
фактов биографии, начиная с раннего детства.
Решающее значение в динамике психических процессов Фрейд придавал
инстинктивным влечениям, в которых видел силы, соединяющие психику и
соматику. В ранние годы разработки психоанализа он выдвинул предположение об
исходном дуализме полового влечения (либидо) и несексуальных инстинктов Эго,
связанных с самосохранением. Он считал, что именно психические конфликты,
возникающие в результате столкновения этих инстинктов, являются причинами
психоневрозов и ряда других психологических явлений. Из двух инстинктов Фрейд
отдавал предпочтение либидо, уделяя ему больше внимания.
Фрейд обнаружил истоки сексуальности в раннем детстве и формулировал
теорию сексуального развития (Freud, 1953a). По его мнению, психосексуальная
деятельность начинается в период кормления грудью, когда рот младенца
становится эрогенной зоной (оральная фаза). С приучением к туалету основное
внимание перемещается вначале на ощущения, связанные с дефекацией (анальная
фаза), а позднее на ощущения, связанные с мочеиспусканием (уретральная фаза).
Наконец примерно в возрасте четырех лет эти прегенитальные частные влечения
объединяются, начинает преобладать интерес к половым органам, т. е. к пенису
или клитору (фаллическая фаза). Тогда же развивается комплекс Эдипа (или
Электры у девочек), суть которого заключается в преимущественно
положительном отношении к родителю противоположного пола и агрессивном
поведении по отношению к родителю того же пола. В это время, по мнению
Фрейда, решающую роль играет переоценка пениса и комплекс кастрации.
Мальчик расстается с эдиповыми тенденциями из-за страха кастрации. Девочка,
первоначально привязанная к матери, переносит свою любовь на отца, потому что
она разочарована <кастрированной> матерью и надеется получить от отца пенис
или ребенка.
Чрезмерное увлечение эротической активностью или, наоборот, мешающие ей
фрустрация, конфликты или травмы могут вызвать задержку развития либидо на
какой-то стадии. Такая задержка при неспособности разрешить эдипову ситуацию
становится причиной психоневрозов, сексуальных извращений и других форм
психопатологии. Фрейд и его последователи разработали подробную динамичную
систему, в которой различные эмоциональные и психосоматические расстройства
соотнесены со специфическими особенностями развития либидо и созревания Эго.
Фрейд также установил, что затруднения в межличностном общении напрямую
связаны с индивидуальной эволюцией от младенческой стадии первичного
нарциссизма, характеризующейся любовью к самому себе, до
дифференцированного отношения к объектам, когда либидо переносится на
других.
В своих ранних изысканиях факторов, управляющих психикой, Фрейд большое
внимание уделял принципу удовольствия - врожденной склонности искать
удовольствия и избегать боли. Боль и расстройства он связывал с избытком
нервных раздражителей, а удовольствие-с разрядкой напряжения и уменьшением
возбуждения. Противоположностью принципа удовольствия явился принцип
реальности - приобретенная функция, отражающая требования внешнего мира и
обусловливающая задержку или отсрочку немедленного удовольствия. В более
поздних исследованиях Фрейду становилось все труднее согласовывать
клинические данные с той исключительной ролью, которую он отводил принципу
удовольствия в психологических процессах.
Агрессивность он рассматривал вначале в контексте садизма, считая ее
проявления на каждом уровне психосексуального развития результатом неполного
удовлетворения инстинктивных побуждений. Поскольку в агрессивности есть и
некоторые явно несексуальные стороны, он в течение некоторого времени
определял ее как инстинкт Эго. Позднее несексуальная агрессивность и ненависть,
отнесенные к инстинктам Эго, были отделены от садистских аспектов полового
влечения, которые были явно связаны с половым инстинктом. Таким образом, сам
садизм рассматривался как сплав секса и агрессивности, возникающий прежде
всего как результат фрустрации желаний.
Но Фрейду пришлось столкнуться с еще более серьезной проблемой. Он понял,
что во многих случаях агрессивные побуждения не служат цели самосохранения и
поэтому не могут быть отнесены к инстинктам Эго. Это было совершенно
очевидно в случаях склонности к саморазрушению у некоторых больных,
страдающих депрессией, а также в случаях самоубийства и членовредительства,
наблюдавшихся при определенных психических расстройствах, самоувечья,
характерного для мазохистов", непреодолимой потребности в страдании,
проявляемую человеческой психикой, периодического стремления к
саморазрушительному поведению или болезненным последствиям, и наконец в
склонности к беспричинной деструктивности, которая нередко наблюдается у
детей.
В результате Фрейд решил выделить агрессивность как отдельный инстинкт с
источником в скелетных мышцах, целью которого является разрушение. Это
добавило последний штрих к совершенно отрицательному образу человеческой
натуры у психоаналитиков. Согласно этой точке зрения, психика не только
управляется низкими инстинктами, но и содержит стремление к разрушению как
необходимый и внутренне присущий ей элемент. Вспомним, что в ранних работах
Фрейда агрессивность рассматривалась как реакция на фрустрацию и подавление
полового влечения.
В поздних работах он выдвинул предположение о существовании двух
категорий инстинктов: тех, что служат цели сохранения жизни, и тех, что
противодействуют жизни и стремятся вернуть ее в неорганическое состояние. Он
видел глубокую взаимосвязь этих двух групп инстинктов с двумя
противоположными тенденциями в физиологических процессах организма -
анаболизмом и катаболизмом. Анаболическими называются процессы, способ-
ствующие росту, развитию и накоплению питательных веществ-катаболические
процессы связаны со сжиганием метаболических резервов и с расходом энергии.
Кроме того, Фрейд связывал эти побуждения с двумя группами клеток
человеческого организма разного предназначения - это эмбриональные клетки,
которые потенциально вечны, и обычные соматические клетки, которые смертны.
Инстинкт смерти действует в организме с самого начала, постепенно превращая
его в неорганическую систему. Эту разрушительную силу можно и нужно отвести
частично от цели саморазрушения и направить против других организмов.
Следовательно, нет функциональной разницы в том, направлен ли инстинкт смерти
против объектов внешнего мира или против самого организма, пока он может
достигать своей цели, то есть уничтожать.
Размышления Фрейда об инстинкте смерти подытожены в его последней
большой книге <Очерк психоанализа> (Freud, 1964). В этой работе
основополагающая дихотомия двух могущественных сил-инстинкта любви
(Эроса) и инстинкта смерти (Танатоса) стала краеугольным камнем представлений
о психических процессах. Эта концепция стала главной для Фрейда в последние
годы его жизни. Такой крутой пересмотр психоаналитической теории не вызвал
большого энтузиазма среди его последователей и не получил значительного
развития в основном течении психоанализа. В обширном обзоре статей по идеям
Фрейда об инстинкте смерти Рудольф Брун показал, что в большей их части эта
концепция воспринималась явно неблагоприятно (Brim, 1953). Многие из авторов
сочли, что интерес Фрейда к смерти и включение Танатоса в теорию инстинктов не
имеют ничего общего с разработкой психологической системы. Неожиданный
поворот в мышлении Фрейда объяснили снижением интеллектуальных
способностей в пожилом возрасте и свойствами характера. Некоторые посчитали
поздние идеи результатом собственной патологической озабоченности смертью из-
за приводившего его в отчаяние заболевания раком и кончины близких членов
семьи. В вышеупомянутом критическом исследовании Брун высказал
предположение, что на теорию инстинкта смерти значительно повлияла реакция
Фрейда на массовые убийства во время первой мировой войны.
Ранняя топографическая теория ума, описанная Фрейдом в начале столетия в
работе <Толкование сновидений> (Freud, 1953b), разрабатывалась на основе
анализа снов, динамики психоневротических симптомов и психопатологии
повседневной жизни. Речь в ней идет о трех областях психики, различающихся по
взаимоотношениям с сознанием - это бессознательная, подсознательная и
сознательная области. В бессознательном содержатся элементы, совершенно
недоступные сознанию, они могут быть осознаны только через подсознание,
которое контролирует их при помощи психологической цензуры. Бессознательное
получает психическое отображение инстинктивных влечений, которые когда-то
были сознательными, но неприемлемыми, а потому были изгнаны из сознания и
подавлены. Вся деятельность бессознательного состоит в том, чтобы следовать
принципу удовольствия - стремиться к разрядке и осуществлению желаний. С
этой целью оно использует первично-процессуальное мышление, которое
игнорирует логические связи, не имеет представления о времени, не ведает о
негативных явлениях и легко позволяет сосуществовать противоречиям. Своей
цели оно пытается достичь при помощи таких механизмов, как конденсация,
замещение и символизация
Подсознательное содержит элементы, способные при определенных условиях
всплывать в сознании. В момент рождения подсознания нет, оно развивается в
детстве по мере эволюции Эго. Его цель -избегать неприятных ощущений и
задерживать инстинктивную разрядку; для этого оно использует вторично-
процессуальное мышление, управляемое логическим анализом и отражающее
принцип реальности. Одна из важных функций подсознания состоит в
осуществлении цензуры и подавлении инстинктивных желаний. Эта система -
уже сознательная, она связана с органами восприятия, контролируемой
двигательной активностью и с регуляцией количественного распределения
психической энергии
Топографическая теория сразу столкнулась с серьезными трудностями. Стало
очевидно, что защитные механизмы, нейтрализующие боль и неприятные
ощущения, сами по себе первоначально не доступны для сознания; значит,
механизм подавления не может быть приписан подсознанию. Далее, наличие
бессознательной потребности в наказании противоречило утверждению, что
нравственные механизмы, ответственные за подавление, выступают в союзе с
силами подсознания. К тому же, в бессознательном явно проступают некоторые
архаические элементы, которые никогда не могли быть осознаны, например
первобытные представления филогенетического характера и определенные
символы, которые не могли возникнуть в личном опыте.
В конце концов Фрейд заменил концепцию системного сознания и системного
бессознательного знаменитой моделью динамического взаимодействия трех
структурных компонентов психики: Ид, Эго и Суперэго. Здесь Ид (подсознание)
представляет собой изначальный резервуар инстинктивных энергий, чуждых Эго и
управляемых первичным процессом. Эго сохраняет первоначальную близость с
сознанием и внешним миром, хотя выполняет и целый ряд бессознательных
функций, нейтрализуя импульсы Ид с помощью специфических механизмов
защитыЗ. Кроме того, Эго контролирует системы органов восприятия и движения.
Супер-эго - самый молодой структурный компонент ума, возникающий после
разрешения эдипова комплекса. Один из его аспектов представляет идеал для Эго,
в нем отражены попытки восстановить гипотетическое состояние
самовлюбленного совершенства, существовавшее в раннем детстве, и
положительные элементы отождествления с родителями. Другой аспект отражает
интроекцию родительских запретов, закрепленных комплексом кастрации; это -
совесть или <даймон>. Характерно, что стремление к мужественности у мальчика и
к женственности у девочки приводит к более устойчивому отождествлению с
Суперэго родителя того же пола.
Действия Суперэго в основном бессознательны; Фрейд отмечал к тому же один
из аспектов Суперэго, варварство и жестокость которого безошибочно указывает
на корни в подсознании- Именно Суперэго он считал ответственным за склонность
к чрезмерному самонаказанию и самоуничтожению, наблюдаемую у некоторых
психиатрических больных. В более поздних разработках теории Фрейда главное
внимание уделено той роли, которую играют в развитии Эго влечения и
объективные привязанности, сформировавшиеся в доэдипов период. В этих
прегенитальных предшественниках Суперэго воплощены проекции садистских
побуждений ребенка и его примитивные представления о справедливости, осно-
ванной на возмездии.
Фрейд пересмотрел модель ума в связи с новой теорией тревоги -симптома,
который представляет фундаментальную проблему для динамической психиатрии.
В первоначальной теории тревоги ее биологической основой считался половой
инстинкт. При так называемых действительных неврозах (неврастении,
ипохондрии и тревожных неврозах) тревога объяснялась неадекватным высво-
бождением энергии либидо в результате нарушения полового общения
(воздержания или прерывания полового акта) и отсутствия необходимой
психической проработки сексуальных напряжений.
При психоневрозах нарушение нормальной сексуальной функции объяснялось
психологическими факторами. В этой связи тревога рассматривалась как продукт
подавления либидо. Эта теория не принимала в расчет объективную тревожность,
проявляющуюся в ответ на реальную опасность. Кроме того, она строилась на
порочном круге в рассуждении: тревога объяснялась с точки зрения подавления
полового влечения; а подавление, в свою очередь, рассматривалось как результат
невыносимых переживаний, среди которых была, конечно, и тревога.
В новой теории Фрейд проводил различие между настоящей тревожностью и
невротической, причем и та и другая возникают при угрозе организму. При
настоящей тревоге угроза исходит от конкретного внешнего источника, при
невротической источник неизвестен. В младенческом и детском возрасте она
возникает в результате чрезмерного возбуждения инстинктов; позднее она по-
является в ожидании опасности, а не как реакция на опасность. Тревожный сигнал
мобилизует меры защиты -механизмы, направленные на то, чтобы избежать
реальной или вымышленной внешней угрозы, или психологическую защиту,
нейтрализующую повышенное возбуждение инстинктов. Таким образом, неврозы
развиваются вследствие частичного отказа системы защиты; более тяжелое
расстройство механизмов защиты приводит к заболеваниям психотического
характера, которым свойственна значительная деформация Эго и восприятия
реальности.
Психоаналитическая концепция лечения и практические терапевтические
методы отражают столь же сильное влияние принципов ньютоно-картезианской
механики, как и чистая теория Фрейда. Основные условия терапии, когда пациент
лежит на кушетке, а невидимый беспристрастный врач сидит в изголовье,
воплощают идеал <объективного наблюдателя>. В этом отразилась глубоко уко-
ренившаяся уверенность механистической науки в том, что можно Делать научные
наблюдения без вмешательства в исследуемый процесс и без взаимодействия с
изучаемым предметом.
Прямое отражение декартовского разделения ума от тела обнаруживается в
исключительном внимании психоаналитиков-практиков к психическим процессам.
Физиологические проявления рассматриваются в психоанализе как отражение
психологических событий или, наоборот, как пусковой механизм психологических
реакций. Однако сам метод не предусматривает прямого физического
вмешательства, а на любой телесный контакт с пациентом наложено фактически
строгое табу. Некоторые из психоаналитиков даже воздерживаются от
рукопожатия с ним из опасения какого-то взаимного влияния.
Разделение ума и тела в психоанализе Фрейда усугубляется жестким отсечением
проблемы от среды ее возникновения - межличностной, социальной и
космической. Психоаналитики обычно отказываются от общения с супругом
(супругой) пациента или с членами его семьи и никак не вовлекают их в процесс
лечения; большую часть социальных факторов заболевания они игнорируют.
Никто из них не готов по-настоящему признать роль трансперсональных и
духовных факторов в динамике эмоциональных расстройств. Динамической
основой видимых явлений внешнего мира являются для них инстинктивные
порывы, стремящиеся к разрядке, и различные противодействующие им и
нейтрализующие их силы. Усилия психотерапевта направлены на устранение
препятствий, которые не позволяют этим силам выразиться в более непосред-
ственной форме. При анализе противодействия терапевт вынужден полагаться
только на вербальные средства.
Перед терапевтом стоит задача воссоздать из данных конкретных проявлений
группу сил, которая вызывает симптомы, придать этим силам новое направление в
ходе терапевтического лечения и при помощи анализа переноса освободить
изначально подавленные детские сексуальные стремления - превратить их в
сексуальность взрослого человека и тем самым дать им возможность участвовать в
развитии личности.
На психоаналитическом сеансе пациенту отведена пассивная, подчиненная и
крайне невыгодная роль. Он лежит на кушетке и не видит терапевта, сидящего в
изголовье, ожидается, что у него возникнут свободные ассоциации и не будет
вопросов. Психоаналитик полностью контролирует ситуацию и редко отвечает на
вопросы; он может молчать или интерпретировать, а любое несогласие пациента
склонен рассматривать как сопротивление4. Интерпретация психоаналитика,
основанная на теории Фрейда, явно или неявно управляет всем процессом, держит
его в узких рамках, не оставляя возможности для исследования новых территорий.
Предполагается, что терапевт будет безучастен, объективен, безразличен,
невосприимчив и станет внимательно следить за любыми признаками <обратного
переноса>.
От пациента требуются только свободные ассоциации, предполагается, что
только терапевт и его интерпретация способствует лечению. Терапевт считается
зрелым здоровым специалистом, владеющим всеми необходимыми познаниями и
терапевтическими приемами. Таким образом, медицинская модель оказывает явное
и очень мощное влияние на отношения между психотерапевтом и пациентом,
несмотря на то, что психоанализ - это психологический, а не медицинский подход
к эмоциональным расстройствам.
Первостепенное внимание психоанализ уделяет реконструкции травматического
события в прошлом и его повторению в динамике переноса в настоящем;
следовательно, он основывается на строго детерминированной исторической
модели. В представлении Фрейда, улучшение вполне механистично -основной
расчет делается на высвобождение подавленной энергии и ее использование для
конструктивных целей (сублимацию). Цель терапии, по недвусмысленному
определению самого Фрейда, действительно весьма скромна, особенно с учетом
невероятно больших затрат времени, денег и энергии: <превратить чрезмерные
страдания невроза в нормальные, обыкновенные невзгоды повседневности>.
Обзор базовых концепций классического психоанализа и его теоретических и
практических характеристик дает нам основание для обсуждения ценности
системы Фрейда в свете данных глубинной эмпирической психотерапии, в
частности исследований при помощи ЛСД. Вообще говоря, психоанализ является
почти идеальной концептуальной системой - до тех пор, пока сеансы сосредо-
точиваются на биографическом уровне бессознательного. Если бы опыт анализа
воспоминаний был единственным, что принимается в расчет в этом контексте,
ЛСД-психотерапия могла бы рассматриваться в качестве почти лабораторного
метода подтверждения основных психоаналитических предпосылок.
Психосексуальная динамика и фундаментальные конфликты человеческой
психики, в том виде, в каком их описывал Фрейд, необыкновенно ясно
проявляются даже при рабою с наивными людьми, которые никогда не встречались
с психоанализом, не читали психоаналитических книги не подвергались ни
открытому, ни скрытому внушению каких-либо идей. Под действием ЛСД они
переживают опыт детства и даже раннего детства, возвращаются к
психосексуальным травмам и сложным ощущениям, связанным с младенческой
сексуальностью, сталкиваются с энергетическими конфликтами в различных
эрогенных зонах. Им приходится прорабатывать фундаментальные
психологические проблемы, описанные в психоанализе, например комплекс Эдипа
или Электры, травму отнятия от груди, страх кастрации, зависть по поводу пениса
и конфликты приучения к туалету. Сеансы с ЛСД подтверждают также
разработанную Фрейдом динамическую картографию психоневрозов и
психосоматических расстройств, их специфические связи с эрогенными зонами и
стадиями развития Эго.
Для объяснения некоторых важных переживаний, часто встречающихся на
биографическом уровне бессознательного, концептуальную систему Фрейда
следует модифицировать двумя значительными поправками. Первая - это
концепция динамических управляющих систем в психике, которые организуют
эмоционально близкие воспоминания; я назвал их <системами конденсированного
опыта>, СКО (краткое описание их приведено в главе второй; в моей книге
<Области бессознательного> (Grof, 1975) они обсуждены подробно). Вторая
поправка связана с огромным значением физических травм (операций, болезней
или повреждений), которые фрейдовской психологией не признаются.
Воспоминания их играют важную роль в развитии различных эмоциональных и
психосоматических симптомов и сами по себе и в качестве связующего звена при
переходе к соответствующим элементам перинатального уровня.
Впрочем, эти небольшие проблемы легко поддаются коррекции.
Фундаментальная ошибка психоанализа состоит в том, что главное внимание
направляется на биологические события и индивидуальное бессознательное.
Делается попытка распространить данные, полученные в одной поверхностной и
очень узкой полосе сознания, на другие уровни сознания и на человеческую
психику вообще. Поэтому главным недостатком этой теории является то, что в ней
нет подлинного признания перинатального и трансперсонального уровней
бессознательного. Как считал Фрейд, этиологию и динамику эмоциональных
расстройств можно почти целиком объяснить исходя из последовательности
послеродовых событии.
Эмпирические методы терапии принесли ошеломительные результаты, показав,
что не детские психотравмы являются первичными патогенными причинами - они
лишь создают условия для высвобождения энергии и содержимого более глубоких
слоев психики.
Типичные симптомы эмоциональных расстройств обладают сложной,
многослойной и многомерной динамической структурой, и биографический
уровень - только один элемент в сложной цепи. Корни проблемы почти во всех
случаях надо искать на перинатальном и трансперсональном уровнях.
Включение перинатального уровня в картографию бессознательного имеет
далеко идущие последствия для психоаналитической теории, проясняет многие из
ее проблем, причем рассмотрение их переходит в совсем другую перспективу и это
не обесценивает фрейдовского подхода в целом. Перенос акцента с зависящей от
биографии сексуальной динамики на динамику базовых перинатальных матриц
(БПМ) вполне возможен без отказа от большей части данных, полученных в
психоанализе, - вследствие сходства у всех людей глубинного опыта,
относящегося к биологическому рождению, оргазму и физиологической
активности в эрогенных зонах (оральной, анальной, уретральной и фаллической).
Динамические связи этих биологических функций графически представлены в таб-
лице.
Знание перинатальной динамики и ее включение в картографию
бессознательного обеспечивает простую, изящную и действенную модель для
объяснения многих явлений, которые были загадкой для Фрейда и его
последователей. В области психопатологии они не сумели дать
удовлетворительного объяснения садомазохизму, членовредительству,
садистскому убийству и самоубийству. Не удалось решить проблему жестокой
части Суперэго, которая представляется производной Ид. Концепция женской
сексуальности и вообще женского начала, как ее понимал Фрейд, является безус-
ловно самым слабым местом психоанализа и граничит со смехотворной глупостью.
В ней недостает подлинного понимания женской психики и принципа всего
женского, а женщина как таковая рассматривается как кастрированный мужчина. К
тому же, психоанализ дает лишь поверхностные и неубедительные интерпретации
всего спектра явлений, наблюдаемых у психиатрических пациентов; подробнее об
этом мы скажем позже.
По поводу более широкого применения теории Фрейда к феноменам культуры
можно сказать, что он не сумел найти убедительного объяснения таким
антропологическим и историческим явлениям как шаманизм, ритуалы перехода,
визионерский опыт, мистериальные религии, мистические традиции, войны,
геноцид и вооруженные восстания. Ни одно из них нельзя понять правильно без
использования концепции перинатального (и трансперсонального) уровня психики.
Следует также упомянуть о недостаточной эффективности психоанализа как
терапевтической процедуры, что является одним из серьезных недостатков этой
изящной в других отношениях теории.
В ряде случаев гениальность Фрейда подводила его совсем близко к осознанию
перинатального уровня бессознательного. Не раз он рассуждал о некоторых
основных элементах этого уровня, а многие его формулировки касаются (пусть и
неявно) проблем, тесно связанных с процессом смерти-возрождения. Фрейд
первым высказался о том, что смертельный страх, ассоциируемый с родовой
травмой, может служить скрытым источником и прототипом всех страхов в
будущем. Однако, он не стал разрабатывать эту увлекательную идею дальше и не
включил ее в психоанализ. Впоследствии он даже выступил против идей своего
ученика Отто Ранка, опубликовавшего работу (Rank, 1929), в которой психоанализ
коренным образом пересматривался на основе огромной значимости родовой
травмы - решающего события в жизни человека. В трудах Фрейда и его
последователей проводится на редкость четкое разграничение между
интерпретацией и оценкой пренатальных, перинатальных и постнатальных
событий. В отличие от информации о послеродовом периоде, которая обычно
считалась возможным отражением фактически имевших место событий, материал
свободных ассоциаций или сновидений, связанный с рождением или
внутриутробной жизнью, постоянно назывался <фантазиями>. Отошли от этого
правила только Отто Ранк (Rank, 1929),Нандор Фодор (Fodor, 1949) и Литарт
Пирболт(РеегЬоНе, 1975), признавшие и действительно понявшие перинатальную
и пренатальную психическую динамику.
По мнению представителей классического и ортодоксального психоанализа,
смерть не представлена в бессознательном. Страх смерти они объясняют то
боязнью кастрации, то опасением потерять самоконтроль, то страхом перед
мощным сексуальным оргазмом, то желанием смерти другого человека, которое
Суперэго неумолимо обращает на самого желающего (Fenichel, 1945). Фрейд не
был вполне удовлетворен своим тезисом о том, что Ид не знает смерти, и ему все
труднее становилось отрицать значимость смерти для психологии и
психопатологии.
В последних работах он ввел в свою теорию инстинкт смерти Танатос - в
качестве противовеса Эросу, или либидо, - инстинкт столь же значимый, что и
сам Эрос. Подход Фрейда к смерти неточен в изображении той роли, которую она
играет в перинатальной динамике; он был очень далек от понимания того, что в
контексте смерти-возрождения смерть, секс и рождение образуют нерасторжимую
триаду, что они тесно связаны со смертью Эго. Весьма поучительным, однако,
оказалось признание Фрейдом психологического значения смерти; здесь, как и во
многом другом, он далеко опередил своих последователей.
Модель, включающая перинатальную динамику, обладает серьезными
преимуществами. Она не только дает более верную и всестороннюю
интерпретацию многих психопатологических явлений и их динамического
взаимодействия, но связывает их логическим и естественным образом с
анатомическими, физиологическими и биохимическими аспектами процесса
рождения. Выше я подробно покажу, как можно легко объяснить феномен
садомазохизма на основе феноменологии БПМ-III с ее тесными связями секса, боли
и агрессии. Сочетание сексуальности, агрессивности, тревоги и ска-тологии,
являющееся еще одной важной характеристикой третьей перинатальной матрицы,
составляет естественный контекст для выяснения причин других сексуальных
извращений и нарушений. На этом уровне сексуальность и страх выступают как
две стороны одного и того же процесса, и ни одну из них нельзя объяснить за счет
другой. Это представляет в новом свете неудавшиеся попытки Фрейда объяснить
страх подавлением либидо, а подавление, в свою очередь, страхом и другими
негативными эмоциями.
Для БПМ-III также свойственно формирование чрезвычайно большого
количества различных инстинктивных импульсов с одновременной блокировкой
внешней двигательной реакции любого рода в контексте крайне тяжелых и
болезненных ситуаций, представляющих угрозу для жизни. В этом видится
естественный базис для глубочайших корней фрейдовского Суперэго - жестокого,
грубого и примитивного. Его связанность с болью, мазохизмом, члено-
вредительством, насилием и самоубийством (смертью Эго) вполне ясна и не
оставляет никаких загадок и тайн, если ее рассматривать как интроекцию
беспощадного воздействия родового канала.
Понятие dentate vagina (женских гениталий, способных убить или кастрировать),
которое Фрейд считал продуктом примитивной младенческой фантазии, в
контексте перинатальной динамики становится реалистичным представлением,
основанным на конкретных воспоминаниях. В ходе родов бесчисленное количество
детей было убито или сильно травмировано этим потенциально смертоносным
органом. Связь <зубастого влагалища> (dentate vagina) со страхом кастрации
вполне ясна, если проследить возникновение страха до настоящего источника -до
памяти о перерезании пуповины. Тогда понятен парадокс страха кастрации у обоих
полов, а также тот факт, что в свободных ассоциациях пациенты психоанализа
отождествляют кастрацию со смертью, разлукой, уничтожением и потерей
дыхания. Значит, образ зубастого влагалища представляет собой обобщение,
основанное на правильном восприятии. Неадекватна форма обобщения, а не само
восприятие.
Признание перинатального уровня бессознательного устраняет серьезный
логический пробел в психоаналитической концепции, вообще говоря, непонятный,
если учесть высокий интеллектуальный уровень представителей
психоаналитического направления. По мнению самого Фрейда, его последователей
и вдохновленных им теоретиков, самые ранние события, происходящие на этапе
орального периода жизни новорожденного, будут оказывать глубокое воздействие
на последующее психологическое развитие. Это признано всеми даже для влияний
относительно тонких. Так, Гарри С.Салливэн (Sullivan, 1955) считал, что младенец
различает такие эмпирические нюансы в оральной эрогенной зоне, как <хороший>,
<плохой> и <неправильный> сосок5. Как тогда тот же самый организм, знаток
женского соска, мог несколькими днями или неделями раньше пропустить и не
запомнить экстремальные условия родов: опасную для жизни гипоксию,
предельное механическое сдавливание, мучительную боль и целый спектр других
аварийных сигналов смертельной опасности? По данным психоделической терапии
различные биологические и психологические нюансы кормления грудью имеют
очень большое значение. А как можно понять из вышесказанного, значимость
родовой травмы на несколько порядков выше. Прежде чем почувствовать голод
или холод, заметить отсутствие матери или различить оттенки кормления, ребенок
должен быть уверен в снабжении легких кислородом, без которого ему не жить.
Рождение и смерть - события фундаментальной значимости. определяющие
весь остальной опыт. Это альфа и омега человеческого существования;
психологическая система, которая их не учитывает, будет поверхностной,
неполной и ограниченной. Неприменимость психоанализа ко многим областям
психотического опыта, например при рассмотрении антропологических данных,
явлений парапсихологии и серьезной социальной психопатологии (войн,
революций, тоталитаризма и геноцида) объясняется как раз тем, что эти области в
большой мере характеризуются перинатальной и трансперсональной динамикой, а
потому явно недостижимы для классического фрейдовского анализа.
Такое описание психоанализа может не удовлетворить нынешних его
сторонников, поскольку, ограничиваясь классическими концепциями Фрейда, они
не учитывают последних достижений в этой области. Поэтому здесь уместно
коснуться теории и практики эго-психологии. Исходные ее принципы можно найти
в трудах 3. Фрейда и Анны Фрейд. В истекшие четыре десятилетия ее разрабатыва-
ли ХайнцХартман, Эрнст Крис, Рудольф Левенштейн, Рене Спитц, Мэргерит
Малер, Эдит Джекобсон, Отто Кернберг, Хайнц Кохут и другие (Blanck, Blanck,
1965). Благодаря их усилиям эго-психология обрела свою нынешнюю форму.
Среди главных теоретических изменений, внесенных ею в психоанализ, следует
выделить подробную разработку концепции объектных отношений, признание их
главенствующей роли в развитии личности и акцент на проблемах человеческой
адаптации, врожденного аппарата Эго, свободных от конфликтности зон психики,
усредненного прогнозирования среды, нарциссизма и многое другое. Эго-
психология значительно расширяет круг психоаналитических интересов, включая в
него нормальное развитие человека, с одной стороны, и тяжелую психопатологию,
с другой. Эти изменения в теории нашли свое отражение в терапевтических
методах. Технические нововведения - выстраивание Эго, смягчение побуждений,
коррекция искажения и структуры-позволили распространить
психотерапевтическую работу на пациентов с неустойчивой силой Эго и
пограничной психотической симптоматикой.
Как бы ни были важны эти разработки для психоанализа, они, подобно
классическим концепциям Фрейда, резко ограничены узкой биографической
ориентацией. Поскольку в них не учитываются перинатальный и
трансперсональный уровни психики, они не в состоянии дать полного понимания
психопатологии; вместо этого, происходит лишь совершенствование понятий,
относящихся к одному слою психики, которого, конечно, недостаточно для ее
полного понимания. Многие пограничные и психотические состояния уходят
корнями в негативные аспекты перинатальных матриц или в трансперсональную
сферу.
Кроме того, эго-психология не способна ни воспринять, ни использовать
мощные механизмы самоисцеления и самоизменения личности, задействовать
которые можно через контакт с трансперсональными сферами психики. В свете
терапевтических стратегий, которые излагаются в настоящей книге, главной
проблемой является не защита и выстраивание Эго при помощи изощренных
вербальных приемов, а создание опорной структуры, в рамках которой можно
выйти за пределы Эго- Переживание смерти Эго и последующий опыт единения (а
природа того и другого - симбиотически-биологическая и трансцендентальная)
становятся источником новой силы и новой самоидентичности. Эго-психология так
же далека от осознания подобных концепций и механизмов, как и классический
анализ Фрейда.
Знаменитые отступники: Альфред Адлер, Вильгельм Райх и Отто
Ранк
Эпохальные открытия Фрейда в области глубинной психологии привлекли
небольшую группу блестящих исследователей и мыслителей, ставших членами его
кружка в Вене. Из-за сложности и новизны предмета, а также из-за независимости
суждений лучших учеников Фрейда в психоаналитическом направлении с самого
начала появилось множество разногласий и расхождений. С годами некоторые из
лучших последователей Фрейда сами отошли от этого направления или были
вынуждены это сделать; так или иначе, они основали свои собственные школы
психоанализа. Интересно, что Многие элементы излагаемой здесь концептуальной
системы содержались в книгах этих знаменитых ревизионистов. Однако, они были
представлены как взаимоисключающие положения и не укладывались в главное
русло психоанализа или академической психологии. Я не стану здесь прослеживать
цепь событий в их исторической последовательности, а сразу перейду к
обсуждению теоретических и практических отступлений от классического психо-
анализа в отношении того уровня сознания, который привлекал главное внимание
каждого из отступников.
Как и психоанализ Фрейда, индивидуальная психология Альфреда Адлера
(Adier, 1932) ограничивалась биографическим уровнем, но интересы ее были
иными. В отличие от детерминистского подхода Фрейда, подход Адлера был чисто
телеологическим и финалистическим. Фрейд изучал исторический и причинно-
следственный аспекты происхождения неврозов и других психических забо-
леваний, а Адлера интересовал главным образом их результат и конечная цель. По
его мнению, основным принципом любого невроза является мнимая цель стать
<совершенным мужчиной>. Половое влечение и склонность к сексуальным
извращениям разных типов, которые выделял Фрейд, являются лишь вторичными
проявлениями этого руководящего принципа. Преобладание сексуальных мотивов
в невротических фантазиях - это просто жаргон, некий modus dicendi (манера
выражения -лат.), обозначающий стремление к мужской стати. Такое стремление
к превосходству, тотальности и совершенству указывает на глубинную
потребность компенсировать всеобъемлющее чувство неполноценности и не-
адекватности.
В динамике неврозов индивидуальная психология Адлера огромную долю
внимания уделяет <конституциональной неполноценности> некоторых органов или
систем органов, имея в виду ее морфологический или функциональный характер.
Стремление к превосходству и успеху имеет строго объективный паттерн. Оно
основано на представлении человека о самом себе и на самоуважении, а методы,
используемые для достижения цели, отражают условия его жизни, в особенности
биологические задатки и окружение в раннем детстве. Выдвинутая Адлером
концепция неполноценности шире, чем это кажется на первый взгляд; среди
прочих составляющих она включает неуверенность и страх. И соответственно,
стремление к превосходству в конечном счете является стремлением к
совершенству и законченности: предполагает оно и поиски смысла жизни. Более
глубоким, скрытым чувством, стоящим за комплексом неполноценности, является
воспоминание о детской беспомощности, а в его основе - бессилие перед неотвра-
тимой смертью. При помощи механизма гиперкомпенсации комплекс
неполноценности может породить превосходное исполнительство, а в крайних
случаях даже гениальность. Любимым примером Адлера был Демосфен,
страдающий заиканием и тиком мальчик, который стал самым знаменитым
оратором всех времен. В менее удачных случаях этот механизм будет вызывать
невроз.
В отличие от фрейдистских представлений о человеке как фрагментарном
существе, поведение которого определяется его прошлым, концепция Адлера
изображает органичную, сильную личность, цель которой состоит в
самореализации и выживании рода. Об индивиде и о его выживании следует
думать в динамичной взаимосвязи с соматическим, психологическим и
социальным процесс сами. Потребность человека вписываться в социальную среду
и выделяться в ней образует паттерн активной адаптации. Подрастающий ребенок
выбирает из своего сложного прошлого устойчивый и логически обоснованный
стиль жизни. По мнению Адлера сознательные и бессознательные процессы не
находятся в противоречии: они представляют два аспекта единой системы,
служащие одной цели. События, которые не вписываются в нее, считаются
незначительными и забываются. Мы не осознаем те мысли и чувства, которые
серьезно противоречат нашим представлениям о самих себе. Вопрос не в том, что
люди являются заложниками исторически взаимозависимых сил своего
бессознательного, а в том, что они не осознают цели и ценности, которые приняли
или создали сами.
Адлер уделяет большое внимание социальности чувств как важному критерию
психического здоровья: здоровый образ жизни направлен на достижение
компетентности и успеха в обществе через общественно полезную деятельность.
Концепция нормального развития включает обособленный, последовательный,
активный и созидательный образ жизни, стремление к субъективно определенной
цели, врожденные общественные интересы и способность к социальному общению.
Предрасположенность к неврозу создается в детстве при слишком сильной опеке
или заброшенности, или при наличии того и другого вместе. Это приводит к
отрицательной самооценке, чувству беспомощности и созданию образа социальной
среды, как исходно враждебного, тяжелого, чуждого, требовательного и вызыва-
ющего фрустрацию окружения. В результате неуверенный в себе индивид
формирует управляемый, замкнутый и необщительный образ жизни, а не тот,
который более соответствует здравому смыслу и открыт интересам общества.
Адлер подробно рассмотрел различные формы и проявления <частной логики>, т.е.
логики людей, страдающих неврозами и психозами, наркоманов и преступников.
Вообще говоря, его всегда больше интересовали наблюдения и описания,
касающиеся необычных личностей, а не диагностические категории и клинические
классификации. По его мнению, человек, страдающий неврозом, не может
справиться со своими проблемами и получать удовольствие от социального
общения потому, что на основании опыта, полученного в детстве, у него
сформировался частный комплексный план, в основе которого лежит защитная
функция. В плане этом есть внутренняя связность, и он сопротивляется
изменениям, потому что представляет единственную форму адаптации, которую
человек сумел для себя создать. Индивид боится столкнуться с новым,
побуждающим к пересмотру взглядов опытом и продолжает считать свои
идиосинкразические и ошибочные представления о людях и окружающем мире
правильными и в целом обоснованными. В то время как невротик страдает от
чувства реальной или воображаемой неудачи, больной психозом не признает
социальную реальность окончательным критерием; вместо этого он погружается в
мир своих фантазий, компенсирующих чувство беспомощности и отчаяния,
возникшее из-за неудач в реальном мире.
В своей терапевтической практике Адлер уделял большое внимание активной
роли врача. Он разъяснял пациенту общественные законы, анализировал его цели и
образ жизни, предлагал конкретные изменения, подбадривал, внушал надежду,
восстанавливал уверенность в себе, помогал осознать свои силы и способности.
Главное для успешного восстановления пациента он видел в том, чтобы его
понимал терапевт; проникновение в свои собственные мотивы, намерения и цели
не являлось необходимым условием терапевтических изменений. Фрейдовскую
концепцию переноса Адлер считал ошибочной и вводящей в заблуждение, видел в
ней дополнительное препятствие на пути к излечению. Он подчеркивал, что врач
должен быть приветливым, надежным, заслуживающим доверия и постоянно
заинтересованным в благополучии пациента.
Данные, полученные при работе с ЛСД и в других эмпирических подходах, по-
новому высветили теоретические разногласия между Адлером и Фрейдом. В
основном, расхождение базируется на ошибочной уверенности в том, что сложную
совокупность психических процессов можно свести к нескольким простым осново-
полагающим принципам. С этим краеугольным камнем механистической науки в
настоящее время расстались даже физики - в том. что касается материального
мира; примером этому служит <бутстрапная> философия Джеффри Чу (Chew,
1968). Человеческий разум настолько сложен, что можно создавать множество
теорий, каждая из которых будет логичной, последовательной и отражающей
некоторые серьезные данные, но в то же время, эти теории окажутся
несовместимыми и фактически противоречивыми. Конкретнее, расхождение между
психоанализом и индивидуальной психологией отражает непонимание того, что
сознание имеет несколько уровней. В этом смысле обе системы несовершенны и
поверхностны, так как обе работают исключительно на биографическом уровне и
не признают перинатальную и трансперсональную сферы. Поэтому проекции
различных элементов из этих забытых областей психики появляются в обеих
системах в искаженной и неясной форме.
Противоречие между акцентами на сексуальном влечении или на воле к власти и
мужском протесте кажется серьезным и непримиримым только до тех пор, пока
представления о психике ограничиваются биографическим уровнем и исключают
динамику пери-натальных матриц. Как уже говорилось, сильное сексуальное воз-
буждение (включая оральный, анальный, уретральный и генитальный компоненты)
и чувство беспомощности, чередующееся с попытками агрессивного
самоутверждения, представляют неотъемлемые составляющие динамики БПМ-III.
Хотя в процессе смерти-возрождения в перинатальном развертывании может
наблюдаться временное усиление сексуального аспекта или аспекта власти, они
неразрывно связаны. Исследование сексуальных характеристик мужчин,
находящихся у власти (Janus, Bess and Saltus, 1977), описанное ниже (с. 241-242),
можно привести здесь в качестве убедительного примера.
Глубокие корни сексопатологии обнаруживаются в третьей перинатальной
матрице, где сильный подъем либидо ассоциируется со смертельным страхом,
болью, агрессией и столкновением с биологическими отходами. Ощущения
неполноценности, неадекватности и недостаточного самоуважения можно найти за
рамками биологической обусловленности раннего детства - в беспомощном и
смертельно опасном состоянии рождения. Таким образом, в силу недостаточной
глубины своих подходов Фрейд и Адлер избирательно выделяли только одну из
двух категорий психологических сил, которые на более глубоком уровне
составляют две стороны одного и того же процесса.
Осознание смерти, этой ключевой темы перинатального процесса, оказало
сильное воздействие на мышление обоих исследователей. Фрейд в своих
окончательных теоретических построениях постулировал существование
инстинкта смерти, который является в психике решающей силой. Ориентация на
биологические факторы помешала ему увидеть возможность психологической
трансценденции смерти, и он создал мрачный, пессимистический образ
человеческого существования. Тема смерти играла важную роль и в его личной
жизни - он страдал танатофобией в тяжелой форме. На жизнь и работу Адлера
проблема смерти тоже оказала очень сильное влияние. В невозможности
предотвратить или контролировать смерть он видел глубинную основу чувства
неполноценности. В этой связи интересно, что Адлер знал: его собственное
решение стать врачом - представителем профессии, которая пытается победить
смерть, - было вызвано тем, что он чуть не умер в возрасте пяти лет. Вероятно,
этот же фактор стал той призмой, в которой сфокусировались его теоретические
воззрения.
С точки зрения наблюдений, полученных в глубинной эмпирической терапии,
детерминированное стремление к достижению внешних целей и упорное желание
добиться успеха в жизни не имеют большого значения для преодоления чувства
неполноценности и недостаточного самоуважения, каков бы ни был практический
результат этих устремлений. От чувства неполноценности нельзя избавиться,
мобилизовав все силы на его сверхкомпенсацию; это возможно, только при встрече
с ним в переживании лицом к лицу и полной отдаче ему. Тогда оно поглощается
процессом смерти-возрождения Эго, а из осознания собственной космической
идентичности рождается новый образ себя. Подлинное мужество состоит не в
героических усилиях, направленных на достижение внешних целей, а в решимости
пройти через ужасный опыт столкновения с самим собой. До тех пор, пока индивид
не найдет свою истинную сущность в себе самом, любые попытки продать жизни
смысл через манипуляции во внешнем мире и достижение внешних целей
останутся бесплодным и в конечном счете обреченным на поражение
донкихотством.
Другой известный отступник в истории психоанализа - австрийский психиатр
и политический деятель Вильгельм Райх Поддерживая главный тезис Фрейда о
первостепенной значимости сексуальных факторов в этиологии неврозов, он
существенно изменил его тем, что выделил <сексуальную экономию> - баланс
энергетической зарядки и разрядки, сексуального возбуждения и облегчения. По
мнению Райха, именно подавление сексуальных побуждений вместе с
сопутствующими характерологическими установками конституирует настоящий
невроз, а клинические симптомы - это всего лишь внешние проявления.
Первичные травмы и сексуальные импульсы удерживаются вне сознания при
помощи сложных паттернов хронического мышечного напряжения <харак-
теристической брони>. Термин <бронирование> относится к функции защиты
индивида от мучительных и опасных внутренних и внешних переживаний. Для
Райха решающим фактором, способствующим незавершенному сексуальному
оргазму и закупорке биоэнергии, является репрессивное влияние общества.
Невротик поддерживает баланс сексуальных сил, связывая излишнюю энергию
мышечным напряжением и ограничивая тем самым возбуждение У здорового
человека нет подобных ограничений, его энергия не сдерживается мышечной
броней и может высвобождаться беспрепятственно.
Вклад Райха в терапию (Reich, 1949) имеет огромное значение и непреходящую
ценность. Неудовлетворенность методами психоанализа привела его к созданию
системы, которую он назвал <анализом характера>, а позднее - <аналитической
вегетотерапией характера>. Это было радикальным отклонением от классического
метода Фрейда, так как система подразумевала лечение неврозов с биофизических
позиций и содержала физиологические элементы. Райх использовал
гипервентиляцию, разнообразные физические упражнения и непосредственный
телесный контакт для мобилизации сдавленных энергий и снятия блокировок. По
его мнению, цель терапии состоит в восстановлении способности больного пол-
ностью подчиниться тем спонтанным и непроизвольным движениям, которые в
норме сопровождают дыхательный процесс. Если это удается, респираторные
волны вызывают волнообразные движения тела, которые Райх называл <рефлексом
оргазма>. Он считал, что пациенты, которым удается этого достичь в процессе
терапии, способны потом целиком отдаваться сексуальной ситуации и получать
всеобъемлющее удовлетворение. Полный оргазм разряжает всю избыточную
энергию в организме, избавляя пациента от симптомов.
По мере развития теории и реализации своих идей Райх все больше
противоречил самому себе. Рассматривая подавляющую роль общества как один из
основных факторов эмоциональных расстройств, он сочетал новаторскую работу в
психотерапии с радикальной политической деятельностью в коммунистической
партии. В конце концов, это привело к разрыву и с сообществом психотерапевтов и
с коммунистическим движением. После конфликта Райха с Фрейдом его имя было
вычеркнуто из списка членов Международной психоаналитической ассоциации. За
публикацию свирепой критической статьи о массовой психологии фашизма его
исключили из коммунистической партии. В последние годы Райх все больше
убеждался в существовании изначальной космической энергии, которая является
источником трех обширных сфер экзистенции, возникающих из нее в сложном
процессе дифференциации: механической энергии, неорганической массы и живой
материи (Reich, 1973). Эту энергию, которую Райх называл оргоном, можно
увидеть, определить термическим и электроскопическим путем или при помощи
счетчика Гейгера. Она отличается от электромагнитной энергии, одним из ее
основных свойств является пульсация. По мнению Райха, в динамике оргона и во
взаимоотношениях между <оргоновой энергией, не обладающей массой> и
<оргоновой энергией, ставшей материей> - суть истинного понимания Вселенной,
природы и человеческой психики. Поток оргона и его динамические наслоения
могут объяснить такие несхожие явления, как рождение субатомных частиц,
происхождение форм жизни, рост, движение, половую активность и процессы
воспроизводства, психологические явления, шквалы, северное полярное сияние и
образование галактик.
Райх сконструировал специальные аккумуляторы оргона-ящики, собирающие,
как он утверждал, и накапливающие оргон для использования с терапевтической
целью. Оргоновая терапия базируется на предположении, что телесное и
психическое берут биоэнергетическое начало в пульсирующей системе
удовольствия (кровь и вегетативный аппарат) -именно к этому общему источнику
психологических и соматических функций она и обращена. Таким образом,
оргоновая терапия не является ни психологическим, ни химико-физиологическим
методом лечения; это биологический метод, занимающийся нарушениями
пульсации в автономной системе. Постепенно внимание Райха перемещалось с
оригинального и новаторского терапевтического эксперимента во все более дале-
кие области; он начал заниматься физикой, биологией, клеточной биопатией,
абиогенезом, метеорологией, астрономией и философией. Завершилась его бурная
научная карьера трагически. Он сам использовал генераторы оргона и призывал к
их использованию других, а так как они были запрещены Агентством по пищевым
продуктам и лекарственным препаратам, возник серьезный конфликт с
правительством США. После нескольких судебных разбирательств его дважды
приговорили к тюремному заключению, и в конце концов он умер в тюрьме от
сердечного приступа.
С точки зрения концепций, изложенных в нашей книге, главными заслугами
Райха являются по-видимому исследования биоэнергетических процессов, а также
психосоматическая корреляция генезиса эмоциональных расстройств и методов их
лечения.
Он прекрасно знал о мощных энергетических потоках, лежащих в основе
невротических симптомов, и понимал бесполезность одних лишь вербальных
методов их лечения. Его представления о мышечной броне и о роли мускулатуры в
развитии неврозов имеет непреходящее значение. Наблюдения во время сеансов с
<ЛСД подтверждают основные идеи Райха об энергостазисе и о задействованности
мышечной и вегетативной систем в неврозах. Эмпирическая конфронтация
пациента со своими психологическими проблемами обычно сопровождается
сильной дрожью, судорогами, подергиваниями, долго сохраняющимися странными
позами, гримасничанием, отдельными звуками, иногда рвотой. Совершенно ясно,
что психологические аспекты этого процесса (его перцептуальные, эмоциональные
и понятийные элементы) и ярко выраженные физиологические проявления тесно
связаны между собой и представляют две стороны одного и того же явления.
Главное различие между моим представлением и теорией Райха состоит в
интерпретации этого процесса.
Райх настойчиво выделял постепенное накопление и закупорку сексуальной
энергии в организме вследствие отрицательного влияния социума на достижение
полного оргазма (Reich, 1961). В результате неполного ее разряжения, либидо раз
за разом сдавливается и в конце концов находит девиантный канал для выхода в
разнообразной психопатологии, от психоневрозов до садомазохизма. Поэтому для
эффективного лечения требуется освободить запертую либидозную энергию,
разрушить <телесную броню> и добиться полного оргазма. Наблюдения при
помощи <ЛСД ясно показывают, что скапливание этой энергии не является
результатом хронического сексуального стазиса. из-за неполного оргазма. По
большей части она представляет мощные силы перинатального уровня
бессознательного Энергия, высвобождаемая во время терапии, лучше всего будет
понятна как запоздалый выход чрезмерного нейронного возбуждения, вызванного
стрессом, болью, страхом и удушьем в ходе биологических рождения.
Глубочайшим основанием для появления <брони характера> является
интроецированное динамическое столкновение потока нейронной
сверхстимуляции при рождении и беспощадными тисками родового канала, не
допускающими адекватной реакции и периферийной разрядки. Уничтожение брони
в большой мере совпадает с завершением процесса смерти-возрождения; однако
некоторые ее элементы коренятся еще глубже, в трансперсональных сферах.
Перинатальную энергию можно действительно перепутать с зажатым либидо,
потому что в БПМ-II есть существенный сексуальный компонент, а паттерн
рождения во многом подобен сексуальному оргазму. Активированная
перинатальная энергия ищет периферийной разрядки, а гениталии являются для
этого одним из наиболее логичных и естественных каналов. По-видимому это и
составляет основу порочного круга: агрессивность, страх и вина, связанные с
третьей перинатальной матрицей, мешают полноценному оргазму, и наоборот,
отсутствие или незавершенность оргазма блокируют важный предохранительный
клапан выхода родовой энергии. Таким образом ситуация оказывается
противоположной тому, что предполагал Райх. Дело вовсе не в том, что
социальные и психологические факторы, препятствующие достижению полного
оргазма, приводят к накоплению и стазису сексуальной энергии, а в том. что
глубоко спрятанная перинатальная энергия препятствует полноценному оргазму и
создает психологические и межличностные проблемы. Чтобы исправить ситуацию,
эту мощную энергию необходимо разрядить в несексуальном терапевтическом
контексте и понизить ее до такого уровня, когда пациент вместе с партнером
смогут справиться с нею уже в сексуальном контексте. Многие обсуждаемые
Райхом явления - начиная с садомазохизма и кончая массовой психологией
фашизма-можно объяснить более адекватно, исходя из перинатальной динамики,
а не из неполного оргазма и закупоренной сексуальной энергии.
Необычные и иногда беспорядочные рассуждения Райха по сути вполне
соответствуют последним научным достижениям. В своих воззрениях на природу
он заметно приблизился к представлению о мире, предложенному квантово-
релятивистской физикой, стержнем которого является лежащее в основе всего
единство, а фокусом - не субстанция и жесткая структура, но процесс и движение
вместе с признанием активной роли наблюдателя (Reich, 1972). Идеи Райха о
совместном происхождении неорганической материи, жизни, сознания и знания в
чем-то напоминают философские рассуждения Д. Бома (Воhm, 1980). А его
возражения против универсальной действенности принципа энтропии и второго
закона термодинамики по сути сходны с результатами глубокой и тщательной
работы Пригожина и его сотрудников (Prigogine, 1980).
В области психологии Райх близко подошел теоретически и практически к
открытию перинатальной сферы бессознательного. В его исследовании мышечной
брони, размышлениях об опасности внезапного сброса этой брони и в концепции
тотального оргазма уже проступают важные черты перинатальной динамики.
Однако он решительно отказывался признавать ее самый важный элемент а именно
психологическую значимость опыта рождения и смерти Это явствует из того, как
яростно он защищал первостепенную роль генитальности и отрицал концепцию
Ранка о родовой травме рассуждения Фрейда о смерти и идеи Абрахама о
психологической потребности в наказании.
Во многих вопросах Райх колебался на самых подступах к трансперсональной
сфере. Он явно был близок к космическому осозна-ванию, что отразилось в его
рассуждениях об оргоне. Подлинной религией он считал раскрепощенное
океаническое слияние с динамикой вселенской оргоновой энергии. Впрочем, его
понимание космической энергии резко контрастировало с <вечной философией> и
было совершенно конкретным: во-первых, оргон можно, по мнению Райха,
количественно измерить, во-вторых, у него есть определенные физические
свойства. Райху так и не удалось по-настоящему понять и оценить великие
религиозные философии мира. В своих яростных критических выступлениях,
направленных против религиозности, он был склонен путать мистицизм с
некоторыми поверхностными и искаженными версиями главенствующих религиоз-
ных учений. Поэтому в своей полемике он обрушился на слепую веру в дьяволов с
копытами и хвостами, ангелов с крыльями, бесформенных серо-голубых
призраков, страшных монстров, небеса и ад (Reich, 1972). Он опровергал все это
как проекции неестественных, искаженных данных чувственного восприятия и, в
конечном счете, как искаженное восприятие универсального потока оргоновой
энергии. Еще Райх резко выступал против интереса Юнга к мистицизму и его
склонности наделять психологию духовностью.
По мнению Райха, мистические наклонности отражают закрепощение и
серьезную деформацию оргонной экономии. Поэтому мистические изыскания
можно свести к неправильно понятым биологическим потребностям. Он писал:
<Страх смерти и умирания - то же самое, что бессознательный оргазм,
бессознательная тревога и пресловутый инстинкт смерти. Стремление к
растворению, к небытию - это бессознательное стремление к оргазмическому об-
легчению> (Reich, 1961). <Бог-это репрезентация естественных жизненных сил,
биоэнергии человека, и нигде он не проявляется так ясно, как в сексуальном
оргазме. Тогда дьявол - это репрезентация бронирования, которое приводит к
извращению и деформации этих жизненных сил> (Reich, 1972). Райх утверждал (и
это прямо противоречит данным психоделических исследований), что мистические
переживания исчезают, если при терапии удается разрушить броню. По его
мнению, <способность к оргазму столь же редка среди мистиков, как мистицизм
редок у тех. кто способен к оргазму> (Reich, 1961).
Система психологии и психотерапии, разработанная Отто Ран-ком, в
значительной степени расходится с основным направлением психоанализа Фрейда.
Концепции Ранка вообще гуманистичны и волюнтаристичны, в то время как
подход Фрейда имеет редукционистский, механистический и детерминированный
характер. Если же говорить конкретнее, основные различия состоят в том, что Ранк
больше опирался на значение родовой травмы, чем на сексуальную динамику,
отрицал решающую роль эдипова комплекса и видел в Эго автономное
представительство воли, а не раба Ид (подсознания). Ранк предложил внести
изменения в технику психоанализа, и они были столь же радикальны и
решительны, как его теоретические выводы. Он предполагал, что вербальный
подход имеет в психотерапии весьма ограниченное значение, и внимание следует
перенести на непосредственный опыт. По его мнению, главная цель терапии -
добиваться, чтобы пациент заново прожил родовую травму, без этого лечение
нельзя считать завершенным6.
Что касается значимости родовой травмы в психологии, то сам Фрейд первым
обратил внимание на то, что она может быть прототипом и источником всех
будущих тревоги беспокойства. Он рассматривал этот вопрос в ряде своих работ,
но отказался принять крайние суждения Ранка по этому поводу. И еще одно
серьезное различие в отношении родовой травмы у учителя и ученика: Фрейд
выделял в качестве источника тревоги экстремальные физиологические трудности
в процессе рождения, а Ранк связывал тревогу с отделением от материнской матки,
т. е. от райского состояния, в котором все потребности удовлетворялись сразу и без
приложения каких-либо усилий.
Ранк рассматривал родовую травму в качестве первопричины того, что разлука
воспринимается как самое болезненное и пугающее человеческое переживание. По
его мнению, во всех более поздних фрустрациях частичных влечений можно узнать
производные этой первой травмы. Большинство событий, которые индивид
переживает как травматические, обязано своей патогенностью сходству с
биологическим рождением. Весь период детства можно рассматривать как ряд
попыток отреагировать эту травму и психологически справиться с ней. Детскую
сексуальность можно поэтому интерпретировать как желание ребенка вернуться в
матку, тревогу по этому поводу и любопытство относительно того, откуда он
появился на свет.
Но Ранк на этом не остановился; он посчитал, что вся ментальная жизнь
человека зарождается в первичной тревоге и в первичном вытеснении, ускоренном
родовой травмой. Центральный человеческий конфликт происходит из желания
вернуться в матку и сопутствующего этому желанию страха. В результате любая
смена приятной ситуации неприятной будет вызывать чувство тревоги. Ранк также
предложил объяснение сновидений, отличающееся от интерпретации Фрейда.
Состояние сна сходно с внутриматочной жизнью, а сновидения можно
рассматривать как попытки заново пережить родовую травму и вернуться в
пренатальную ситуацию. И они даже в большей степени, чем само состояние сна,
представляют психологическое возвращение в матку. Анализ сновидений самым
надежным образом подтверждает психологическое значение родовой травмы.
Подобно этому, и эдипов комплекс - краеугольный камень теории Фрейда -
перетолковывается с акцентом на родовой травме и желании вернуться в матку. В
сердцевине мифа об Эдипе лежит тайна происхождения человека, которую Эдип
пытается разгадать, возвращаясь в материнское чрево. Это происходит не только
буквально, путем женитьбы на матери и полового акта с нею, но и символически,
когда слепой герой исчезает в расщелине, ведущей в преисподнюю.
По психологической теории Ранка родовая травма и в сексуальности играет
ключевую роль, основанную на глубоком, управляющем всей психикой желании
индивида вернуться к внутриматочному существованию. Различия между полами
можно по большей части объяснить тем, что женщина способна повторять
репродуктивный процесс в собственном теле и находить свое бессмертие в
деторождении, тогда как для мужчины секс символизирует смертность, и поэтому
его сила лежит в несексуальной созидательности.
Анализируя общечеловеческую культуру, Ранк пришел к выводу, что травма
рождения является мощной психологической силой, лежащей в основе религии,
искусства и истории. Любая форма религии в пределе стремится к воссозданию
исходной поддерживающей и защищающей первоситуации симбиотического союза
в чреве матери. Глубочайшие корни искусства уходят в <аутопластическую
имитацию> вырастания и высвобождения из материнского чрева Представляя
реальность и одновременно отрицая ее, искусство является особенно мощным
средством психологической адаптации к этой первичной травме. История
человеческих жилищ. начиная с поисков примитивного крова и кончая сложными
архитектурными сооружениями, отражает инстинктивные воспоминания о матке
- о теплом, защищающем от опасностей убежище. Использование боевых средств
и вооружения основано при самом тщательном рассмотрении на неукротимом
стремлении проложить себе наконец дорогу в чрево матери.
ЛСД-психотерапия и другие формы глубинной эмпирической работы в
значительной степени подтвердили главный тезис Ранка о первостепенном
психологическом значении родовой травмы. Однако, для большего соответствия
современным клиническим наблюдениям в ранкианский подход нужно внести
существенные поправки. Теория Ранка выделяет разлуку с матерью и утрату матки
в качестве основных травмирующих аспектов рождения. Суть травмы для него в
том, что постнатальная ситуация куда менее благоприятна, чем перинатальная. Вне
матки ребенок вынужден столкнуться с нерегулярностью питания, частым
отсутствием матери, колебаниями температуры, шумом. Он должен
самостоятельно дышать, глотать пищу и выводить отработанные вещества.
При работе с ЛСД ситуация оказывается еще более сложной. Рождение
травмирует не потому, что ребенок от райского блаженства в чреве матери
переходит к неблагоприятным условиям внешнего мира, а потому, что само
прохождение через родовой канал связано с чрезвычайно высоким эмоциональным
и физическим стрессом и неимоверной болью. Этот факт подчеркивался в перво-
начальных рассуждениях Фрейда о рождении, но почти никак не отражен у Ранка.
В каком-то смысле концепция Ранка о родовой травме применима к случаю, когда
ребенок появился на свет при помощи кесарева сечения, а не путем
физиологических родов
Все же большинство психопатологических заболеваний коренится в динамике
БПМ-II и БПМ-III, где отразился опыт тех часов, которые отделяют безмятежное
состояние внутри матки от постнатального существования во внешнем мире. В
процессе повторного проживания и интеграции родовой травмы индивид может
стремиться к возврату в матку или. наоборот, к завершению рождения и выходу из
родового канала - это зависит от стадии развертывания перинатального процесса.
Тенденция к эсктериоризации и разряжению запертых во время битвы рождения
чувств и энергий становится глубокой мотивационной силой, которая обусловлива-
ет широкий спектр человеческого поведения. Это главным образом относится к
агрессивности и садомазохизму - к тем двум состояниям. для которых
интерпретация Ранка выглядит особенно неубедительной. Системе Ранка так же
недостает настоящего понимания трансперсональной сферы, как и у Фрейда,
Адлера и Райха. Но. несмотря на все эти недостатки, установленная Ранком психо-
логическая релевантность родовой травмы и ее многочисленных последствий была
действительно выдающимся достижением, на несколько десятилетий
предвосхитившим результаты исследований с применением ЛСД.
Интересно отметить, что некоторые другие исследователи-психоаналитики тоже
признали значение различных аспектов родовой травмы. Нандор Фодор в своей
новаторской работе <Поиски возлюбленного> подробно описал связь между
различными аспектами рождения и многими психопатологическими симптомами
(Fodor. 1949), и в этом описании есть глубокое сходство с результатами,
полученными при использовании ЛСД. Литарт Пирболт выпустил в свет
обширный труд <Пренатальная динамика> (Peerbolte, 1975), в котором подробно
изложил свои уникальные догадки о психологической релевантности
пренатального существования и опыта рождения. Этой теме было также уделено
много внимания (хотя больше умозрительного, чем основанного на клинических
результатах), в ряде оригинальных и увлекательных книг Фрэнсиса Мотта(Моtt
1948; 1959).
Список знаменитых отступников психоанализа будет неполным без Карла
Густава Юнга, одного из лучших учеников Фрейда и всеми признанного
<наследного принца> психоанализа. Изменения. внесенные Юнгом, были наиболее
радикальными, а вклад его действительно революционным. Мы нисколько не
преувеличим, если скажем, что его работа продвинула психиатрию настолько же
дальше теории Фрейда, насколько последняя обогнала свое время.
Аналитическая психология Юнга это не просто вариант или модификация
психоанализа, она стала совершенно новой концепцией глубинной психологии и
психотерапии. Юнг очень хорошо понимал, что его результаты невозможно
привести в соответствие с ньютоно-картезианской философией, ибо они требуют
решительного пересмотра фундаментальных философских взглядов западной
науки. Он серьезно интересовался революционными разработками в области
квантово-релятивистской физики и поддерживал плодотворные связи с
некоторыми из ее основоположников.
В отличие от всех других теоретиков психоанализа. Юнг обладал глубокими
знаниями мистических традиций и с большим уважением относился к духовным
аспектам психики и человеческого существования. Его идеи намного ближе
излагаемой здесь концептуальной системе, чем концепции любой другой западной
школы психотерапии. Юнг был первым психологом-трансперсоналистом. хотя сам
себя так не называл. Его труды мы обсудим в разделе, посвященном
трансперсональным подходам в психотерапии.
Будет логичным завершить это обозрение мира психотерапии упоминанием о
еще одном выдающемся новаторе, тоже входившем когда-то во внутренний круг
венской группы Фрейда, -о Шандоре Ференчи. Хотя его обычно не включают в
число реформаторов психоанализа, его размышления выходят далеко за рамки
традиционного подхода. Он поддержал в свое время Ранка и тем самым показал,
что не является послушным и со всем согласным последователем Фрейда. В своей
теоретической системе он серьезно рассмотрел не только перинатальные и
пренатальные события, но и элементы филогенетического развития. Будучи одним
из немногих учеников Фрейда, сразу принявших его концепцию Танатоса. Ференчн
тоже ввел в свою концептуальную систему анализ смерти.
В замечательном очерке <Таласса> (Ferenczi, 1938) он описал всю сексуальную
эволюцию как попытку вернуться в материнское чрево. По его мнению, во время
полового акта взаимодействующие организмы соучаствуют в удовлетворении
зародышевых клеток. У мужчин есть привилегия реально и непосредственно
проникать в материнский организм, в то время как женщины занимают себя
фантазиями или отождествляются со своими детьми в период своей беременности.
Это суть <регрессивной тенденции Талассы>, желания вернуться к изначальному
водному существованию, от которого человек отказался в первобытные
времена..0колоплодные воды представляют в предельном смысле воды океана,
интроецированные в материнское чрево. Согласно этой точке зрения, в каждой
клетке млекопитающих обитателей суши заложено глубоко мотивированное
стремление изменить принятое когда-то решение отказаться от океанической
жизни и выбрать новую форму существования. Иным, например, было решение,
действительно принятое миллионы лет назад предками современных китов и
дельфинов.
Однако, конечной целью всей жизни может быть достижение состояния, для
которого характерно отсутствие чувствительности к раздражениям и. в конечном
счете, инертность неорганической материи. Возможно, смерть и умирание не
абсолютны, а семена жизни и регрессивные тенденции глубоко спрятаны даже в
неорганической материи. И тогда можно представить весь органический и
неорганический мир как систему, постоянно колеблющуюся между волей к жизни
и волей к смерти, причем ни жизнь, ни смерть не могут получить абсолютного
превосходства. Таким образом. Ференчи близко подошел к концепциям <вечной
философии> и мистицизма, хотя его рассуждения были выражены на языке естес-
твенных наук.
Исторический обзор концептуальных разногласий на ранних этапах развития
психоанализа представляет большой интерес с точки зрения идей, развиваемых в
этой книге. Очевидно, что многие из концепций, которые на первый взгляд кажутся
новыми, не имеющими аналогов в западной психологии, на самом деле в той или
иной форме серьезно рассматривались и горячо обсуждались первыми
последователями Фрейда. Главная задача книги состоит, следовательно, не в том,
чтобы создать совершенно новую систему, а в том, чтобы переоценить различные
подходы в свете результатов современных исследований сознания, интегрировать и
синтезировать их в духе спектральной психологии.
Экзистенциальная и гуманистическая психотерапия
К середине XX века психиатрия и психология в США находились под
преобладающим влиянием двух теорий - психоанализа и бихевиоризма. Но все
большее число известных клиницистов, исследователей и философов испытывало
неудовлетворенность механистической направленностью этих школ. Внешним
выражением этого недовольства стало возникновение экзистенциальной
психотерапии во главе с Ролло Мэем (May, 1958) и развитие гуманистической
психологии. Поскольку и экзистенциальная и гуманистическая психология
первостепенное внимание отводят свободе и значимости индивидуальностей, в
этих двух ориентациях проявлялось достаточное сходство. Оба направления весьма
интересны для нашего обсуждения, так как являются связующим звеном между
главенствующей академической психотерапией и воззрениями, которые
представляет эта книга.
Экзистенциальная психотерапия уходит своими корнями в философию Серена
Киркегора и феноменологию Эдмунда Гуссерля. Она подчеркивает, что каждый
человек уникален и непостижим с точки зрения какой бы то ни было научной или
философской системы. У человека есть свобода выбора, что делает его будущее не-
предсказуемым и тревожащим. Центральная тема экзистенциальной философии -
неизбежность смерти. Наиболее отчетливое выражение этот факт нашел в книге
Мартина Хайдеггера <Бытие и время> (Heidegger, 1927). По его описанию,
заброшенные в недружественный мир люди отчаянно пытаются достичь каких-то
целей, релевантность которых безжалостно уничтожается смертью. Можно
попытаться не думать о своем конце и жить привычными поверхностными
представлениями, однако это придает жизни качество неподлинности,
неаутентичности. Единственный способ быть честным с самим собой - постоянно
осознавать неизбежность собственной смерти.
Здесь невозможно обсудить большие, сложные и часто противоречивые
сочинения философов и психотерапевтов-экзистенциалистов. Однако и без этого
ясно, что их направленность тесно связана с перинатальной динамикой. Индивиды,
испытывающие психологическое влияние БПМ-II, обычно глубоко переживают
столкновение со смертью, вообще смертностью и бренностью материального
существования. Это сопровождается глубоким экзистенциальным кризисом -
чувством бессмысленности и абсурдности жизни и отчаянными попытками найти
все-таки смысл. С такой точки зрения вся жизнь человека в прошлом кажется
неаутентичной - существованием <белки в колесе> или <тараканьими бегами> -
и характеризуется тщетными попытками отрицать неотвратимость смерти. Таким
образом экзистенциальная философия дает яркое и точное описание одного из
аспектов перинатального уровня сознания7. А главная ошибка экзистенциального
подхода состоит в том, что он обобщает свои наблюдения, представляя их
универсально значимыми прозрениями в природу человеческой ситуации. С по-
зиции глубинного эмпирического подхода, экзистенциализм ограничен
перинатальным уровнем сознания и теряет свою значимость в работе с опытом
смерти и трансценденции Эго.
В экзистенциальном анализе Виктора Франкла, логотерапии (Frankl, 1956),
основное внимание уделяется смыслу жизни. Хотя Франкл не признает
перинатальную динамику и подразумеваемые ею родственные проблемы рождения
и смерти, очень важно, что на развитие его терапевтической системы во многом
подействовал тяжелый опыт пребывания в концентрационном лагере (FrankI 1962).
Крайние страдания узников концлагерей - характерная перинатальная тема, тоже
можно говорить и о поисках смысла. Однако, разрешение этих поисков,
происходящее в контексте смерти-возрождения, сильно отличается от того, что
предлагает Франкл. Вместо интеллектуального построения осмысленной цели
жизни процесс подвигает к эмпирическому схватыванию философского и духов-
ного пути бытия в мире, принимающего жизнь такой, как она есть.
В пределе невозможно оправдать жизнь и найти в ней смысл при помощи
интеллектуального анализа и чистой логики. Необходимо попасть в такое
состояние, когда эмоционально и физиологически осознаешь ценность жизни и
ощущаешь радость от самого факта существования. В мучительных философских
изысканиях смысла жизни следует видеть не закономерную философскую те-
матику, а некий симптом, показывающий, что динамический жизненный поток
замутнен и блокирован. Единственным эффективным решением проблемы будет не
изобретение надуманных целей жизни, а глубокая внутренняя трансформация и
сдвиг в сознании, восстанавливающий течение жизненной энергии. Человек, актив-
но участвующий в процессе жизни и испытывающий живой и радостный интерес к
нему, никогда не задастся вопросом, есть ли в жизни смысл. В этом состоянии
существование воспринимается как драгоценность и чудо, ценность его
самоочевидна.
Недовольство механистической и упрощенной направленностью американской
психологии и психотерапии нашло наилучшее выражение в разработке
гуманистической и, позднее, трансперсональной психологии. Самым видным
представителем и выразителем этой оппозиции стал Абрахам Мэслоу (Maslow,
1962; 1964; 1969). Его проницательная критика психоанализа и бихевиоризма
послужила мощным стимулом для развития всего направления и обеспечила
основу для кристаллизации новых идей. Мэслоу отверг мрачный и
пессимистический взгляд Фрейда на человечество, безнадежно задавленное
базисными инстинктами. По Фрейду, такие явления, как любовь, постижение
прекрасного или справедливость. являются либо сублимацией этих инстинктов,
либо реакцией против них. Все высшие формы поведения рассматриваются как
приобретенные индивидом или навязанные ему, а вовсе не как присущие
человеческой природе. Мэслоу не согласился и с фрейдовским исключительным
вниманием к невротикам и психотикам. Он считал, что установка не на лучшее, а
на худшее в человечестве приводит к искаженной картине сути человека. Такой
подход не учитывает человеческих упований, осуществимых надежд, богопо-
добных качеств.
Критика бихевиоризма была столь же проницательной и резкой. Мэслоу счел
ошибочным воззрение на людей как на сложных животных, слепо реагирующих на
раздражители из внешней среды. Опора бихевиористов на эксперименты с
животными весьма спорна и имеет поэтому малую ценность. Такие исследования
могут дать информацию о характеристиках, которыми наделены и люди и
животные, но бесполезны в изучении чисто человеческих свойств. Если
рассматривать только животных, это будет означать пренебрежение теми
аспектами и элементами общей картины, которые уникально гуманистичны,-т.е.
совестью, виной, идеализмом, духовностью, патриотизмом, искусством, наукой.
Выраженный в бихевиоризме механистический подход можно в лучшем случае
принять в качестве стратегии для некоторых видов исследования, но он слишком
узок и ограничен, чтобы выдвигать его в качестве основополагающей или
всеобъемлющей философии.
В то время как бихевиоризм занимается почти исключительно внешними
воздействиями, а психоанализ - интроспективными данными, Мэслоу настаивает,
что психология должна сочетать объективные наблюдения с интроспекцией, и
подчеркивает, что источником информации для психологии человека должны быть
человеческие данные. Особенная его заслуга в том, что он сосредоточился на
психологически здоровых и само-актуализирующихся личностях, на <растущей
верхушке> популяции. В многостороннем исследовании индивидов, испытавших
спонтанные мистические состояния (<пиковые переживания>) Мэслоу показал
(Maslow, 1962), что в таком опыте нужно видеть не патологические, а скорее
сверхъестественные явления, что эти явления связаны с тенденцией к
самореализации. Другим его важным вкладом была концепция о <метаценностях>
и <метамотивациях>. Резко расходясь в этом вопросе с Фрейдом, Мэслоу считал,
что люди обладают врожденной иерархией высших ценностей и потребностей и
соответствующими стремлениями к их осуществлению (Maslow, 1969)
Идеи Мэслоу очень заметны среди главных формирующих влияний
гуманистической психологии или, как он сам говорил, <третьей силы в
психологии>. Центральную значимость новое направление отводит людям как
объектам исследования и человеческим целям как критериям ценности
исследовательских результатов. Высоко ценными признаются личная свобода и
умение индивида прогнозировать и контролировать свою собственную жизнь. Это
прямо противоречит бихевиоризму, цель которого состоит в прогнозировании
поведения других людей и в управлении им. Гуманистический подход холистичен,
он изучает индивидуальность как единый организм, а не просто сумму отдельных
составляющих.
Гуманистическая психотерапия базируется на положении, что люди стали
слишком интеллектуалистичными и технократичными, отдалились от эмоций и
ощущений. Терапевтические подходы разработаны в форме корректирующих
эмпирических процедур, направленных на излечение от существующего
отчуждения и дегуманизации. Основное внимание уделяется эмпирическим, невер-
бальным и телесным средствам личностного изменения, которые способствуют не
адаптации и урегулированию, а индивидуальному росту и самоактуализации.
Гуманистическая психология предоставила широкую основу для развития новых
видов терапии и восстановления тех старых методов, которые в какой-то мере
преодолели ограничения и недостатки традиционной психотерапии.
В гуманистических подходах сделан решающий шаг в направлении к
холистическому пониманию человеческой природы - особенно в сравнении с
характерным для традиционной психологии и психиатрии односторонним
акцентом либо на теле, либо на душе. Еще одна важная сторона гуманистической
психотерапии - переход от внутрипсихической или внутриорганизменной
ориентации к признанию межличностных отношений, семейных взаимосвязей,
социальных структур и социокультурных влияний, а также привлечение
экономических, экологических и политических факторов. Диапазон применения
гуманистической терапии настолько широк, что здесь не хватит места на описание,
можно лишь перечислить и кратко охарактеризовать наиболее важные методы.
На телесный аспект движения за человеческие возможности большое влияние
оказал В. Райх, который первым использовал работу с телом для анализа неврозов
характера. Лучший из нео-райхианских подходов -биоэнергетика,
терапевтическая система, разработанная Александром Лоуэном и Джоном
Пьерракосом (Lowen, 1976). В ней для воздействия на ментальную функцию
используются энергетические процессы в теле и язык тела.
Биоэнергетический подход сочетает в себе психотерапию и большое количество
упражнений, включая дыхание, позы, движения и прямое мануальное
вмешательство.
Терапевтические задачи Лоуэна гораздо шире поставленных в свое время
Райхом, единственной целью которого было сексуальное раскрепощение пациента.
Сейчас упор делается на интеграцию Эго с телом и с его стремлением к
удовольствию. Речь идет не только о сексуальности, но и о других основных
функциях - о дыхании, движении, чувствовании и самовыражении. При помощи
биоэнергетики можно соединиться с собственной <первой природой>- с
состоянием бытия, свободным от сконструированных телесных и психологических
предпочтении, которое тем и отличается от <второй природы>, т. е.
психологических установок и мышечной брони, навязанных индивиду и
мешающих ему жить и любить.
Еще один нео-райхианский подход-"Корневое напряжение" (Radix Intensive) -
разработан учеником Райха Чарлзом Келли и его женой Эрикой. В этой
терапевтической технике тонкость индивидуальной работы с энергетикой усилена
групповой динамикой. Супруги Келли используют широкий спектр методов,
ориентированных на работу с телом, в том числе на некоторые оригинальные
находки Райха, биоэнергетику, сенсорное осознавание и другие. Главное внимание
уделяется освобождению от мышечной брони. что дает выход сдерживавшимся с
самого детства чувствам страха, гнева, стыда, боли или печали. По мере принятия и
проработки этих негативных чувств пациент открывает в себе новую способность
получать удовольствие, доверять и любить.
Если в неорайхианских подходах ярко выражен психотерапевтический
компонент, то в некоторых других важных методах, направленных на раскрытие
человеческого потенциала, на первый план выступает телесность. Это, конечно,
относится к структурной интеграции Иды Рольф, упражнениям Фельденкрайса,
психофизической интеграции и ментастике Милтона Трэйджера. Метод
структурной интеграции, известный широкой публике под названием рольфинга,
был разработан Идой Рольф как средство улучшения физической структуры тела,
особенно в том, что касается его приспособленности к гравитационному полю По
мнению Рольф, человек, будучи существом двуногим, должен равномерно
распределять свой вес вдоль центральной вертикальной оси. А большинство людей
не придерживается идеального распределения, гарантирующего оптимальное
функционирование скелетно-мышечной системы и всего организма. В результате
перенапрягаются и укорачиваются фасции (соединительнотканные оболочки
мышц) что приводит к ограничению подвижности, ухудшению кровообращения,
хроническому мышечному напряжению, болям и к некоторым психологическим
расстройствам соматического происхождения. Рольфинг предназначен для
облегчения такого состояния, а именно для воссоздания правильной фасциальной
структуры, перераспределения веса по телу и восстановления нормального дви-
жения. Для этого в стандартной серии сеансов специалист по рольфингу применяет
мощное физическое воздействие.
Моше Фельденкрайс разработал программу регулярной коррекции и
переучивания нервной системы с использованием последовательностей движений,
в которых задействованы непривычные сочетания мышц (Feldenkrais, 1972). Так и
называемые <фель-денкрайсовскими>, упражнения нацелены на расширение
возможностей нейромышечной системы и ее привычных границ. Они снимают
напряжение, повышают гибкость и диапазон движений, улучшают осанку и
выпрямляют позвоночник, вырабатывают способы идеального движения,
способствуют координации сгибательных и разгибательных мышц, углубляют
дыхание и дают возможность осознанно выполнять эту телесную деятельность.
Упражнения Фельденкрайса своей мягкостью и изяществом выгодно отличаются
от системы рольфинга, в которой используется сильное надавливание и массаж и
которая может быть очень болезненной, если обрабатываемая зона заблокирована.
Психофизическая интеграция Мильтона Трейджера - еще один элегантный и
эффективный метод работы с телом, направленный на раскрытие человеческого
потенциала (Trager, 1982). После регулярных последовательностей пассивного
перекатывания, сотрясений и вибрации пациенты достигают состояния глубокого
телесного и психологического раскрепощения. Спектр техник, направленных на
раскрытие человеческих возможностей, останется неполным, если не упомянуть
различные формы массажа, приобретающего все большую популярность -
начиная с чувственных его форм и кончая техниками, при помощи которых
осуществляется сильное воздействие на телесную энергетику, например в по-
лярном массаже.
Два новых вида эмпирической терапии заслуживают особого внимания, так как
они тесно связаны с предметом моих исследований. Во-первых, это гештальт-
терапия, разработанная Фрицем Перлзом и быстро ставшая одним из самых
популярных подходов в этой области (Peris, 1976a, 1976Ь). На Перлза большое
влияние казали концепции Фрейда и Райха, экзистенциализм и особенно гештальт-
психология. Немецкая школа гештальта опирается на тот принцип, что люди не
воспринимают вещи несвязанными и изолированными, а организуют их в процессе
восприятия в осмысленные целостности. В гештальт-терапии подчеркивается
холистич-ность; эта техника личностной интеграции основана на идее о всей
природе как едином и связном гештальте. Внутри этого целого органические и
неорганические элементы составляют непрерывные и постоянно меняющиеся
паттерны согласованной активности.
Главное внимание гештальт-терапия уделяет не интерпретации проблем, а
повторному проживанию конфликтов и травм здесь и теперь с внесением
осознавания во все телесные и эмоциональные процессы и завершением всех
незаконченных в прошлом гештальтов. Пациента побуждают принять на себя
полную ответственность за процесс и освободиться от всякой зависимости - от
родителей, учителей, супруга и терапевта. Часто в гештальт-терапии используется
индивидуальная работа в групповом контексте. Под особым контролем главные
условия прогресса - дыхание и полное осознавание собственных телесных и
эмоциональных процессов. Терапевт уделяет большое внимание тому, какими
способами пациент прерывает свой опыт. Он устанавливает эти тенденции и
способствует свободному и полному переживанию и выражению развер-
тывающихся психологических и физиологических процессов.
Еще одной эмпирической техникой, представляющей большой интерес в свете
нашего обсуждения, является первичная терапия, разработанная Артуром Яновым
(Janоv, 1970,1972а,19726). Истоки терапии были строго эмпиричными, эта система
возникла благодаря нескольким случайным наблюдениям огромного облегчения и
изменения фундаментальных установок у пациентов, позволившим себе издавать
нечленораздельные, примитивные звуки. По теории, построенной Яновым на
основе наблюдений за преднамеренно вызванными <примитивностями>
(<primals>), как он это назвал, невроз - это символическое поведение,
защищающее от чрезмерной психо-биологической боли, связанной с травмами
детства.
Первичная боль относится к ранним событиям жизни, которые остались
неотреагированными. Из-за этого эмоции и ощущения накапливаются в
напряжениях или преобразуются в защитные механизмы. Помимо нескольких
слоев первичной боли, связанной с различными периодами детства, Янов также
признает боль, коренящуюся в памяти о травматическом рождении. Все виды
первичной боли выводятся из сознания, потому что осознавание ее означало бы
невыносимые страдания. Такая боль препятствует аутентичности жизненного
опыта и, по мнению Янова, мешает человеку <быть реальной личностью>.
Лечение направлено на преодоление защитной реакции и на проработку
первичной боли путем переживания в полном объеме как самой боли, так и
воспоминаний о событиях, которые были ее причиной. Главным результатом этого
терапевтического подхода является <первичный крик> - непроизвольный,
сильный и глубокий звук, который в сжатой форме выражает реакцию пациента на
прошлые травмы. Янов считает, что повторение первичного крика может
постепенно, слой за слоем, снять боль, обратив вспять процесс последовательного
наложения, который ее создал. По мнению Янова, первичная терапия разрушает
<поддельную> психологическую систему, заставляющую человека пить, курить,
принимать наркотики, или делать что-то принудительное или иррациональное в
ответ на непереносимые внутренние страдания. Пациенты, прошедшие курс
первичной терапии и ставшие <реальными> -т. е. свободными от тревоги, вины,
депрессии, фобий, вредных привычек, - способны действовать, не испытывая
навязчивой необходимости удовлетворять свои и чужие невротические
потребности.
Поначалу Янов делал крайне уверенные заявления об эффективности первичной
терапии, но они не выдержали проверку временем. Он утверждал, что гарантирует
стопроцентный успех для своих пациентов, это видно из названия его первой книги
- <Первичный крик: первичная терапия - средство от неврозов> (Janov, 1970).
Сенсационное улучшение эмоциональных проблем сопровождалось якобы столь
же потрясающими телесными изменениями. Говорилось об увеличении размера
грудей у плоскогрудых женщин, о росте волос у лысых прежде мужчин, об
улучшении кровообращения, повышении периферийной температуры тела,
повышении сексуального аппетита и способности к оргазму, улучшении игры в
теннис. Хотя первичная терапия по-прежнему остается популярной формой
лечения, результаты далеко не так блестящи, как это утверждалось тогда. Многие
пациенты подвергаются первичной терапии в течение многих лет без сколько-
нибудь заметного прогресса, а иногда наблюдается даже ухудшение клинической
картины вместо ее улучшения. Некоторые терапевты, использовавшие методы
первичной терапии, из-за серьезных расхождений как в теории, так и в практике
расстались с Яновым и его организацией, находящейся в Лос-Анджелесе, и создали
собственные независимые центры первичной терапии.
Движение за человеческие возможности объединяет также многие техники, в
которых используется групповая динамика. Появление гуманистической
психологии стало настоящим возрождением групповой терапии, и наряду с
возобновленным интересом к психодраме, например, разрабатываются новые
групповые техники: Т-группы, трансакционный анализ, группы встреч, сеансы
марафона и марафона без одежды.
Интересно рассмотреть различные терапевтические методы этого направления с
точки зрения наблюдений, почерпнутых в исследованиях с ЛСД. Подход серьезно
подкрепляет критику академической психологии со стороны Мэслоу. Лишь на
ранних стадиях лечения, когда индивид имеет дело с биографическими
проблемами и с некоторыми аспектами перинатальной динамики, наблюдения дей-
ствительно подтверждают представления Фрейда о природе человека, в которой
доминируют инстинктивные влечения - сексуальность и агрессивность. Как
только индивид выходит за рамки процесса смерти-возрождения и получает
эмпирический доступ к сферам трансперсонального, он подсоединяется к системе
высших ценностей, которые приблизительно соетветствуют метаценностям Мэслоу
(Maslow, 1969). Таким образом, безостановочное погружение в бессознательное
вовсе не открывает, как это утверждают психоаналитики, все более отвратительные
и адские пространства, а расширяется в космические сферы сверхсознания.
Точно так же, в сравнении с богатством различных эмпирических областей,
лежащее в основе повседневного опыта (как здорового, так и невротического или
психического) точка зрения бихевиоризма выглядит упрощенной и абсурдной.
Вместо того чтобы, как бихевиоризм, сводить уникальность человеческой психики
к простым неврологическим рефлексам крысы или голубя, эмпирические
исследования обнаруживают за существованием этих животных измерения
космического сознания. Вообще говоря, у всякого, кто серьезно познакомится с
материалами, полученными на психоделических сеансах, не останется сомнений,
что субъективные данные в изучении человеческой психики - самое главное.
Данные, полученные при проведении исследований с ЛСД, также ясно
подтверждают основной тезис гуманистической психологии о единстве ума и тела.
Мощные переживания, наблюдаемые на психоделических сеансах, всегда тесно
связаны с психосоматическими процессами. Разрешение психологических проблем
сопровождается как правило телесными проявлениями, и наоборот, устранению
соматических блоков всегда сопутствуют соответствующие изменения в психике.
Такая взаимосвязь очевидна при использовании методов раскрытия человеческого
потенциала, ориентированных на работу с телом. Скажем, структурная интеграция
в своей оригинальной форме, как ее разработала И. Рольф, являлась чисто телесной
процедурой (Rolf, 1977). Однако, многие из ее последователей отмечали, что их
клиенты иногда испытывают яркое эмоциональное облегчение и мощные
переживания биографического, перина-тального и даже трансперсонального
характера. В результате некоторые терапевты решили объединить рольфинг с
систематической психотерапевтической работой (Schutz and Turner, 1982). Анало-
гичные изменения произошли с упражнениями Фельденкрайса, мен-тастикой
Трейджера, полярным массажем и даже акупунктурой.
Из всех терапевтических методов гуманистической психологии, вероятно,
гештальт-практика Ф. Перлза ближе остальных подходит к системе, описанной в
нашей книге. Основное внимание он уделяет не воспоминаниям и не
интеллектуальному анализу, а полному спонтанному опыту со всеми его
телесными, перцептуальными, эмоциональными и понятийными
характеристиками. Хотя гештальт-терапия создавалась для решения проблем
биографического плана, люди, систематически работающие с гештальтом, спо-
собны иногда переживать перинатальный опыт и даже трансперсональные явления
- память эмбриона, предков или расы. идентификацию с животными или встречу
с архетипическими сущностями. Это может произойти даже при сидячем
положении клиента и использовании вербальных средств биографической
ориентации, которые в ходу у большинства гештальт-терапевтов. Важно под-
черкнуть, что нет оснований отказываться от применения основных принципов
гештальт-терапии в работе над перинатальными и трансперсональными вопросами,
если они включены в концептуальные рамки терапевта. Некоторые специалисты,
практикующие гештальт-терапию, например Ричард и Кристина Прайс, уже сдела-
ли шаг в этом направлении - позволили клиенту занимать полулежачее
положение, ограничили вербальное общение в определенных ситуациях и
предоставили ему неограниченную возможность входить в любые области опыта.
Следует отметить парадигму внутреннего и внешнего взрыва, от которой очень
многое зависит в практике гештальта; хотя обычно эта парадигма имеет место в
биографическом контексте, надо полагать, что она отражает более глубокую
динамику перинаталь-ного уровня. Другим наблюдением, имеющим
непосредственную связь с нашим обсуждением, является тот факт, что в ходе
переживания сложных событий на психоделических сеансах люди часто спонтанно
отождествляются (одновременно или поочередно) со всеми действующими
лицами. Это именно то, к чему стремится гештальтная практика, осуществляя
специальное руководство и структурные последовательные взаимодействия,
особенно в работе со сновидениями и фантазиями. В основном, фундаментальные
принципы гештальт-терапии очень сходны с идея ми, изложенными в этой книге.
Главные же отличия -акцент гештальт-терапии на биографическом уровне и
непризнание ею перинатального и трансперсонального уровней бессознательного.
Первичная терапия Янова также заслуживает специального внимания. Его
описание наслоений первичной боли в значительной степени соответствует моей
концепции систем конденсированного опыта (СКО), которую я сначала наметил в
препринте, изданном для Международного конгресса по ЛСД-психотерапии в
Амстердаме (Grof, 1966), и подробно развил в книге <Области бессознательного>
(Grof, 1975). Янов также признает значимость родовой травмы, хотя в его
понимании она носит чисто биологический характер и гораздо уже концепции
перинатальных матриц. Его методу недостает признания трансперсональных
измерений психики. Поэтому главное затруднение, с которым ему приходится
сталкиваться, состоит, наверное, в том, что используемая техника достаточно
сильна и не только вводит пациента в перинатальную сферу, но вызывает
трансперсональные явления - например воспоминания о прошлых воплощениях,
архетипические сцены, состояния одержимости и мистический опыт. А
теоретическая система Янова, будучи поверхностной, механистической и
антидуховной, не объясняет в полном объеме тот опыт, для которого его метод
служит пусковым механизмом, не говоря уже о том, чтобы как-то его оценивать.
Все большее число последователей Янова через несколько месяцев интенсивной
терапии сталкивается с неразрешимыми затруднениями и мучительным
замешательством, из-за того что использование первичной терапии проталкивает
клиентов в трансперсональные сферы, которые невозможно втиснуть в
смирительную рубашку его теории. Внешне это проявилось в глубоком расколе
школы первичной терапии и в создании групп, занятых поисками более открытых и
свободных концептуальных рамок.
Перинатальные и трансперсональные переживания иногда наблюдались в
группах встреч, на марафонных сеансах и особенно во время марафонов без
одежды и водно-энергетических сеансов Пола Биндрима (Bindrim, n.d.).
Достаточно часто такой опыт происходит на сеансах возрождения через дыхание
Леонарда Орра (Оrr 1977) и Элизабет Феер (Feher, 1980).
Во многих отношениях эмпирическая техника гуманистической психологии
сходна с обосновываемым здесь подходом. Главное же отличие заключается в том,
что у большинства специалистов применяющих эти методы, остается
поверхностное и неполное представление о перинатальном уровне
бессознательного, и часто они вообще не ведают о трансперсональных областях.
Этот недостаток был устранен с развитием трансперсональной психологии - на-
правления, которое всецело признает значимость духовного измерения в
человеческой жизни.
Методы психотерапии с трансперсональной ориентацией
В 60-е годы с бурным развитием гуманистической психологии становилось все
более очевидно, что в ее внутренних кругах возникает новая сила, для которой
гуманистическая установка на рост и самоактуализацию слишком узка и
ограничена. Она опиралась на признание духовности и трансцендентальных
потребностей как неотъемлимых аспектов человеческой природы и на право
каждого индивида выбирать и менять свой <путь>. Многие ведущие специалисты
по гуманистической психологии выказывали растущий интерес к ряду ранее не
попадавших в поле зрения психологических областей и тем -к мистическому
опыту, трансценденции, экстазу, космическому сознанию, теории и практике
медитации или к межличностной и межвидовой синергии (Sutich, 1976).
Кристаллизация и консолидация ранее изолированных тенденций в новом
движении, в <четвертой силе>, произошла главным образом благодаря усилиям
двух людей - Энтони Сутича и Абрахама Мэслоу; оба они, кстати, сыграли
важную роль и в истории гуманистической психологии. Хотя до конца 60-х годов
трансперсональная психология не оформилась как отдельная дисциплина,
трансперсональные тенденции в психологии существовали уже несколько
десятилетий. Самыми видными представителями этого направления были К. Г.
Юнг, Р. Ассаджиоли и А. Мэслоу. Также следует упомянуть в этом контексте очень
интересные и спорные системы, разработанные Роном Хаббардом вне круга
специалистов, -дианетику и сайентологию (Hubbard, 1950). Мощным рычагом для
нового движения послужили клинические исследования с применением
психоделических препаратов, в особенности ЛСД-психотерапия и ставшие
возможными благодаря ей новые прозрения в человеческую психику.
Можно сказать, что Карл Густав Юнг был первым современным психологом;
различия между юнговскими теориями и фрейдовским психоанализом
показательны вообще как отличие современной психотерапии от классической.
Фрейд и некоторые из его последователей добились радикального пересмотра
западной психологии, но только Юнг сумел бросить вызов самой ее сути и фи-
лософским основаниям - т. е. ньютоно-картезианскому мировоззрению. Как это
ясно выразила Джун Сингер, он настаивал на <преимуществе бессознательного над
сознанием, таинственного над известным, мистического над научным,
созидательного над производительным, религиозного над профаническим> (Singer,
1972).
Юнг уделял большое внимание бессознательному и его динамике, но его
представления о нем радикально отличались от фрейдовских. Он рассматривал
психику как комплементарное взаимодействие сознательного и бессознательного
компонентов при непрерывном обмене энергией между ними. Для него
бессознательное не было психобиологической свалкой отторгнутых
инстинктивных тенденций, вытесненных воспоминаний и подсознательно
ассимилированных запретов. Он считал его творческим, разумным принципом,
связывающим индивида со всем человечеством, с природой и космосом. По Юнгу,
бессознательное не только подвластно историческому детерминизму, у него есть и
проективная, телеологическая функция.
Изучая специфическую динамику бессознательного, Юнг от-крыл
функциональные единицы, для которых подобрал название комплексов (Jung,
1973а). Комплексы - это констелляции психических элементов (идей, мнений,
отношений и убеждений) объединяющихся вокруг какого-то тематического ядра и
ассоциирующихся с определенными чувствами. Юнгу удалось проследить
комплексы от биологически детерминированных областей индивидуального
бессознательного до изначальных мифопорождающих паттернов, которые он
назвал архетипами. Он открыл, что в ядре каждого комплекса архетипические
элементы тесно переплетаются с различными аспектами физической среды.
Сначала он посчитал это знаком того, что проявляющийся архетип создает
предрасположенность к поведению определенного типа. Позже, исследуя случаи
необыкновенных совпадений, синхронносттей, которые сопровождают этот
процесс, он пришел к выводу, что архетипы должны каким-то образом влиять на
саму ткань феноменального мира. Поскольку они представлялись связующим
звеном между материей и психикой, он называл их психоидами (Jung, 1960a).
Юнговское представление о человеке это не образ биологической машины. Он
признавал, что в процессе индивидуации человек может трансцендировать узкие
границы Эго и личного бессознательного и соединиться с высшим "Я>,
соразмерным всему человечеству и всему космосу. Таким образом, Юнг может
считаться первым представителем трансперсональной ориентации в психологии.
Тщательно проанализировав свою собственную сновидческую жизнь,
сновидения своих пациентов, фантазии и иллюзии психотиков, Юнг выяснил, что в
сновидениях обычно содержатся образы и мотивы, характерные не только для
мест, разделенных большими расстояниями по всему миру, но и для различных
периодов истории человечества. Он пришел к выводу, что помимо индивидуаль-
ного бессознательного существует коллективное, расовое бессознательное, общее
для всего человечества и являющееся проявлением созидательной космической
силы. Сравнительную религию и всемирную мифологию можно поэтому
рассматривать как уникальный источник информации о коллективных аспектах
бессознательного. По Фрейду мифы можно интерпретировать с точки зрения
характерных проблем и конфликтов детства, а в их универсальности отражена
общность человеческого опыта. Юнг же считал, что такое объяснение
неприемлемо; он часто наблюдал, что универсальные мифологические мотивы
(мифологемы) встречались в опыте людей, у которых всякое знание такого рода
вообще исключалось. Это навело его на мысль о мифопорождающих структурных
элементах в бессознательной психике, которые служат источником не только
фантазий и сновидений отдельных людей, но и мифологии народов. Таким
образом, сновидения можно считать индивидуальными мифами, а мифы -
коллективными сновидениями.
В течение всей своей жизни Фрейд интересовался религиозными и духовными
вопросами. Будучи убежден, что вообще возможно рациональными средствами
ухватить иррациональные процессы он был склонен интерпретировать религию с
точки зрения неразрешенных конфликтов, возникших на инфантильной стадии
психосексуального развития. В отличие от него. Юнг признавал иррациональное,
парадоксальное и даже таинственное. У него самого было много случаев
религиозного опыта, которые убедили его в реальности духовного измерения в
универсальной схеме вещей. Основное предположение заключалось в том, что
духовный элемент - это органичная и неотъемлимая часть психики. А подлинная
духовность-один из аспектов коллективного бессознательного, и она не зависит
ни от программирования в детстве, ни от культурной и образовательной
подготовленности индивида. И если самоисследование и самоанализ достигают
необходимой глубины, в сознании спонтанно появляются духовные элементы.
Юнг иначе, чем Фрейд, относился к основному понятию психоанализа-к
либидо (Jung, 1956). Он видел в нем не строго биологическую силу, направленную
к механической разрядке, но созидательную силу природы - космический
принцип, сравнимый с elan vital (жизненным порывом). Истинная оценка
духовности и понимание либидо как космической силы нашли свое отражение в
уникальной концепции Юнга о функции символов. Для Фрейда символ был
аналогом чего-то уже известного или аллюзией. В психоанализе один образ
используется вместо какого-то другого, обычно имеющего запрещенное
сексуальное значение. Юнг не согласился с таким употреблением термина
<символ> и называл фрейдистские символы знаками. По его мнению, настоящий-
символ указывает вне себя, на более высокий уровень сознания. Это лучший из
возможных способов обозначения того, что неизвестно - некоего архетипа,
который нельзя выразить яснее или точнее.
Научный метод Юнга поистине делает его первым современным психологом.
Подход Фрейда был чисто историческим и детерминированным, он интересовался
рациональным объяснением всех психических явлений и искал их биологические
корни по цепям линейной обусловленности. Юнг же сознавал, что линейная при-
чинность не является единственным и обязательным связующим принципом в
природе. Он ввел понятие акаузального связующего принципа - синхронности, -
которое обозначает осмысленные совпадения событий, разделенных во времени
и/или в пространстве (Jung, 1960a). Он очень интересовался достижениями
современной физики и поддерживал контакты с выдающимися ее пред.
ставителями8. Готовность Юнга изучать область парадоксального, таинственного и
невыразимого выражалась и в его непредубежденном отношении к великим
восточным духовным философиям, к медиумическим явлениям, к И Цзин и
астрологии.
Наблюдения из ЛСД-психотерапии неоднократно подтверждали большинство
блестящих прозрений Юнга. И хотя аналитическая психология не в состоянии
полностью охватить весь спектр психоделических явлений, она меньше всех
других систем глубинной психотерапии требует пересмотра и модификации. На
биографическом уровне описание Юнгом психологических комплексов (Joung,
1973а) почти аналогично описанию СКО, хотя эти концепции не одинаковы. Он и
его последователи осознавали значимость процесса смерти-возрождения,
обсуждали и анализировали транскультурные примеры этого феномена от
мистерий Древней Греции до ритуалов перехода, существующих во многих
туземных культурах. Но, конечно, наиболее весомый вклад Юнга в психотерапию
заключается в признании духовных измерений психики и его открытиях в
трансперсональных областях.
Материалы, полученные в психоделических изысканиях и при глубинной
эмпирической работе, явно свидетельствуют о существовании коллективного
бессознательного и о динамике архетипи-ческих структур, поддерживают
представление Юнга о либидо и о различиях между Эго и Самостью, о
существовании креативной и проективной функций бессознательного, а также
концепцию инди-видуации. Все эти элементы можно независимо подтвердить даже
в психоделической работе с малообразованными испытателями, не знакомыми с
теориями Юнга. Данные такого рода часто появляют-ся во время сеансов с ЛСД,
проводимых под руководством терапевтов, которые не являются последователями
Юнга и не проходили обучения по его методикам. Если говорить конкретнее,
литература по аналитической психологии очень много дает для понимания
различных архетипических образов и мотивов, спонтанно всплывающих на
поверхность сознания во время эмпирических сеансов, отражая трансперсональный
уровень бессознательного. Кроме этого, глубинная эмпирическая работа дает
независимое подтверждение концепции Юнга о значении синхронности.
Различия между концепциями, представленными в этой книге, и теориями Юнга
невелики в сравнении с высокой степенью их соответствия. Уже говорилось о том,
что концепция СКО подобна, но не идентична описанию психологического
комплекса у Юнга. В психологической системе Юнга хорошо разработано
обобщенное понимание процесса смерти-возрождения как архетипической темы,
но не признано особое положение этого процесса и некоторые специфические
характеристики, которые отличают его от всех других. Перинатальные явления с
их акцентом на рождении и смерти представляют критическую грань между
областями индивидуального и трансперсонального. Опыт смерти и возрождения
является поэтому средством философского отъединения индивида от полного
отождествления с единичностью эго-тела и с биологической системой. Глубокое
эмпирическое столкновение с этим уровнем психики обычно ассоциируете я с
чувством серьезной угрозы выживанию и с борьбой на грани жизни и смерти. В
переживаниях смерти-возрождения есть один важный биологический аспект; они
обычно сопровождаются целым спектром ярких физиологических проявлений -
например мощными моторными выплесками, ощущением удушья, расстройствами
сердечно-сосудистой системы, потерей контроля над мочеиспусканием, тошнотой
и рвотой, повышенным слюноотделением и обильным потением.
Юнгианский анализ, использующий более тонкую технику, чем
психоделическая терапия или некоторые из новых мощных эмпирических
подходов, основное внимание уделяет психологическим, философским и духовным
измерениям процесса смерти-возрождения; при этом психосоматические
компоненты исследуются редко, если исследуются вообще. Равным образом,
юнгианский анализ уделяет недостаточное, как я полагаю, внимание актуальным
биографическим аспектам перинатальных явлений. В эмпирической психотерапии
всегда приходится сталкиваться со смесью подробных воспоминаний об
ощущениях, действительно имевших место при рождении, и сопутствующих им
архетипических тем. В теории и практике аналитической психологии
воспоминания о конкретных событиях во время родов играют, по-видимому,
ничтожную роль.
Некоторые категории трансперсональной сферы опыта психология Юнга
исследовала очень подробно, но при этом совсем опустила некоторые другие.
Среди областей, открытых и серьезно изученных Юнгом и его последователями, -
динамика архетипов и коллективного бессознательного, мифотворческие свойства
психики, определенные типы медиумических явлений и синхронные связи
психологических процессов с объективной реальностью. Нет по видимому
подлинного признания тех трансперсональных переживаний, которые опосредуют
связь с различными аспектами материального мира. Сюда относится, например,
аутентичное отождествление с другими людьми, животными, растениями или с не-
органическими процессами и опыт исторических, филогенетических
геофизических, астрономических событий, в котором возможен доступ к новой
информации о различных аспектах <объективной реальности>. В свете глубокой
заинтересованности и больших познаний Юнга в восточных религиозных
философиях приходится удивляться, что он почти не обращал внимания на
явления, связанные с прошлыми воплощениями, а ведь они имеют ключевое зна-
чение в глубинной эмпирической психотерапии. Последнее серьезное различие
между анализом Юнга и подходами, изложенными в этой книге (психоделической
терапией и холономической интеграцией), состоит в ориентации последних на
непосредственный глубинный опыт с психологическими и актуальными
соматическими характеристиками. Хотя биологический компонент наиболее ярко
проявляется в связи с перинатальными явлениями, разнообразные переживания
биографического и трансперсонального характера могут сопровождаться
значительными соматическими проявлениями - это аутентичное детское
гримасничание, голос, поведение или появление сосательного рефлекса во время
возрастной регрессии; специфические позы, движения и звуки, сопровождающие
отождествление с животными; лихорадочные движения, <маска зла> или даже
рвота <фонтаном>, связанные с демоническим архетипом. Но, несмотря на
вышеперечисленные различия, с концептуальной точки зрения юнгианцы, по-
видимому, наилучшим образом подготовлены к работе с материалами,
изложенными в этой книге, при условии, что они смогут привыкнуть к
драматичной феноменологии психоделической терапии, сеансов холономической
интеграции или других видов эмпирической терапии.
Еще одна интересная и важная трансперсональная система психотерапии -
психосинтез - разработана недавно умершим итальянским психиатром Роберто
Ассаджиоли (Assagioli, 1976), который поначалу принадлежал к фрейдистской
школе и был одним из пионеров психоанализа в Италии. Однако, в своей
докторской диссертации, написанной в 1910 году, он высказал серьезные воз-
ражения против подхода Фрейда и показал недостатки и ограниченность
психоанализа. В последующие годы Ассаджиоли наметил расширенную модель
психики и разработал систему психосинтеза качестве нового метода терапии и
самоисследования. Его концептуальная система основана на предположении, что
индивид пребывает в постоянном процессе роста, актуализируя свой непроявлен-
ный потенциал. Главное внимание в ней уделяется положительным, творческим и
радостным элементам человеческой природы, подчеркивается значимость волевой
функции.
Картография личности по Ассаджиоли имеет некоторое сходство с моделью
Юнга, так как включает духовные области и коллективные элементы психики.
Система эта сложна и складывается из семи динамических составляющих. Низшее
бессознательное управляет базовыми психологическими активностями, например,
примитивными инстинктивными потребностями и эмоциональными комплексами.
Среднее бессознательное, ассимилирующее опыт. прежде чем он достигнет
сознания, соответствует в общих чертах подсознанию Фрейда. Сфера
сверхсознания - местонахождение высших чувств и способностей, таких,
например, как интуиция и вдохновение. Поле сознания включает анализируемые
чувства, мысли и побуждения. О точке ясного осознавания говорится как о
сознательной самости, а высшая самость - это тот аспект индивидуальности,
который существует отдельно от сознания ума и тела. Все эти компоненты входят в
коллективное бессознательное. Важным элементом психосинтеза Ассаджиоли
является понятие субличностей - динамических подструктур, которые обладают
относительно независимым существованием. Самые привычные субличности - те.
что связаны с ролями, которые мы играем в жизни, например, сына, отца,
любимого, врача, учителя или служащего.
Терапевтический процесс психосинтеза включает четыре последовательных
стадии. На первой стадии пациент узнает о различных составляющих своей
личности. Следующим шагом будет отказ от отождествления себя с этими
элементами и приобретение способности их контролировать. После того, как
пациент постепенно открывает свой объединяющий психологический центр,
можно достичь психосинтеза, для которого характерна кульминация са-
мореализации и интеграция всех самостей вокруг нового центра.
Общими для подхода, описанного в этой книге, и для психосинтеза являются
духовный и трансперсональный акцент, концепции сверхсознания и коллективного
бессознательного и понятие о том. что определенные состояния, в настоящее время
считающиеся психотическимн. правильнее рассматривать как духовный кризис, в
котором заложена возможность роста и трансформации личности (Assagioli, 1977).
Очень сходна также концепция обретения контроля над различными аспектами
психики путем их полного переживания и отождествления с ними.
Основные различия между двумя подходами - в отношении к темным аспектам
личности. Я разделяю понимание Ассаджиоли творческого и лучезарного
сверхсознательного потенциала психики, но, по моему опыту, непосредственная
конфронтация с ее темными сторонами (как бы они ни проявлялись в процессе
самоисследования) благотворна для исцеления, духовного раскрытия и эволюции
сознания. И наоборот, односторонний акцент на светлой, беспроблемной и
радостной стороне жизни небезопасен. Если такая позиция используется для
подавления <тени>, она затем может проявляться в менее привычных формах и
обличиях и искажать процесс духовного развития. Конечным результатом могут
быть различные отклонения от истинной духовности, начиная с неубедительной,
напыщенной карикатуры на духовную личность и кончая тиранией и
контролированием других во имя трансперсональных ценностей. Пред-
почтительней по-видимому подходить к самоисследованию в духе
<трансцендентального реализма>, в готовности встретиться со всеми аспектами
собственной психики и Вселенной в их диалектическом и взаимодополняющем
взаимодействии противоположностей.
Как и в юнгианском анализе, в психосинтезе основное внимание уделяется
эмоциональным, перцептуальным и познавательным аспектам процесса, и так же
отсутствует адекватное признание биологических компонентов. Сосредоточившись
на символическом языке психики, представители этого направления игнорируют
тот трансперсональный опыт, который является непосредственным отражением
специфических элементов феноменального мира. Некоторые из субличностей
(которые в упражнениях по фантазированию могут принимать вид более или менее
абстрактных интрапси-хических структур) в ходе самоисследования с
использованием психоделиков или контролируемого дыхания и музыки отражают
подлинные древние, филогенетические, расовые и реинкарнацион-ные матрицы
или аутентичный опыт вхождения в сознание других людей, животных и иных
составляющих феноменального мира. Таким образом, индивидуальная психика не
только шутя комбинирует человеческие, животные или природные символические
формы, Но по-видимому также способна получать голографически записанную
информацию обо всем феноменальном мире - о его настоящем, прошлом и
будущем.
С практической точки зрения, основным различием между психосинтезом
Ассаджиоли и стратегиями, предложенными в этой книге, является степень
формализма и руководства со стороны терапевта. Если психосинтез предлагает
исчерпывающую систему четко структурированных упражнений, описываемый
здесь подход делает упор на произвольную активацию бессознательного и на
спонтанный выход материала, отражающего автономную динамику психики
пациента.
Первым принципы трансперсональной психологии явным образом
сформулировал Абрахам Мэслоу (его роль в развитии гуманистической и
трансперсональной психологии уже обсуждалась). Здесь уместно поговорить о тех
аспектах его работы, которые имеют непосредственное отношение к
трансперсональной теории, сравнить их с данными, полученными в
психоделической терапии и глубинной немедикаментозной эмпирической работе.
Одним из крупнейших достижений Мэслоу является проведенное им
исследование опыта индивидов, у которых были спонтанные мистические или, как
он их назвал, <пиковые> переживания (Maslow, 1964). В традиционной психиатрии
к любому мистическому опыту обычно относятся как к серьезной психопатологии,
считают признаком психотического процесса. В своем обширном и подробном
исследовании Мэслоу показал, что спонтанные <пиковые> переживания часто
оказывались благотворными для испытавших их людей, впоследствии они
выказывали отчетливую тенденцию к <самореализации> или <самоактуализации>.
Он предположил, что такой опыт относится к категории выше нормы, а не ниже
или вне ее, и тем самым заложил основы для новой психологии, исходящей из этой
предпосылки.
Другим важным аспектом работы Мэслоу был анализ человеческих
потребностей и пересмотр теории инстинктов. Он считал, что высшие потребности
представляют важный и аутентичный аспект структуры человеческой личности,
что их нельзя сводить к низшим инстинктам или рассматривать как производные от
них. По его мнению, высшие потребности играют важную роль в психическом
здоровье и развитии болезней. Высшие ценности (метацен-ности) и стремление к
ним (метамотивация) свойственны природе человека; признание этого факта
абсолютно необходимо для любой осмысленной теории человеческой личности
(Maslow, 1969).
Наблюдения из глубинной эмпирической терапии обеспечивают сильную
поддержку теории Мэслоу. Опыт экстатического единения, который наблюдается в
этом контексте, оказывает благотворное (при условии его правильного восприятия)
воздействие, в малейших деталях повторяющее описанные Мэслоу случаи,
связанные со спонтанными <пиковыми> переживаниями. Их целебный потенциал
несравненно выше возможностей того арсенала средств, которым располагает
современная психиатрия, и нет совершенно никакой причины считать их
патологическими явлениями.
К тому же, разработанная Мэслоу базовая модель человеческой личности в
большой степени подтверждается результатами эмпирической терапии. Лишь
ранние этапы этого процесса, когда индивид сталкивается с травмами
биографического и перинатального характера, отвечают фрейдовской мрачной
картине человека, движимого мощными инстинктивными силами, которые
поднимаются из темной бездны индивидуального бессознательного. По мере
преодоления опыта смерти Эго и выхода в трансперсональные сферы, за экраном
негативности открываются внутренние источники духовности и космических
чувств. Люди получают доступ к новой системе ценностей и мотиваций, которая не
зависит от базовых инстинктов и отвечает критериям метаценностей и
метамотиваций по Мэслоу (Maslow, 1969).
Много обнадеживающих параллелей можно указать в концепциях, изложенных
в этой книге, и в противоречивых системах дианетики и сайентологии, которые
разработал Л. Рон Хаббард (Hubbard, 1950). Сравнение двух систем (в которых
много и различий и сходства) потребовало бы специального исследования К
сожалению, замечательные идеи Хаббарда были дискредитированы их
практическим применением в профессионально подозрительной и
скомпрометировавшей себя стремлением к власти организации. Однако этот факт
не должен преуменьшать ценность самих идей для прогрессивно мыслящего
исследователя, который найдет в сайентологии настоящую сокровищницу
блестящих находок. Сравнение результатов Хаббарда с наблюдениями
психоделических исследований приведено в специальной работе Клауса Гормсена
и Йоргена Лумби(Gormsen and Lumbay. 1979). Здесь достаточно вкратце привести
некоторые из основных положений Хаббарда.
Сайентология - это еще одна система, в которой подчеркивается
психологическая значимость телесных травм, которая уже доказана в
исследованиях с ЛСД и в холотропической терапии Хаббард различал <энграммы>,
т. е. ментальные записи времен физической боли и бессознательного состояния, и
<вторичности>, ментальные образы, содержащие такие эмоции, как горе или гнев.
Вторичности возникают за счет энграмм, которые лежат в их основе и являются
самым глубоким источником психологических проблем. Некоторое сходство
концепций проявляется и в признании первостепенной значимости родовой травмы
и пренатальных воздействий (включая опыт зачатия), в признании памяти предков
и эволюции (или, как Хаббард ее называл, <опыта по генетической линии>), а
также в акценте на прошлых воплощениях.
В последнее десятилетие трансперсональная психология неуклонно развивалась
и расширялась. Яркими ее представителями выступают Эйнджелс Эрриен, Артур
Дейкман, Джеймс Фэйдмен, Дэниел Гоулмен, Элмер и Элис Грин, Майкл Харнер,
Артур Хастингс, Джин Хьюстон, Дора Халф, Джек Корнфилд, Стэнли Криппнер,
Лоуренс Лешан, Ральф Мецнер, Клаудио Нараньо, Томас Роберте. Джун Сингер,
Чарлз Тарт. Фрэнсис Воон, Роджер Уолш и Кен Уилбер. Каждому из них
принадлежит значительной вклад в это поле исследований, сообща они утвердили
его в качестве респектабельного научного предприятия. И если в первые годы
транс персональное движение было довольно изолированным, то сейчас
установились богатые смысловые связи с революционными направлениями в дру-
гих дисциплинах. Эти связи нашли выражение в создании Международной
трансперсональной ассоциации (ITA) с ее междисциплинарной и межнациональной
направленностью.
Представляется уместным в заключение определить взаимоотношения
трансперсональной психологии и более традиционных психотерапевтических
подходов. Как очень ясно выразилась Ф. Воон (Vaughan, 1980), работу терапевта-
трансперсонолога характеризует не содержание, а контекст: содержание
определяется клиентом. Терапевт-трансперсоналист берется за любую тему,
возникающую в терапевтическом процессе, в том числе за житейские дела.
биографические данные и экзистенциальные проблемы. Истинной отличительной
чертой трансперсональной ориентации является модель человеческой души, в
которой признается значимость духовного и космического измерений и
возможностей для эволюции сознания. И на каком бы уровне сознания не
сосредоточился терапевтический процесс, трансперсоналист постоянно осознает
весь спектр Уровней и всегда готов последовать за своим клиентом в новые сферы
опыта, если им предоставится такая возможность.